Она пришла на встречу с толстой папкой, в которой лежали убористо отпечатанные рукописи. Мы расположились за пластмассовым столиком дешевого кафе и заказали кофе. Я ожидала увидеть типичную юную поэтессу — из тех, кому на примитивном уровне удается заритмизировать и зарифмовать свои незрелые чувства. Как правило, у этих девочек одинаковые глаза – они распахнуты в ожидании чуда, каковым, по их мнению, обязательно станет признание публики. Равнодушие той же публики к их сочинительству быстро отбивает охоту рифмовать дальше. И только настоящий поэт отбрасывает сантименты и начинает учиться. Но в этот раз мне стало не по себе, потому что передо мной сидела истинная творческая личность. Лет ей было не больше двадцати. Неухоженные, покрытые экземой пальцы рук, которые она старательно прятала в рукава черного пальто, мелко дрожали. Она нервно курила сигарету за сигаретой. Легкомысленные ярко-рыжие кудряшки и жирно обведенные черным глаза нелепо контрастировали с ускользающим тревожным взглядом.

Я не знала, как с ней разговаривать. Обычно в таком случае я начинала спрашивать о стихах, семье, настроении, желании постигать азы стихосложения… Но здесь это не прошло. Она отвечала односложно, плохо шла на контакт и некоторые мои вопросы пропустила мимо ушей. Я сникла и заглянула в рукопись. Уже первая строфа показалась мне талантливой – мне как состоявшемуся поэту так не написать. Я неосторожно обмолвилась о возможном сборнике, и она впервые за все время оживилась:

— Да! Я хочу издать книгу!

— Книгу?  - не ожидая такого энтузиазма с ее стороны, я растерялась. - Зачем вам книга? Многие сейчас издаются, и эти книги лежат мертвым грузом, их никто не читает.

Сев, наконец, на своего любимого конька, я начала уверенно отговаривать самонадеянную девочку, мотивируя свои аргументы нежеланием уставшего от проблем народа осваивать серьезную литературу. Она меня внимательно выслушала, потом спокойно сказала, будто подвела черту:

— Вы лучше прочитайте стихи… Когда время будет… — и я не нашлась, что ответить.

Была во всем происходящем какая-то безысходность, как будто передо мной сидела инопланетная пришелица, заранее знающая не только свое будущее, но и мое, и всех нас. И плевать ей было на меня как на критика, но я была для нее значима как часть какого-то одного ей известного ритуала, после которого – верная смерть. Возможно, творческая. Или, наоборот, – новая яркая жизнь, наполненная особым, еще неосознанным, непостижимым для нее, и оттого захватывающим дух смыслом...

Читать полностью

илл. фрагмент картины Андрея Ремнева