***

Мы шли, стихи читая, по Восстания,
Весёлыми казавшиеся мы.
Приветливо кривилось: «До свидания»
На вывеске закрытой шаурмы.

Дома клонились, падали прохожие,
Стихи звенели, выходя во мглу,
Разбавленную, словно так положено,
Неоновой рекламой на углу.

Помехи заполняли расстояние,
Выхватывали музыку из тьмы.
Стихи, как запоздавшие признания
Летели в пропасть возле шаурмы.

Хотелось слова яркого и резкого,
Но буквы рассыпались, чуть их тронь.
Мы вспомнили зачем-то С.Гандлевского,
И всё-таки успели на метро.

***

Входя в квартал, где мокро и темно,
Я повторяю: «Говори со мной
Чужими окнами и небом оловянным.»
Отлить бы из него десяток слов,
Которыми я наломаю дров,
Как говорят при случае славяне.

И рифма спотыкается чуток,
Сквозь небо пробираясь на восток,
Неточным слогом в музыку встревая.
Горит огнём лихая трын-трава,
Звенит моя больная голова.
И колокольчики звенят на склоне мая.
 

Алыча

Чужое небо. Слепит синева.
«Есть город золотой под небом древним».
А на картинке алыча в деревне,
В которой не придётся побывать.

И я смотрю на эту алычу
Сквозь свет и смех, чужого, в общем, рая.
И я всему чужая, а сестра я
Тому, чего касаться не хочу:

Тьме, тишине, молчания минуте,
До горизонта брошенных полей.
И я пишу: «Сегодня здесь теплей»…
И спрашиваю: «Ты меня забудешь?»

Лишь стоит, шаг замедлив, замереть,
Впечататься в пространство, не дышать.
Останется свет солнца, черемша,
Нет, алыча на чьём-нибудь дворе.

***

Тает снег на бронзовых плечах,

Новый выпадает, остывая.

Сверху снится улица другая,

В прикипевших к сердцу мелочах.

Таял снег в прихожей к Рождеству,

Шёл четырнадцатый, падая в окопы.

Ветром уносило дым и копоть,

Как потом – засохшую листву.

Перейдя через проспект во сне,

Он взойдёт на постамент и снова:

Век двадцатый – гнутая подкова.

Снег ложится и не тает снег…

Свили

Я умер вдруг и даль была бела,

А, может быть, меня все позабыли.

Я стал, как те загадочные свили –

Пузырики на паперти стекла.

Смотрящие с той самой стороны,

Где стынет наст под гулкими шагами.

Там никого не встретят пирогами,

Там дом пустой и все обречены.

Я стал как бы музейный экспонат,

Как чучело, параграф из отчёта.

Я вдаль смотрел, и в том была работа:

Смотреть на мир, не чувствуя преград.