.jpg "Заказать третий номер") 
СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..."
НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва»
СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1
"Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2
|
Просмотров: 0
07 октября 2021 года
Мне хотелось знать о нём всё. Начиная с его детства, самого раннего. И он рассказывал. Чаще всего то, что слышал от других: от бабушки, от мамы. Что родились они с братом-близнецом семимесячными, он – на десять минут раньше. Что держали их в барокамере, кормили через нос пипеткой. А весу в нём было полтора килограмма. Медсёстры родильного отделения во время пересменок спрашивали друг у друга: «Ну что – мальчишки эти ещё не умерли?» Его брата, выписавшись из поселковой больницы, мать забрала в город, где у неё на двоих с мужем была комнатка в общежитии, восемь квадратных метров. А он остался в деревне у бабушки и деда. Они его и растили до двух с половиной лет. Бабушка ему рассказывала. Дед с соседом – Иваном Петровым – сидели вечером за столом, пили самогонку. А он возился рядом на полу, и потом доложил бабушке: « Иван Питьёв сказал – вино куёвое!» Деду так это понравилось, что он забавы ради каждый день спрашивал у внука: «Что сказал Иван Петров? Какое вино?» – И тот бойко отвечал: «Куёвое!» А когда дочь приехала навестить сына и родителей, дед решил посмешить и её и задал свой привычный вопрос: «Что Иван Петров сказал? Какое вино?» Сын глянул с опаской на мать и, потупясь, ответил: «Пьяхóе!» У деда была сухая нога, поэтому на войну его не взяли, и он председательствовал в колхозе, а в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году вышел на пенсию. Кроме него, одноногого Ивана Петрова и мрачного Поликарпыча, который сначала попал в плен к немцам, а потом угодил в сталинские лагеря, мужиков в деревне не было. Одни только вдовые бабы, лет за пятьдесят. Дети их выросли и разъехались. Малышей в деревне давно уже не видели. И тут появился он. Головка с яблочко, красненькая, пальчики, как спичинки, а ротик копеечкой прикрыть можно. Но в год он уже был крупный и щекастый. Все на него умилялись. Все его чем-нибудь угощали. Тётя Анна – свежим домашним творогом, тётя Анисья – карамельками, а тётя Поля солёными помидорами из деревянной кадки. Эти помидоры (их кисловатая мякоть, если прокусить тонкую кожицу, сама вытекала в рот) он очень любил. «Поцелуешь меня?» – спрашивала тётя Поля. «А помидорку дашь?» – отвечал он. Бабушка говорила ему, что он никогда не плакал и не звал на помощь, даже в случае опасности. Однажды зачем-то забрался на высокую поленницу, сложенную у забора, и, зацепившись штанами за острую верхушку одной из досок, повис. Бабушка, хватившись его, пошла искать и обнаружила, что он покорно висит на заборе, с молчаливым интересом озираясь вокруг. В другой раз она с ужасом увидела, что внук, весь в крови, но опять же молча, сидит на ступеньках крыльца, а вскочивший ему на плечи петух клюёт его в макушку. А сам он помнит корову, бурую, с белым пятнышком на голове между рогами. Корову бабушка почему-то зовёт: « извёстка». Позднее он догадался: не извёстка, а Звёздка. Из-за белого пятнышка, похожего на звёздочку. Он никогда не видел, как бабушка доила Звёздку, но помнит, что три раза в день его поили парным молоком: с утра, когда за окнами раздавалось щёлканье пастушьего кнута, днём, когда бабушка ходила в стадо доить корову, «на полдни», как она говорила, и вечером, когда она хворостиной загоняла Звёздку на двор, а та шла нехотя, то и дело останавливаясь, чтобы щипнуть ещё травки. Ему казалось, что бабушка вообще не спит. Когда он засыпал, – она стояла, склонившись над ним, когда просыпался, – уже хлопотала возле печи. Отбросив одеяло, он бежал к ней, и она подхватывала его на руки, усаживала на лавку за стол и совала в руки блин или очищенную варёную картофелину, сначала подув на неё. А пшенной кашей с топлёным маслом кормила сама с ложки. Всю свою жизнь бабушка называла его: «сынок». * * * Я тоже называю свою внучку дочкой. У меня теперь вроде как две дочки: одна большая (хотя какая она там большая!), другая маленькая. Выписка из роддома обставлена теперь почти как свадебная церемония. Заранее рассылаются приглашения, закупаются цветы и подарки, заказывается праздничный банкет в ресторане, нанимаются фотографы, видеографы, затейники-аниматоры. В роддоме есть специальная выписная комната, а по сути, зал для торжеств. Когда в этом зале уже толпятся родственники и друзья, парадные двустворчатые двери распахиваются, и появляется молодая мать, нарядно одетая, со свежим мейкапом, а рядом идёт медсестра, неся на руках младенца в кружевном конверте. Моя дочь выходит в этот заполненный людьми зал, и я вижу, что своими изменившимися, повзрослевшими глазами она отыскивает кого-то в толпе. И, когда взгляд её встречается с моим, её лицо, до того слегка напряжённое, становится спокойным, и она улыбается. Медсестра передаёт кружевной конверт ей, она своему мужу, тот теряется, долго приноравливает руки к конверту, точно тот может из них неожиданно выскользнуть и разбиться. Постояв под объективами фото- и видеокамер, зять возвращает конверт дочери. Та передаёт с рук на руки мне, а зять протягивает ключи от своего автомобиля. Доверяют. И я совершаю умыкание младенца. Кладу его в люльку-переноску и, прижав к сердцу, выношу на улицу. И начинаю спускаться по лестнице. Спускаюсь медленно: сначала нащупываю ногой ступеньку, и только потом встаю на всю ступню, – даже потею от напряжения. Ступени лестницы, широкие и низкие, кажутся мне узкими и крутыми, а лестница такой длинной. Наконец я оказываюсь возле автомобиля зятя, сажусь на заднее сиденье, ставлю переноску рядом и (вот, вот оно!) приподнимаю кружевной уголок... Я не вынашивала этого ребёнка, не рожала – и всё-таки это мой ребёнок. Мне кажется, что время непостижимым образом пошло вспять, и моя уже взрослая дочь вдруг сумела стать ещё и маленькой. Явилась в двух ипостасях. С детской коляской очень удобно было заходить в магазин: под сиденьем легко размещалась сумка с продуктами. Однажды, накупив всякой еды, я везла внучку домой, думая: сейчас позвоню по телефону мужу, он спустится со второго этажа во двор и заберёт покупки. Но, подойдя к дому, увидела, что муж курит на балконе. И я крикнула ему, чтобы скинул мне конец бельевой верёвки, я привяжу сумку, а он подтянет. Сумка пошла вверх, и я объяснила внучке: «Это для дедушки еда, он будет кушать». – «Диди ням-ням?» – спросила она («диди» у неё означало деда). Когда на следующий день я провозила внучку мимо магазина, она требовательно закричала: «Баба! Диди ням-ням!» Пришлось завернуть в магазин и купить пакет ванильных баранок, одну я дала ей, а остальные подтянул на бельевой верёвке муж. Внучка провожала возносящийся кверху пакет сияющими от восторга глазами. Это «диди ням-ням» долгое время повторялось почти ежедневно. Ей было тогда около двух, а в пятилетнем возрасте она вдруг спросила у меня: «Баба! А ты помнишь, как сажала меня в пакет, а деда верёвкой поднимал к себе на балкон?» Надо же, она запомнила свой восторг! Теперь ей кажется, что не пакет с продуктами, а она сама возносилась кверху. Два раза в неделю – по понедельникам и четвергам – я забирала её из детского садика до обеда (или сразу после него). В эти дни она, по словам воспитательниц, уже с утра им сообщала: «Меня сегодня баба заберёт! До сна заберёт (имелся в виду послеобеденный сон, который она терпеть не могла), и мы поедем развлекаться». Я вызывала к садику такси, и мы ехали с ней в какой-нибудь детский развлекательный центр. Она и таксистов по дороге информировала, что мы едем развлекаться и серьёзным тоном объясняла: «Мы с бабой два дня не виделись. Надо же себя вознаградить». Таксисты обычно смеялись. Вознаграждали мы себя и в игровых комнатах-лабиринтах (там она всегда забиралась на самый верхний ярус и кричала мне: «Баба! Смотри, где я!»), и на аттракционах типа «Кузнечик», где она, пристегнутая к страховочным канатам, подпрыгивала на такую высоту, какая настоящему кузнечику и не снилась. И я слышала её ликующий вопль: «Баба! Я выше дерев!» Но особенно ей нравилось «XD-кино»: посетителя пристёгивают к креслу, выдают стереоскопические очки и показывают трёхминутный мультфильм. Во время просмотра бедного зрителя трясёт в кресле, в лицо ему брызжет вода, перед глазами иногда клубится дым, иногда проплывают мыльные пузыри... А ему, смотрящему на экран, кажется, что он несётся с крутой горы, или погружается в морские пучины, или же летит над пропастью на дельтаплане, или мчится по рельсам для вагонеток вглубь заброшенной шахты... Когда нас с нею начинало особенно сильно трясти, а на экране появлялась либо зловещая птица, либо страшная рыбина, либо ужасная ведьма, она кричала: «Баба, не бойся!» – и хватала меня за руку своей маленькой ладошкой. Набоявшись досыта, мы шли с ней в кафе – вознаграждать себя чем-нибудь вкусным. Однажды, держа обеими руками поднос с тарелками, я пробиралась к нашему любимому столику возле окна (тот был пока свободен), а она, вытянув перед собой, как факел, вафельный рожок с мороженым, бежала впереди меня, чтобы занять этот столик. Я увидела, что путь почти перекрыт: какая-то шумная компания, переставив на свой столик салатники, тарелки и стаканы, перегородила проход сервировочной тележкой с пустыми подносами. Между этой тележкой и стулом пожилой женщины, сидевшей за соседним столиком, оставался лишь узенький проход. Женщина, увидев маленькую девочку с мороженым, привстала, чтобы придвинуться поближе к столику и дать ей пройти. Но она, свободной ладошкой погладив её по руке, ласково сказала: «Кушай, тётенька, кушай», – и торопливо проскользнула между тележкой и стулом. Уже за столиком, глянув на ту пожилую женщину – в очках с толстыми стёклами и вязаном берете, – она, как-то по-взрослому вздохнув, сказала: «Бедная, одна кушает. А ты, баба, такая счастливая: у тебя есть я». Конечно, счастливая! Любовь бабушки к внучке, по-моему, – почти религиозное чувство, страх божий, священный трепет, смешанный с восхищением. Сказать этому ребёнку «не ори!», «отстань!», повысить на него голос невозможно. Это богохульство. И самое удивительное, что божество бывает беззащитным, обиженным, плачущим. И можно его отвлечь, утешить, развеселить. Разве это не чудо? А разлука с ним воспринимается как богооставленность, как изгнание из рая. * * * Я, по рассказам мужа, пытаюсь представить, как его, двух с половиной лет, забирали у бабушки... Было, скорее всего, воскресение: мать могла приехать за ним только в выходной день. И, видимо, лето. Его бабушка, как всегда, встала чуть свет, подоила Звёздку. Потом пастух защёлкал своим кнутом. Выгнала корову, и та в облаке пыли вместе со стадом ушла по просёлку за околицу. Принесла в избу дров из поленницы и затопила печь (тесто замесила ещё с вечера в кадке, которая называлась «квашонкой», и прикрыла её старым шерстяным платком, он уже истончился и был весь в дырочках, к утру взошедшее тесто поднимало его над квашонкой). Посыпала стол мукой, вывалила на него тесто. По воскресениям она всегда пекла пироги. Всё-таки праздник. Этих пирогов – с картошкой, с черникой, с яблоками – внуку хватало надолго, чуть не до конца недели. Но настроение было не праздничное. А встревожил её пустяк. Кошка, которой она налила парного молока в «лакушку» – банку из-под рыбных консервов, вылакав его, не убежала, как обычно, во двор, а уселась возле печи и принялась умываться. «Гостей намывает», – подумала она и заволновалась: никаких гостей она сегодня не ждала. Когда внук, уже до ушей перемазанный черничной начинкой, сидел на скамейке и вгрызался в пирог, она услышала, как скрипнули петли двери, ведущей с улицы в сени, и раздались чьи-то шаги. Это не мог быть дед: косить на усадьбу он ушёл через задние ворота двора, через них должен был и вернуться. Кто же это? Она замерла. Дверь в избу распахнулась. Дочь! Обычно та предупреждала о своём приезде письмом или телеграммой. Письмом, если собиралась приехать через неделю-другую, телеграммой, если через день-два. Её письма и телеграммы хранились за старым настенным зеркалом в передней. На этот раз дочь приехала без предупреждения. Она сразу поняла – зачем, точнее за кем, и у неё подкосились ноги. Нащупав рукой сиденье стула, стоявшего за спиной, она присела. «Ты ведь за ним приехала, да?» – испуганно спросила она и глянула на дочь с надеждой услышать «нет», но та отвела глаза и ответила: «Да». Она поминутно вытирала глаза краешком фартука, а дочь говорила – он должен расти в городе, чему его научат здесь, в деревне? Говорить «лисипед» вместо велосипед, «слободный», «до Владимиря», «угурец», «угроном», «установка» вместо остановка? Окать? Сообщать всем, что сказал Иван Петров? А в городе им другую комнату дали, в квартире с подселением, большую, светлую. Соседей всего двое, люди с высшим образованием, вежливые, слова грубого не скажут. Ребёнок растёт, не зная, что такое мама, – продолжала дочь, – помнишь ведь, приехала я в прошлый раз, ты ему: «Смотри, мама!» – а он к зеркалу кинулся и пальчиком в него тычет, потому что за ним мои письма хранятся!.. Думаю, она слушала дочь и не слышала её. Потому что вот оно и настало, то, о чём она старалась даже не думать. Но разве она считала, что его оставят ей навсегда? Конечно, не считала! Но к тому, что его заберут, не готовилась, да и можно ли было к этому подготовиться?.. И она, сходив на полдни, начала после обеда собираться в дорогу, чтобы проводить дочь и внука за сто километров, до самого Владимира. Уложила все до одного пироги в сумку, налила в трёхлитровый бидончик свежего молока, собрала детские вещи... Новая дочерина комната, и правда, оказалась просторной (с высоким потолком и огромным окном, из него был виден красивый кинотеатр с колоннами), а соседи, полковник с женой, – вежливыми и добродушными. И внук будет теперь жить с матерью, отцом и братом, и вырастет городским, – утешала она себя, возвращаясь назад, в рейсовом автобусе. И заметила, что всё ещё держит в правой руке надорванный и возвращённый ей кондуктором при входе в автобус билет. Она сунула его в карман платья и, неожиданно наткнувшись рукой на пустышку, тихо заплакала. И плакала всю дорогу.
* * * Хорошо, что теперь есть видеозвонки и по телефону можно не только говорить, но и видеть друг друга. Как-то раз (внучке было года три) во время нашей с ней видеобеседы, она выронила из рук телефон, но тут же подняла его с пола и испуганно спросила: «Баба, я тебя не ушибла?» – «Нет, – ответила я, – здесь невысоко». – «Всё равно я тебя сейчас на подушку положу, полежишь, и всё пройдёт». Через полтора месяца ей исполнится шесть. Мы с мужем думали взять её этим летом к морю, на Кипр – вознаградить себя по-крупному. Увы! Пандемия коронавируса. Режим «самоизоляции». Сидим на карантине: мы с мужем у себя, в городской квартире, она с матерью и отцом – у себя, в загородном доме. И неизвестно, сможем ли мы собраться все вместе на её день рождения. Уже пришлось встретить врозь Пасху. И день рождения дочери тоже. Муж сочинил ей к этому дню стихи и отправил по компьютерной сети: Апрель – капризный месяц: то тепло, То холодно, то сухо, то дождливо. И солнце – то явилось, то ушло: Невмочь ему светить без перерыва.
Набухшим почками тоже тяжело. И страшно – вскрыться при такой погоде! Но вот уже тридцатое число. Всё, ненадёжный месяц на исходе.
Повсюду появляется листва, Как пух, как нежный дым, как наважденье... И личный повод есть для торжества. Сердечно поздравляю с днём рожденья!
Не только нам – желаю всем вокруг, Чтоб то, что нас тревожит, миновало, Чтоб обнял брата брат, а друга друг, А мама – дочь и внучку, как бывало! * * * Муж постоянно ездил к своей бабушке, пока она была жива. Он у меня писатель. И говорит, что, если б не бабушка и не каждое лето – в деревне, он бы писателем точно не стал. У него была усадьба, не барская, конечно, но всё-таки. Дом, по его понятиям огромный, с передней горницей, кухней, чуланом, с двумя печами: голландской и русской. А ещё была летняя терраса и просторная светлая клеть, где среди сундуков стоял широкий пружинный матрас от старой кровати и можно было целый день лежа читать старые журналы «Роман-газета» или толстенные потрёпанные хрестоматии. Был огород: яблони, кусты крыжовника и чёрной смородины, грядки с морковью и огурцами, и отдельно – с клубникой. А за огородом был приусадебный участок, который, собственно, и назывался усадьбой. На одной её половине сажали картофель, а на другой косили траву. На сенокосной половине росли розовый клевер, золотистый львиный зёв, ершистая тимофеевка. На краю усадьбы стоял амбар, бревенчатый, высокий, с пазами для сусеков внутри. Когда-то, ещё в колхозные времена, сусеки заполняли рожью, гречкой, овсом. Муж помнит, что амбар до самой крыши забивали сеном, и он, забравшись под самые стропила, лежал на сене и сочинял свои первые стихи. «Детские буколические», как он их называет: Вот Луна, зайдя за тучку, Там разделась догола И, махнувши людям ручкой, В тёмном небе поплыла... А возле амбара был колодец, говорили: вода в нём мягкая. И, действительно, волосы, вымытые этой водой, становились мягкими, как цыплячий пух. А недалеко от колодца был пруд с мостками. Деревенские мальчишки в нём не купались, зато они с братом плавали там летом каждый день, и у них, можно сказать, был собственный водоём. «Я рос барчуком», – говорит муж. Поэтому, думаю, и стал он писателем. Русские писатели почти все барчуки. А ещё он говорит, что детство провёл в раю. А богом в этом раю была бабушка. Говорила она мало, но всегда и везде присутствовала, всё собою соблюдала и поддерживала. «Я её любил и люблю», – говорит муж.
* * * Меня бы моя внучка так любила, когда вырастет. Очень хочется... Как-то, убираясь в квартире (ещё в первые дни этой «самоизоляции»), вдруг обнаружила на зеркальной дверце платяного шкафа отпечатки. Двух маленьких ладошек. Точно она, моя маленькая дочка, специально оставила их, отметилась. И рука с тряпкой замерла, а потом аккуратно обогнула эти дорогие мне следы. Каждый день подхожу к шкафу и подолгу смотрю на них.
|
 Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 
НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ"
Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон»
"МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона)
«Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2
"ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове)
Александр Балтин. "Два двухсотлетия: Достоевский и Некрасов" "Идеи, в слово облеченные..." Памяти Валентина Курбатова "РУССКИЙ ХРИСТОС ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА". К 80-летию со дня рождения поэта "КАК АНГЕЛА РАСПЕЧАТЛЕТЬ..." К 190-летию со дня рождения Николая Лескова
|
Jamaica