СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 4363
01 сентября 2011 года
Как я завёл дневник
Сегодня в школе Лёшка Трубач, мой друг, подошёл ко мне на перемене и спросил: – А что, Мишка, ведёшь ли ты дневник? – Конечно, – пожал я плечами, – как же его не вести, если Наталья Борисовна чуть ли не каждый день в нём замечания пишет. – Да нет, – поморщился Лёшка, – я не про такой дневник говорю. Не про школьный. – А-а, – догадался я, – ты имеешь в виду дневник, в который записывают все события из жизни? – Ну да, – ответил Лёшка, – у всех знаменитостей были дневники. – Так знаменитостям было о чём писать, – уныло сказал я. – Про дуэли, про балы. А про что писать мне? Что каждый день я встаю по будильнику в семь часов, трескаю кашу, топаю в школу, затем, просидев до обеда, возвращаюсь домой и делаю уроки? – Да-а, – Лёшка почесал затылок, – действительно, неинтересная какая-то у тебя жизнь получается. Совсем писать не о чем.
Тут я обиделся. – Можно подумать, у тебя есть о чём. – Да уж побольше, чем у тебя, – похвастался он. В это время прозвенел звонок и начался урок. Но мне было не до учёбы, я всё думал о дневнике. Думал-думал и надумал, что дневник мне и вправду нужен. Ну прямо позарез нужен. Пусть я пока не знаменитость, но когда-то же стану ею. В общем, с сегодняшнего же дня решил я в дневник самые важные жизненные события записывать. А потом, когда у меня накопится таких событий целая толстая тетрадь, я отнесу её в издательство и скажу: – Вот документальные повести. Без вранья. Печатайте. Пусть люди знают, что не только в прошлом веке была интересная жизнь. В издательстве, конечно, обрадуются. Скажут: давненько мы ждём подобных творческих работ от современного поколения. И станут меня хвалить. А я так скромненько отвечу: «Подумаешь. На самом деле никакой я не писатель, просто жизнь мне выпала выдающаяся». А потом мои книги разошлют по всем библиотекам города и в нашу школьную тоже. И однажды придёт туда Верка Незванова, глупая девчонка из нашего класса, увидит книжку в яркой обложке с моим именем и удивится: – Это ты, что ли, Клюшкин, в писатели заделался? Вот уж никогда бы не поверила. Сочинения-то всегда на двойки писал. Или это твой однофамилец расстарался? И тут бы я, конечно, не выдержал и врезал ей линейкой... А может, и не врезал. Не знаю, надо подумать. Короче, так меня мысль о дневнике захватила, что я, придя домой, только о нём и думал. А тут как раз родители с работы вернулись. Мама, конечно же, первым делом спросила: – Ну что, Миша, сделал ты уроки? Уроки делать я и не брался, однако ответил, что делаю. Быстро достал учебники, тетрадки и, как попало, условие задачи переписал. Тут в комнату вошла мама: – Что, задача трудная попалась? И вдруг я вспомнил, что для дневника мне нужна тетрадь и желательно толстая. Потому что не люблю читать тонкие книжки. Только расчитаешься – бац! – уже конец. И неизвестно, что будет дальше. В общем, я сразу попросил у мамы толстую тетрадь. – А зачем тебе? – удивилась она. – Понимаешь, – принялся я ей объяснять, – с сегодняшнего дня я заведу дневник. И буду записывать туда всякие важные события, интересные мысли. Мама внимательно посмотрела на меня и сказала: – Как быстро ты взрослеешь. И мне показалось, что глаза её даже блеснули слезой. От этого я почувствовал большую важность задуманного мной дела. Мама быстро вышла из комнаты и вскоре торжественно внесла большую синюю тетрадь. – Вот, – сказала она, – в таких тетрадях я когда-то записывала лекции в институте. А одна оказалась лишней. Как раз тебе и пригодится. Я открыл тетрадь и вывел на первой странице большими красивыми буквами слово «Дневник», а чуть пониже: «Михаила Клюшкина». Потом перевернул страницу, написал вверху число и задумался. Если повести у меня будут документальные, то надо всю правду писать. Взять, к примеру, вчерашний день. В семь утра я проснулся и позавтракал молочной рисовой кашей и какао с булочкой. Правда, булочку я не доел, и мама сказала: – Доедай, а то так скелетом на всю жизнь и останешься. Но папа за меня заступился и сказал, что заставлять ребенка есть нельзя. На что мама обиделась и спросила: – А голодным оставлять можно? И ушла в прихожую красить губы. У папы тоже испортилось настроение, и он сказал мне: – Ну что рассиживаешься? Давно уже в школе пора быть. В школе первым меня встретил Лёшка Трубач и обрадовано сообщил, что последнего урока не будет. Накануне учитель физкультуры показывал старшеклассникам какое-то сложное упражнение и сломал ногу. Поэтому занятие отменили. Я тоже обрадовался и сказал, что давно мечтал отдохнуть и сегодня пойду в библиотеку, чтобы набрать хороших книг. – Да ну тебя, – расстроился Лёшка. – Нет, чтобы в футбол погонять, так он книжки сядет читать. Как какой-нибудь отличник. Тут я обиделся и сказал: – Может я и не отличник, но зато и не двоечник, как ты. Тогда обиделся Лёшка и дал мне по уху. Я ответил ему тем же, и мы сцепились. А Верка Незванова взяла и наябедничала тем временем учительнице. Пришла Наталья Борисовна, разняла нас и сказала, качая головой: – Ай-я-яй, я думала вы исправились, а вы опять за старое. Придётся снова родителей вызывать. Мы с Лёшкой испугались и стали в один голос просить, чтобы она родителей не вызывала. Кое-как уговорили. Учительница у нас старенькая и очень добрая. – Ну хорошо, поверю вам и на этот раз, – сказала она. И я торжественно пообещал, что никогда в жизни больше Лёшку не трону. Но тут Лёшка ни с того, ни с сего разозлился и сказал, что ещё неизвестно, кто кого не тронет. А я ему ответил, что лучше бы уж он помалкивал, раз такой отпетый двоечник. Тогда он как закричит: – Подумаешь, какой отличник выискался! А сам у Верки Незвановой всё списывает. Вот здесь я испугался по-настоящему. Вдруг, думаю, Наталья Борисовна ему поверит. И стукнул ему по башке. – Ах ты, – говорю, – ещё и врун! На честных людей наговариваешь! Лёшка не ожидал нападения в присутствии учительницы и даже остолбенел. – Ничего я не наговариваю, – оправдываясь, сказал он. – Ты же сам мне говорил. Тут я ещё больше испугался и снова ему по башке треснул. – А ты видел? Не знаешь, так и не говори! Лёшка сделал такое зверское лицо, что мне не по себе стало. – Наталья Борисовна, не верьте ему, – закричал я. – Это он от зависти на меня наговаривает. Потому что сам ничего не умеет. – Сейчас ты узнаешь, что я умею, – сказал Лёшка, засучил рукава и ко мне. Хорошо, что Наталья Борисовна была рядом. – Вот что, Трубач, – остановила она Лёшку. – Вижу, ты никак не успокоишься, придётся всё-таки вызывать твоих родителей в школу. – Он первый начал, – возмутился Лёшка. Я выглянул из-за Натальи Борисовны и сказал: – Сам выпросил. Тут Лёшка не выдержал и отвесил мне оплеуху. Тогда Наталья Борисовна взяла его за руку и отвела в учительскую. Их долго не было. А потом Лёшка вышел красный, как мой портфель, и ни на кого не глядя прошёл в класс. Там сел за свой стол и насупился. Я подошёл и виновато спросил: – Ну что, сильно ругали? Лёшка отвернулся к окну и ничего не ответил. Тогда я сказал: – Ты меня, конечно, извини, но зачем же ты меня выдал? Про контрольную? – Иди отсюда, отличник липовый, – огрызнулся Лёшка. – Наподдал бы я тебе, да учительницу жалко. Живи уж. На третьей, самой большой перемене Лёшка даже в столовую не пошёл. А я купил себе пирожок с повидлом, но потом подумал и купил Лёшке точь-в-точь такой же. Принёс ему и сказал: – На. Ешь. Лёшка сначала нахмурился, а потом сказал: – Да, себе-то пирожок, небось, побольше взял. А мне маленький оставил. – Ты что, сдурел? Я их не мерил. Какой попался, такой и съел. – Что-то тебе всегда большие попадаются, – ехидно сказал он. – Да ну тебя, – махнул я рукой. – Ему пирожок притащишь, а он ещё привередничает. – Да отстань ты со своим вонючим пирожком! – вдруг сорвался на крик Лёшка. – Ах, вот как ты на добро отвечаешь, – рассердился я. Забрал свой пирожок и ушёл. Домой мы возвращались порознь. Только я сначала зашёл в библиотеку. Там набрал столько книг, что едва в портфель уместились. Библиотекарша даже удивилась: – Зачем же ты набрал столько? Библиотека ведь каждый день работает. Взял бы две книжки, прочитал и назад принёс. Потом снова бы взял. – Не беспокойтесь, – ответил я, – и эти принесу. Я быстро читаю. Дома я достал из холодильника борщ, подогрел его и сел есть. А сам рядом книжку положил. Люблю есть и читать. Хотя мама меня всегда за это ругает. Говорит: пищеварение нарушается да и книжку можно испачкать. Так вот, поел я борща и так книжкой увлёкся, что даже тарелку за собой не помыл. «Ай, – думаю, – вечером помою». И пошёл в свою комнату дальше читать. И дочитался до того, что родители с работы вернулись. Попало мне от мамы и за невымытую посуду, и за несделанные уроки. Пришлось допоздна сидеть над учебниками и слушать, как меня называют разгильдяем. Вот так прошёл целый день моей жизни. Столько вроде событий, а в дневник записать нечего. – Надеюсь, ты уже доделал уроки? Ужинать пора, – заглянув в комнату, сказала мама. – Мама, как ты не понимаешь, – вздохнул я. – Не до уроков мне, я дневник завёл. Мама внимательно посмотрела на меня и сказала: – Нет, всё же мне придётся запретить тебе вести дневник. Из-за него ты ничего не успеваешь. Вот подрастёшь... – Когда подрасту, – возразил я, – тогда мне некогда будет вести дневник. Я буду ходить на работу. – Вообще-то ты прав, – грустно согласилась она. – Знаешь, давай так договоримся: дневник ты будешь вести по выходным. И событий за неделю накопится побольше, и от уроков отвлекаться не будешь. А сейчас пойдём на кухню, ужин стынет. И мы пошли ужинать. На кухне сидел папа и ел жареную картошку, запечённую в омлете, а перед ним лежала газета. – Ну что, вкусно? – спросил я, принюхиваясь к дразнящему запаху. – Да, в налоговом законодательстве вновь грядут перемены, – ответил папа, не отрываясь от газеты. – Вот видишь, к чему приводит чтение во время еды, – сказала мама, и мы засмеялись. А папа удивлённо поднял голову и подтвердил: – Это постановление правительства от сегодняшнего числа.
Как я хотел стать отличником
Как-то раз Лёшка Трубач обозвал меня липовым отличником. И так эти слова, по правде говоря, меня задели, что я решил: всё! хватит Ваньку валять, пора за ум браться. Сказано – сделано. А так как это решение созрело во мне на уроке пения, то сначала пришлось дожидаться, пока он закончится и только потом приступить к осуществлению задуманной идеи. Как назло, учительница по пению вдруг решила, что у меня хороший голос. – Тебе, Миша, обязательно нужно его развивать, – сказала она. – И, возможно, ты даже станешь солистом. Если, конечно, приложишь необходимые усилия. – Ну, нет, – ответил я, – не могу же я, Людмила Александровна, ко всем урокам без исключения прилагать усилия. Я не выдержу такой нагрузки. – А по каким предметам тебе приходится так усиленно заниматься? – поинтересовалась учительница. – Да пока что ни по каким, – почесал я затылок, – но с сегодняшнего дня хочу взяться за русский и математику. – Что ж, дело хорошее, – одобрила Людмила Александровна, – но и другим предметам внимание уделяй. – Хорошо, – пообещал я и после уроков сразу же побежал в библиотеку. Там я попросил дать мне все, какие есть, справочники по русскому языку и математике. Библиотекарша удивилась, но ничего не сказала, и скоро на её столе выросла внушительная гора книг. – Это всё? – храбро спросил я. – А что, мало? – прищурилась библиотекарша. – Могу добавить. – Да нет, в самый раз, – скромно ответил я. – Спасибо. Как я донёс всё это до дому – особая история. – Ты что, библиотеку ограбил? – изумлённо воскликнула мама, увидев, сколько книг я притащил. – Нет, просто решил взяться за ум, – гордо ответил я. – Отличником хочу стать. Мама от такого моего самоуверенного заявления даже села. – Не может быть! – воскликнула она. – Ушам своим не верю. Я же, преисполненный достоинства, протащил своё богатство в комнату и тотчас же принялся листать справочники. Однако скоро мой энтузиазм поугас. Справочники состояли из каких-то скучных таблиц, непонятных текстов и нудных правил. Я полистал ещё несколько книг и заметно приуныл. Перспектива стать отличником отдалялась на неопределённое время. – Иди, отличник, мой руки, – сказала мама, – обедать будем. А мне от расстройства даже есть расхотелось. Я-то уже воображал, что с завтрашнего дня стану отличником, а оказалось, что для этого взять в библиотеке справочники мало. За столом я сидел такой квёлый, что мама забеспокоилась. – Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она и приложила руку ко лбу. – Хорошо, – ответил я. – Так хорошо, что дальше некуда. – Почему ты так говоришь? – встревожилась мама. – А как мне говорить? Хотел стать отличником, но теперь вижу, что переоценил свои возможности. – Ну-у, – протянула мама, – ты напрасно упал духом. Человеческие возможности бескрайни. Вот взять, к примеру, нашего папу. На соревновании в своём институте он поднял штангу весом гораздо большим, чем предполагалось. – Так это в соревновании, – возразил я. – Когда народу много, рекорды ставить легче. А одному становиться отличником знаешь как скучно. Слушай, мам, – пришла вдруг мне в голову хорошая мысль, – а давай я к Лёшке сбегаю. Вдруг и он захочет стать отличником. Вдвоём нам будет легче. – Сомневаюсь, – покачала головой мама. – Сдаётся мне, не захочет твой дружок отличником становиться. Как в воду глядела. Прибежал я к Лёшке, позвонил в дверь, никто мне не открывает. Ещё раз позвонил, долго так палец на кнопке держал. Куда это он, гадаю, запропастился? Такой важный момент, а его нет. Уже хотел уходить, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился Лёшка. – Чего раззвонился на всю Ивановскую? – зашипел он. – Я же не виноват, что ты глухой. – Сам глухой. Ишь заявился и звонит, как себе домой, – напустился на меня Лёшка. – Чего тебе надо? – Ничего теперь уже не надо, раз ты меня так встретил, – рассердился я. – А я-то спешил к нему, как к путному, хотел отличником его сделать, а он вон как! Тут Лёшка упёрся руками в бока и как захохочет, будто ненормальный: – Он меня отличником собрался делать. Ой, умора! Ой, не могу! А сам-то, сам-то у Верки всегда списывает. Ты что же, теперь и для меня будешь у неё списывать? Ну тут, сами понимаете, не стерпел я его насмешек и сказал: – Раз так, оставайся дураком. Я один отличником буду. – Иди-иди. Тоже мне отличник! Таблицу умножения сначала выучи. Взъерошенный и недовольный вернулся я домой. – Ну с тобой всё ясно, – сказала мама. – Придётся тебе одному карабкаться на вершину знаний. Я сел за свой стол и задумался. Мне очень хотелось стать отличником, но с чего начать я не знал. А мама, словно прочитав мои мысли, посоветовала: – Ты сначала уроки на завтра выполни, как положено. А там видно будет. И я принялся за уроки. Весь вечер убил на это. Когда же я наконец сложил в портфель последний учебник, то с удивлением заметил, что на часах уже девять. «Ого, – прикинул я, – если так заниматься каждый день, то и передохнуть некогда будет: погулять, книжку почитать, телевизор посмотреть». И тогда я решил, что отличником, конечно, в любое время стать могу, но зачем мне это надо? Хлопотно это и, к чему лукавить, трудновато. На следующий день Наталья Борисовна вызвала меня к доске решать задачу. Я быстро и бойко начеркал на доске решение и, крайне довольный собой, положил мел. – Молодец, Миша! – похвалила меня учительница. – Сразу видно, что дома занимался. Вот всегда бы так. С твоей-то головой да при надлежащем усердии ты бы уже давно мог стать одним из лучших учеников. – Да уж прямо-таки лучшим! – выкрикнул с задней парты Лёшка. – Лучший из худших. – А тебе, Лёша, я только могу посоветовать брать пример с твоего товарища, – сказала Наталья Борисовна и поставила мне в дневник заслуженную пятёрку. Спросили меня и на природоведении. И я так здорово отчеканил весь урок, что учительница несколько секунд смотрела на меня, не в силах поверить, что отвечал я. – Да что это такое случилось с Мишей Клюшкиным?! – воскликнула она. – Я на него сегодня нарадоваться не могу. Буквально на каждом уроке поражает меня своими знаниями. До чего же приятно, когда ученики так добросовестно готовят домашнее задание! Я стоял и краснел. Впервые мне было и приятно, и неловко одновременно. Особенно стеснялся я сейчас своего класса, который с недоумением и интересом взирал на меня, будто я был новенький. А Лёшка, будь он неладен, опять крикнул: – Подумаешь, умник! Один-то раз и я выучить могу. – А что же не выучил? – живо откликнулась на его реплику Наталья Борисовна. Лёшка помялся и сказал: – А меня эта тема не интересует. – Ну хорошо, подождём, когда наконец тебе встретится интересная тема и с удовольствием выслушаем твой завораживающий рассказ. Но пока, увы, похвалить тебя не за что. Честно говоря, быть отличником мне ужасно понравилось, и я уже стал было подумывать, не стоит ли помучиться с домашним заданием ещё разок ради таких торжественных минут. И даже представил, как стану лучшим учеником школы, как со мной персонально за руку будет здороваться наш директор, как будут меня снимать на телевидении, а моими портретами запестрят все газеты, как вдруг мои радужные мечты с треском разбил Лёшка. – Ну что, в отличники, значит, выбился? – язвительно спросил он, подходя на перемене к моей парте. – А тебе что? – Ничего. Просто как не совестно заботиться о своём благополучии, когда рядом человек погибает. Я в испуге оглянулся: – Кто погибает? Где? – Я погибаю, – ответил Лёшка. – А что с тобой? – Да со мной-то всё в порядке, – вздохнул он. – С родителями беда. Посмотрели мой дневник и испугались. «Да уж», – хотел было поддакнуть я, но Лёшка продолжал: – Решили взяться за меня всерьёз. Говорят, я так опустился, что ниже некуда. – Ну а я здесь при чём? – Как это причём? Друг называется. Ты вчера ко мне приходил? – Приходил. – Я двери не открывал? – Не открывал. – А почему? – Откуда же мне знать? – А ты спроси. – Ну, спрашиваю. – Уроки я учил, – хмуро глядя в сторону, признался Лёшка. – Да ну?! – присвистнул я. – Вот тебе и «да ну», – передразнил Лёшка. – Учил-учил, да так ничего и не выучил. – Почему? – Да выучишь тут с вами, как же. То родители нотации читали, то бабушка, потом ты припёрся, потом футбол по телевизору начался, потом соседский Колька... В общем, хотел я вчера отличником стать, но не получилось. Только, понимаешь, настроюсь – бац! – кто-нибудь настроение собьёт. – Что ж, в жизни всякое бывает, – стал успокаивать я его. – Раз на раз не приходится. Но ты не унывай. Вчера не получилось, сегодня получится. – Эх, в том-то всё и дело, что не получится, – убито вздохнул Лёшка. – Да почему же? – А сегодня мне быть отличником уже неохота. Я подумал-подумал и сказал: – А знаешь, Лёшка, и мне неохота. – А пойдём тогда сегодня мячик погоняем, – сразу повеселел Лёшка. – Один день ничего не значит, так ведь? – Конечно, – весело согласился я. – Подумаешь, один день в отличниках не походим. И мы дружно помчались на школьный стадион.
Как я заболел
Однажды утром я проснулся и никак не пойму, отчего в моей комнате так светло. Пока я раздумывал, вошла мама, невесело сказала: – А ну-ка, Мишук, выгляни в окошко. Я посмотрел в окно и ахнул. Снегу-то, снегу сколько! За ночь он укрыл и крыши домов, и балконы, и деревья. |Дворники уже скребли тротуары лопатами и мётлами. Я сразу же соскочил с кровати и принялся одеваться в школу. Мне не терпелось выбежать во двор и пройтись по нетронутой глади первого хрустящего снежка. Но мама меня притормозила. Она усадила меня завтракать и держала за столом до тех пор, пока я не стал давиться овсяной кашей. – Ладно уж, иди, мученик, – огорчённо отмахнулась она. – Вечно тебя кашу есть не заставишь. И вот я, даже не успев застегнуть куртку, выскочил на крыльцо. И сразу зажмурился. От нестерпимой белизны вокруг слепило глаза. Я прищурился и зашагал по снегу. Как приятно он похрустывал под ботинками. Я бы так шёл и шёл и, может быть, даже всю Землю обошёл, но вдруг наткнулся на нашу школу. Мальчишки уже лепили снежки и обстреливали ими приходящих учеников. Больших пацанов, конечно, не трогали, а вот девчонкам доставалось. Они визжали, убегали, прикрываясь портфелями, и было очень весело. Я увидел, что Лёшка с Борькой тоже кидаются снежками и, скинув свой ранец, присоединился к ним. Мы так увлеклись битвой в снежки, что были все мокрые и красные. Увидев нас, Наталья Борисовна сказала: – Ну что, сразу видно, кто во дворе хулиганил. А потом, во время урока русского языка, снег вдруг повалил снова. Большими бесформенными хлопьями. Я сидел и смотрел в окно на падающий снег. Особенно интересно было глядеть вверх и наблюдать, как бесчисленные снежинки возникают откуда-то с вышины и падают, падают, падают. Я так залюбовался ими, что даже забыл про урок. Но тут меня окликнула Наталья Борисовна и попросила вспомнить какое-нибудь стихотворение про зиму. Я наморщил лоб, сосредоточился и выдал: Ох, снег-снежок, белая метелица. Говорит, что любит, только мне не верится. Все засмеялись, а Лёшка крикнул: – И я стих знаю. Нет, песню, – поправился он и запел: Ой, мороз-мороз, не морозь меня. Не морозь меня, а моего коня. Все опять засмеялись и Наталья Борисовна тоже. Она спросила: – Что же ты своего коня-то не жалеешь? – А чего его жалеть? – удивился Лёшка. – Наоборот, меня жалеть надо. Ему-то не холодно – он бежит, а я в санях сижу, мёрзну. – И ты бы рядом бежал, – подсказал Борька и засмеялся. – А коня бы в сани усадил, – посоветовал я. И все смеха ради начали советовать всякую ерунду. – Ну, всё, – остановила нас Наталья Борисовна, – побаловались и хватит. А теперь кто действительно расскажет хорошее стихотворение о зиме? Верка подняла руку и с выражением прочитала: Робкой, потревоженной пушинкой, Ниже, ниже, кругом, прямо, криво. Падает над городом снежинка. Ах, до чего ж она красива!... – Молодец, Верочка, – похвалила её Наталья Борисовна. – А теперь, ребята, приготовьтесь, напишем небольшой диктантик. О первом снеге. Веселье с нас сразу будто ветром сдуло. Никому не хотелось в такой замечательный день писать диктант, но с учителем же спорить не станешь. Зато после четвёртого урока мы, все пацаны, на пение не пошли, а рванули на горку – её за школой сделали старшеклассники! Мы прокатались на ней до самого вечера. Катались и стоя, и сидя, и лёжа. На картонках, портфелях и корточках. По одному, по двое и «паровозиком». Мы бесились, хохотали, в общем, торопились успеть вдоволь накататься, потому что уже завтра могло потеплеть и тогда наша горка растает. Я промок до нитки. – Я-то думала, ты у Лёши уроки делаешь, а ты весь день пробездельничал, – накинулась на меня мама, как только я вернулся домой. Она усадила меня парить ноги и дала выпить горячего чая с малиновым вареньем. Но мне было так жарко от катанья, а теперь ещё и от чая, что я, когда мама выходила в другую комнату, ноги из таза с водой вынимал и ставил на прохладный пол. А утром я заболел. В начале-то я не понял, что заболел, но когда соскочил с кровати, чтобы посмотреть скорей в окошко, вдруг ощутил, что болит голова и саднит горло. Я присел на кровать и стал думать, что делать. Если признаться маме, что я заболел, тогда я останусь дома, что, конечно, хорошо, но, зато придёт врач. А если не признаюсь, то придётся идти учиться, но тогда удастся побегать по снегу. Я ещё не успел решить, как мне быть, и тут вошла мама. Увидев меня, она закричала: – Ой, Мишук, ты чего это такой красный? – Не знаю, – пожал я плечами. – У тебя, наверное, температура, – встревожено сказала она и пощупала лоб. – Ну точно, – расстроилась мама и скомандовала: – А ну в постель! Вот градусник, а я сейчас же вызову врача. Ну что ж, как и было приказано, я улёгся в постель и стал ждать. Пришёл большой весёлый дядька и с порога заорал: – Ну что, братец, наелся снегу? Я говорю: – Нет, не наелся. Он тогда: – Ну так иди ещё поешь. Так, глядишь, всю зиму и проваляешься в постели. И хохочет на всю квартиру. Такой горластый попался. Мама от такого напора даже растерялась, стоит помалкивает. – А ну-ка, вылазь из-под одеяла, – приказал он, подходя ко мне и потирая руки. – У него температура, – вступилась за меня мама. – Не мешайте, мамаша, – обернулся к ней врач. – И так уже всё испортили. Нежите, лелеете, а потом чуть ножки промочил – воспаление лёгких. А надо с Суворова пример брать. Знаешь такого? – спросил у меня. – Знаю. – Вот он на досках спал, зимой без шинели ходил и снегом по утрам обтирался. – Так то Суворов, – протянул я. – А ты чем хуже? 0н ведь тоже не сразу знаменитым Суворовым стал. Сначала был слабосильным, болезненным мальчуганом, но потом это ему надоело и он поставил себе цель иметь железное здоровье и добился своего! Крепким человеком и прославленным полководцем стал. Мама спросила: – Это что, вы хотите, чтобы мой сын голым на улицу выскакивал и по сугробам прыгал? Так вас понимать? – Вот именно! – обрадованно воскликнул врач. – Закаляться, закаляться и ещё раз закаляться. Чтобы не было этих мокрых носов и старческих кашлей.. – Нет, я противница таких крайних мер, – категорическим тоном сказала мама. – Несколько раз я встречала в научной литературе пример того, к каким плачевным результатам приводит необдуманное закаливание. – Вот именно – необдуманное, – врач поднял вверх палец и, посмотрев на маму, добавил: – А вам бы как раз и подать пример сыну. – Да ни за что на свете! – воскликнула мама. – Я ужасно боюсь холодной воды. – Мой вам совет: привыкайте к ней сами и приучайте сына. Холодная вода – великий лекарь. Но помните: важным условием закалки является постепенность. А мне пора к другому больному. К сожалению, люди не хотят жить в единении с природой. Надеются, что лекарства сделают, их здоровыми. Мама проводила доктора до дверей и спросила: – Так что, вы никакого рецепта нам не выписали? Врач уставился на неё и после многозначительной паузы спросил: – Я для чего битых полчаса долдонил вам об одном и том же? Мама растерянно молчала. – Постельный режим и много жидкости. Болезнь закончится естественным путём, – буркнул он и вышел. – Мам, каким-таким естественным путём закончится моя болезнь? – порядком струхнув, крикнул я маме, едва заслышав щелчок закрывшегося замка. – Выздоровлением, надеюсь, – ответила она, возвращаясь в комнату. И после короткого раздумья добавила: – Какой странный врач. Надо позвонить в поликлинику и выяснить, действительно ли он тот, за кого себя выдаёт. А мне, по правде говоря, врач понравился. И советы его мне тоже понравились. Я тут же, не долго думая, сбросил на пол подушку, одеяло и простыню. У мамы испуганно округлились глаза: – Ты что? – Всё, теперь буду спать на полу, – прокряхтел я, пытаясь выволочь на пол матрац, – и водой холодной обливаться. – Ты спятил? – спросила мама. – Кто же начинает закаливаться зимой? Это делают летом. – Ну не могу же я ждать целых полгода до лета, – сварливо ответил я и улёгся на полу. Мама, глядя на меня, покачала головой: – Придётся вызвать другого врача. – Зачем? – подскочил я. – Потому что температура повлияла тебе на голову. – Эх, мама, – сказал я с огорчением, – хорошо бы раньше повлияла. Я бы уже наполовину Суворовым стал. – Но ты Клюшкин! – с отчаянием воскликнула мама. – К сожалению, – мрачно признав её правоту, скрючился я на полу. В прихожей прозвенел звонок. Оказалось, это примчался Лёшка. – Здорово! – румяный, в облаке морозной свежести ворвался он ко мне в комнату. – Ты чего сегодня в школу не пришёл? Заболел, что ли? – Ага. – Ну ты нашёл время! Горка такая здоровская, а он на кроваточке полёживает, как какой-нибудь дохлый старикашка. – Сам ты старикашка, – обиделся я. – Если хочешь знать, я с сегодняшнего дня закаливаться начну и на полу спать. – То-то я смотрю, ты на полу валяешься, – вытаращил глаза Мишка. – А зачем это? – Как Суворов, – коротко и важно ответил я. – Ух ты! – восхитился он. – Слушай, Мишка, так ведь и я хочу, как Суворов. – Кто тебе не даёт. Придёшь домой и бухайся на пол. – Да, хорошо тебе говорить, а мне мама не разрешит. – Спи у меня, – великодушно предложил я. – А твои не заругаются? – опасливо повёл он глазами в сторону кухни, где мама готовила обед. – Не беспокойся, мои родители люди образованные, войдут в твоё положение. – Правда? – обрадовался Лёшка. – Классно! Можно, я прямо сегодня у тебя спать начну? Я сейчас домой позвоню. Он набрал номер телефона и спросил: – Бабуль, ты? Видно, Лёшкина бабушка подтвердила, что она. – Ты это, бабуль, – быстро заговорил Лёшка, – скажи папе с мамой, что я сегодня домом не приду ночевать. Почему? А мы с Мишкой будем на полу спать. Как Суворов. Он широко улыбнулся, посмотрев на меня. – А? Да нет, не у Суворова, а у Клюшкина. Мишку знаешь? Ну вот, у него. Он мученически закатил глаза, всем своим видом демонстрируя, что эти расспросы действуют ему на нервы. – Как это где будет спать Суворов? Теперь уж нигде. Почему? Так помер же он. Когда? Да почём я, бабуль, знаю? Меня на похороны не приглашали...Ну не учился он в нашем классе, бабуль... Это вообще дяденька, понимаешь? Военный... Да ничего ему от нас не надо. Говорю тебе, он помер давно...Клюшкин? Клюшкин жив. Вот он сидит передо мной и улыбается. Привет тебе передаёт...Да почему от Суворова-то? От себя. Я же объясняю тебе, что Суворов помер давно… Отчего? Ну откуда мне знать? Я же, бабуль, не вундеркинд... Почему спать на полу? Так надо, бабуль, так надо, – он подмигнул мне. – Да не заставил он нас! Помер он давно...и мы помрём? С чего это? Да не плачь ты, толком скажи... Нет, не надо к нам на выручку ехать. Сиди дома, я скоро вернусь. Вот ведь придётся домой идти, – пожаловался он мне, кладя телефонную трубку. – Прямо детский сад какой-то. Да поспешить надо, а то, боюсь, как бы бабуля не набедокурила. И смех, и грех с ней. А ночевать я к тебе завтра приеду. Не успел уйти Лёшка, как с работы вернулся папа. Мама тотчас поспешила рассказать ему о визите странного врача. Через несколько минут папа, задумчивый и озабоченный, вошёл в мою комнату и, поглядев на меня, гордо и одиноко возлежавшего на полу, произнёс: – А знаешь, Михаил, пожалуй ты прав. С Суворова нужно брать пример немедленно, иначе можно опоздать. И вот что, Таня, – добавил он, обращаясь к маме, – я тоже хочу спать на полу и обливаться холодной водой. Мама охнула и убежала на кухню пить валерьянку. А мы с папой ещё долго обсуждали, как нам стать здоровыми и сильными. На ночь мама напоила меня чаем с малиновым вареньем и уговорила перейти на кровать. – А когда ты выздоровеешь, – пообещала она, – я сама буду стелить тебе на полу и обливать ледяной водой из ведра. Я ведь тоже хочу, чтобы мой сын был здоровым и знаменитым. И почему-то засмеялась. От гордости за меня, наверно.
Как мы выбирали профессию
На уроке русского языка Наталья Борисовна объявила, что мы будем писать сочинение на тему «Профессия, о которой я мечтаю». – Прежде, чем приступить к работе, – сказала она, – хорошенько подумайте, чем эта профессия вам нравится. И постарайтесь убедить меня, что именно она вам по силам и способностям. – А если я мечтаю сразу о нескольких профессиях? – выкрикнул с задней парты Лёшка Трубач. – Пишите обо всех. Возможно, в процессе осмысления и сравнения выявится та, к которой у вас имеется большая наклонность. – Тогда у меня получится длинное сочинение, – озабоченно сказал Лёшка. – Ничего, – успокоила его Наталья Борисовна – зато, я уверена, оно будет интересным. В это время учительницу позвали к телефону, и она вышла из класса, оставив нас одних. Сразу же поднялся шум и гам. Все повскакали со своих мест и закричали, обсуждая тему сочинения. Ко мне подлетел Лёшка. – Ну что, про кого будешь писать? – Не знаю пока. Подумать надо. – А что, раньше подумать у тебя времени не было? – А зачем? – удивился я. – Всё равно пока школу не закончишь, никем не станешь. Вот перейду в десятый класс, тогда и буду думать! – Во даёт! Зачем же до десятого класса тянуть? Я, например, уже сейчас решил, кем стану. – Ну и кем? Лёшка несколько секунд загадочно смотрел на меня, а потом выпалил: – Милиционером. Но, увидев, что особого впечатления на меня его сообщение не произвело, добавил с важным видом: – Мне дадут пистолет, и я его буду носить в кобуре под мышкой. А ещё –резиновую дубинку, и я буду вправлять ей мозги некоторым бестолковым субъектам, вроде тебя. – Лучше себе вправь, – обиделся я. – А то ты даже правил уличного движения не знаешь. – Это кто не знает? Кто не знает? – запетушился Лёшка. – Всё я прекрасно знаю, просто некогда мне зелёный свет ждать. – Вот и подумай, что это за милиционер такой, который на красный свет дорогу перебегает. – Когда стану милиционером, тогда буду переходить дорогу только на зелёный, – сказал Лёшка. – А тебя, как увижу, всегда буду штрафовать. – За что? – вскинулся я. – За то, что ты вредный. – Это я вредный?! – я даже подскочил от возмущения. – Ладно, ты станешь меня штрафовать, а я возьму да и оболью тебя с ног до головы пеной. – Какой пеной? – раскрыл рот от удивления Лёшка. – Белой. Я пожарным буду. Пистолет твой намочу, и он стрелять не сможет. – А я тогда тебя дубинкой. – А я тебя шлангом. Мы так распалились, что были готовы подраться, но тут в класс вошла Наталья Борисовна и, посмотрев на нас, сказала: – Ну, Клюшкина и Трубача нельзя оставить ни на минуту. Обязательно что-нибудь не поделят. Вам, наверное, лучше в боксёры идти. В этом виде спорта, я думаю, ваши способности проявятся как нигде ярче. Наконец все успокоились, и я стал думать, кем мне быть, когда стану взрослым? Я смотрел в окно и перебирал в уме профессии. Учителем? Нет, учителем быть трудно. Попробуй-ка научи чему-нибудь лоботрясов вроде Лёшки. Хотя, если бы Лёшка учился у меня, было бы здорово. Я бы ставил ему двойки и говорил голосом Натальи Борисовны: «И когда же ты, Трубач, за ум возьмёшься? В журнале двойка на двойке, исправлять не успеваешь, придётся родителей вызвать». Тогда бы Лёшка испугался и заныл: «Не надо родителей, я исправлюсь, честное слово». А я бы ему на это строго сказал: «Нет, Трубач, сколько можно тебя прощать? Мало того, что ты учишься плохо, ещё и товарищей обижаешь. Вот хоть Мишу Клюшкина. Такой способный, старательный мальчик, а ты с ним постоянно ссоришься». Лёшка бы канючил: «Простите меня, я больше Мишку никогда не обижу. Наоборот, даже если он мне подзатыльник отвесит, я и не пикну». Ну тут я, конечно, смягчусь и прощу его... – Клюшкин, – окликнула меня Наталья Борисовна, – пора спускаться с небес, иначе из своих высоких мыслей ты не успеешь сплести словесные кружева. Я посмотрел на Наталью Борисовну и твёрдо решил, что учителем быть не хочу. Лучше врачом. Хирургом. Буду спасать людей от верной смерти. А однажды ко мне привезут раненого Лёшку, я ещё подумаю, стоит ли его спасать. Но Лёшкa, конечно, будет хныкать и просить: «Спаси меня, Мишка, я тебе свой пистолет отдам». А я ему так пренебрежительно скажу: «Да нужен он мне сто лет, твой пистолет». А потом выдержу паузу и снизойду: «Ладно уж, спасу, если дашь пострелять». Вылечу я его, конечно, балбеса такого, но когда он выпишется из больницы, мне станет скучно... А ещё хорошо быть таксистом. Катаешься себе целый день по городу, ни в школу идти не надо, ни уроков учить. И главное, когда я увижу Лёшку, голосующего на дороге, то лихо тормозну перед ним и скажу: «В неположенном месте не останавливаюсь. И вообще, я еду в парк!» Но он такой нахальный, этот Лёшка, конечно же, полезет в машину, несмотря на мои протесты. «Ничего, – скажет, – остановился, значит, вези». А я ему небрежно отвечу: «Ага, щас. Разогнался. Деньги-то у тебя хоть есть, проезд оплатить?» «А что? – опешит он. – По старой памяти бесплатно не прокатишь? Ну ладно, катайся один, раз ты такой жадина». Тут он начнёт вылезать из машины, но я благородным жестом остановлю его: «Оставайся уж, довезу. Как-никак вместе двойки в школе получали». Он, конечно, обрадуется и закричит: «Вот здорово! Я всегда знал, Мишка, что ты – настоящий друг!» А работать директором гастронома ещё лучше. Мне ярко-ярко представилось, как я хожу по огромному светлому магазину, разглядываю витрины, делаю внушения продавцам. Хочу – ириски пробую, хочу – щербет или халву, а то и кока-колы в душный день попью для освежения. И вот, значит, разгуливаю я по магазину, вдруг Лёшка с сумкой заскакивает и сразу ко мне: «Уважаемый господин директор, – начнёт канючить, – дайте, пожалуйста, зефира в шоколаде». А я ему строго так: «Закончился зефир в шоколаде. Нет больше. И неизвестно, привезут ли ещё». Лёшка, безусловно, расстроится, реветь возьмётся: «Ну хоть кусочек. А то меня мама без него домой не пустит». А я ему скажу: «Да ври больше. Нина Ивановна зефир вообще не любит». Тогда от моих правдивых слов ему станет стыдно, он опустит голову и поплетётся к двери. Я посмотрю на его ссутулившуюся спину и громко окликну: «Эй, Трубач, иди уж, дам тебе с полкило. Специально для тебя отложил. Знаю, что ты зефир любишь». Лёшка на глазах у изумлённых покупателей меня расцелует и скажет: «Смотрите, с каким человеком мне довелось когда-то учиться. Жаль, что вам не повезло так, как мне». А ещё он… Я не успел додумать, что ещё случится, потому что зазвенел звонок. – Сдавайте тетради, – громко сказала Наталья Борисовна. На следующий день учительница проверила наши сочинения. – Мне очень понравились ваши работы, – сказала она. – Хорошо, что многие из вас уже сейчас всерьёз задумались о главном деле своей жизни. Работы живые, оригинальные. Особо хотелось бы выделить сочинение Лёши Трубача. Он очень красочно и выразительно описал трудную профессию милиционера. Видно, что он ценит и уважает смелых людей, служащих в милиции, и во всём хочет походить на них. Лёша написал, как он будет бороться с неправдой, ловить преступников... Это, конечно, похвально. Вот только в роли отъявленного злодея и бандита он почему-то представил Мишу Клюшкина... Весь класс грохнул со смеху. Только мне было не до веселья. «Эх, – думал я, – жалко, что мне не хватило времени на сочинение».
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Cевастополь