*  *  *

Когда рвётся в окна мои разлохмаченный лес,

И лает собака, как будто кто умер иль болен,

Я вижу: вот лампа горит. И гвардеец СС

Старательно пишет: «Моя драгоценная фрейляйн…»

Я, тихо присвистнув, встаю у него за спиной.

(Детьми мы в лесу находили осколки снарядов).

Пиши ей, пиши! Плачь и верь - ей не нужен другой.

Пусть вымокнут строки. Она всё равно будет рада.

В Можайском лесу в равных долях костей и свинца.

Слизни с пальца кровь - она терпким покажется мёдом.

В бою и в любви он обязан стоять до конца -

Тот худенький немчик, из влажной Баварии родом.

Завидую я. Хоть и знаю: у всех на глазах

Он будет убит, как и жил -и легко, и поспешно.

“Моя драгоценная фрейляйн…» - он пишет в слезах.

“Моя драгоценная» - я повторяю с усмешкой.

Извилист мой лес, как на платье девичьем тесьма.

Эсэсовец будет писать ей: он парень упёртый.

Окопы в тумане. Она не получит письма.

Но разве в любви это важно- живой или мёртвый?

Северные старухи

У Белого моря, веков испокон,

Глядят тебе вслед из белесых окон.

И нет никого - только чувствуешь взгляд,

Как будто не люди - деревья глядят.

Но мастер чужой стародавней поры

Бессмертную душу упрятал в стволы,

И вырезал руки, надбровья и рот

Из дерева древних, забытых пород.

Их корни в трудах от зари до зари:

Что мёртво снаружи - то живо внутри.

Их песни, преданья, их мать и отец

Бессмертны в изгибах древесных колец.

Они просыпаются в раннюю рань-

Резная кровать. На окошке герань.

Часы. Покосившиеся косяки.

На выцветшем снимке - сыны-моряки.

                                   *  *  *

Как малый пострел, за повозкой бегущий в пыли,

Как старый казак, на войну провожающий сына,

Ты смотришь с укором на белую прядку земли,

Не смея, как прежде, подумать: «Моя Украина…»

Пусть ценят за доблесть и пусть не желают добра-

Мы смертной гордыней своею гордимся по праву.

Но слышен на склонах взволнованный голос Петра,

И дикие розы впотьмах окружают Полтаву...

Читать подборку полностью