Моросит. Вечереет. Кажется — и деревья зябнут. Опять в чужом городе зазимуешь. Ярок и жёлт на набережной укус фонаря.

И припомнилось вдруг ему, то есть тебе вдруг припомнилось — яркое, желтое всё было на кухне — будто забрезжило перед тобой  что-то из-за дождя.

Посреди кухни, на табурете, стоит жестяная ванна, и подливают из чайника в неё кипяток. Тебя принесли купаться, а дверь приоткрыта на черный ход, и оттуда тянет землей и холодом, и твоим детским страхом, потому что оттуда кто-то на тебя всё смотрит.

 Черный ход вел во двор, к деревьям, ты  называл их большой тайгой, деревья шептались, как заговорщики, где-то высоко, у самого неба шептались, и когда тебя приводили туда, на воздух, как говорила бабушка, ты стоял под ними и слушал.

А одно дерево было другое, оно было голым, совсем, с ног до головы, если оно и шептало что-то, то тихо, тише всех, оно больше молчало, а бабушка сказала тебе, что оно не живое, еще с войны. А когда ты, то есть я,  когда я спросил у нее, что такое война, она сказала — это когда уходят и больше не возвращаются, а потом помолчала немножко, и сказала — а если наш дедушка и пришел, это потому что его хранил Бог. А я еще спрашивал, и бабушка даже начала сердиться, и сказала, что хранит — это, значит,  смотрит, и думает, и жалеет, а когда кто-то отчаивается, Бог у него за спиной, и еще сказала, что Бога нужно обрести.

То голое дерево пахло так же, как черный ход. И смотрело на тебя так, будто глаза у них были те же — у черного хода и у него,  и ты смотрел в эти глаза как завороженный — и страшно, и нельзя отвернуться, и хочется заглянуть глубже.

Проходишь по набережной. Плавно и медленно река проносит мимо тебя глубокие темные воды свои. Ты перегибаешься через парапет, и смотришь на себя, только там, внизу,  ты маленький, далекий и дрожишь мелкой рябью. Наверное, это от ветра, — думаешь ты, пытаясь разглядеть свое отражение, и зябнешь.

После прогулки Оля позвала меня на чай, и я пошел, чтобы только отчаяться и увидеть  за спиной Бога, я пил чай с баранками и выпил несколько чашек, и подумал, что уже очень сильно отчаялся, и  я тогда оглянулся, но кроме Оли в комнате никого не было, и я стал смотреть на нее, а  она показала мне язык и засмеялась. А потом  она сказала, что смотрела на меня из окошка и думала обо мне, и спросила, зачем я хожу к тому лысому дереву и долго около него стою. Она не была похожа ни на черный ход, ни на то мое дерево, но мне так же хотелось всё время на неё смотреть,  и было совсем не страшно, она была красивая,  и я сказал ей, что в ней живёт Бог, а она рассердилась и сказала, чтобы я выбросил это из головы, потому что ей папа сказал, что Бога давно уже нет, а если кто и говорит, что есть, то это они только делают вид. А я ничего не сказал, но подумал, что когда сильно отчаешься, Бог не где-то там, а вот тут.  А ещё, что выбросить из головы ничего нельзя, голова — это не мусорное ведро.

Читать полностью