Посвящается всем поэтам

***

Она пришла на встречу с толстой папкой, в которой лежали убористо отпечатанные рукописи. Мы расположились за пластмассовым столиком дешевого кафе и заказали кофе. Я ожидала увидеть типичную юную поэтессу — из тех, кому на примитивном уровне удается заритмизировать и зарифмовать свои незрелые чувства. Как правило, у этих девочек одинаковые глаза – они распахнуты в ожидании чуда, каковым, по их мнению, обязательно станет признание публики. Равнодушие той же публики к их сочинительству быстро отбивает охоту рифмовать дальше. И только настоящий поэт отбрасывает сантименты и начинает учиться. Но в этот раз мне стало не по себе, потому что передо мной сидела истинная творческая личность. Лет ей было не больше двадцати. Неухоженные, покрытые экземой пальцы рук, которые она старательно прятала в рукава черного пальто, мелко дрожали. Она нервно курила сигарету за сигаретой. Легкомысленные ярко-рыжие кудряшки и жирно обведенные черным глаза нелепо контрастировали с ускользающим тревожным взглядом.

Я не знала, как с ней разговаривать. Обычно в таком случае я начинала спрашивать о стихах, семье, настроении, желании постигать азы стихосложения… Но здесь это не прошло. Она отвечала односложно, плохо шла на контакт и некоторые мои вопросы пропустила мимо ушей. Я сникла и заглянула в рукопись. Уже первая строфа показалась мне талантливой – мне как состоявшемуся поэту так не написать. Я неосторожно обмолвилась о возможном сборнике, и она впервые за все время оживилась:

— Да! Я хочу издать книгу!

— Книгу?  - не ожидая такого энтузиазма с ее стороны, я растерялась. - Зачем вам книга? Многие сейчас издаются, и эти книги лежат мертвым грузом, их никто не читает.

Сев, наконец, на своего любимого конька, я начала уверенно отговаривать самонадеянную девочку, мотивируя свои аргументы нежеланием уставшего от проблем народа осваивать серьезную литературу. Она меня внимательно выслушала, потом спокойно сказала, будто подвела черту:

— Вы лучше прочитайте стихи… Когда время будет… — и я не нашлась, что ответить.

Была во всем происходящем какая-то безысходность, как будто передо мной сидела инопланетная пришелица, заранее знающая не только свое будущее, но и мое, и всех нас. И плевать ей было на меня как на критика, но я была для нее значима как часть какого-то одного ей известного ритуала, после которого – верная смерть. Возможно, творческая. Или, наоборот, – новая яркая жизнь, наполненная особым, еще неосознанным, непостижимым для нее, и оттого захватывающим дух смыслом.

Мы выпили по чашке кофе, выкурили полпачки сигарет и разошлись — она с яростной надеждой в глазах, а я с тяжелой душой. Что-то было не так.      

***

Дома я открыла объемистую рукопись. Странное у меня возникло ощущение — будто стихи написаны сложившимся талантливым поэтом, который прожил долгую жизнь и разочаровался в людях. У этой девочки была старая душа. Жесткие образы били в десятку, от них мороз шел по коже. Луна, например, представлялась оскаленной и смертоносной, персонажи  — жалкими и никчемными, любовь извращенной, Бог отторгал садистским равнодушием. Все как-то было перевернуто с ног на голову, и лирический герой напоминал не просто «героя нашего времени». Это был Печорин наизнанку – со всех худшим, что ему мог бы принести двадцать первый век, все равно как если бы Печорина лишили внутреннего благородства. И все же я нашла несколько текстов, которые среди нагромождения душевных вскриков показались чистыми, светлыми, ясными. Девочка была, несомненно, одаренной, и, если честно, я ей позавидовала. К своему стихотворному мастерству я шла долго, годами нарабатывала образный строй, оттачивала метафорику, работала над рифмами, с которыми у меня постоянно возникали проблемы, и я билась над ними, словно алхимик над философским камнем. У нее же богатство рифм просто поражало, образы ослепляли новизной, метафоры - необычностью. И мне, состоявшемуся поэту почти сорока лет, было чему позавидовать. Я, конечно, написала восторженный отзыв о ее стихах. Но, если честно, я не смогла в тот момент отнестись по-настоящему критично к ее рукописи: слишком новым и необычным казался стиль, слишком выделялся среди традиционных поэтических опусов начинающих поэтов – часто безграмотных и не имеющих понятия о стилях. Она рвала строки, сбивала ритм, и вместе с тем все было досконально просчитано: ударный-безударный, количество слогов, сюжетная линия, первая и последняя строки, акценты, эллипсы, висячие переносы и многое-многое другое. Как это ей удавалось? Было такое ощущение, что у нее работал не человеческий мозг, а огромный вычислительный центр. Правда, когда я попыталась осторожно намекнуть на обнаруженные мной несоответствия в логике, получила вежливый, но жесткий отпор — мое мнение о недочетах ее уже не интересовало.

***

Я ввела ее в наш писательский круг. Впрочем, она мало нуждалась в моих рекомендациях и очень быстро обросла всевозможными богемными знакомствами. Мне было глубоко безразлично, с кем она проводит вечера и кому отдает свое вдохновение, но чувствовалось, что богема ей по душе – именно тот новый мир, которого ей до нашего знакомства так не хватало. Мне это не совсем нравилось, потому что компания, в которой она обрела себя, часто увлекалась застольным питием. Но не мне судить, и я не вмешивалась. Сама я в такие компании не ходила, мы собирались в узком и глубоко интеллигентном кругу постоянных знакомых крайне редко, но зато отводили душу и стихами, и разговорами о поэзии, и дорогим вином.

Спустя три месяца после первой встречи ее стихи были вынесены на творческий семинар для обсуждения. Думаю, что я сделала тогда большую ошибку – попросила руководителя, маститого профессора-литературоведа, быть к ней поласковей. Слишком уж нервной и незащищенной казалась мне моя протеже. Ту же просьбу я легким намеком высказала и ребятам, которые выступали оппонентами. Почему-то мне за нее было страшновато.

…Она вышла перед слушателями – тонкая, словно натянутая струна, в каких-то черных разлетающихся воланах. Огромные, густо подведенные глаза на миловидном лице, пухлые губы, рыжие бестолковые кудряшки придавали ей неправдоподобно кукольный вид. Но манера держаться приковывала взгляд. Казалось, будто ее тело готово взвиться от малейшего прикосновения. Она была похожа на исхудавшую от болезни породистую кошку, на время спрятавшую стальные когти в обвисшем меху. И взгляд был более чем красноречив: «Собираетесь обидеть? Я буду защищаться!». Она начала читать свои стихи глухим дрожащим голосом. Слегка сипловатый, этот голос был слишком тихим, но завораживал, притягивал внимание, заставлял вслушиваться. Все в ней было необычно. Необычны были и стихи: игра с ритмом завораживала, «перевернутые» образы удивляли глубиной и какой-то особо тонкой полифоничностью, легкость изложения мыслей потрясала. Видимо, каждый участник семинара понял в тот момент, что перед ним – настоящий поэт, обладающий силой убеждения в собственной правоте.

Ее признали безоговорочно. Ее хвалили в лицо. Ее подняли на пьедестал. И вот что удивительно: даже при наличии явных ошибок, смысловых несоответствий, ритмических диссонансов, ни один из оппонентов не высказал своих замечаний. Все были сражены необъяснимым обаянием ее личности, и я в том числе. После этого было решено готовить сборник.

На тот момент я была одним из руководителей молодежной творческой организации. Мы искали молодых талантливых авторов, и эта странная девочка оказалась к месту. Выступления на творческих вечерах, участие в фестивалях, поездки на семинары — везде, где бы ни появлялась моя протеже, ее признавали лучшей. Мои собственные стихи — неплохие, прекрасно выстроенные по форме и интересные по содержанию, не звучали вообще. О других авторах и говорить было нечего. И я никак не могла понять, что за дьявольская сила заставляла людей, отупевших от обывательского однообразия, замирать и вслушиваться в ее шелестящий голос. Чем брала эта рыжая тонкая девчонка тех, кого уже нечем было удивить? Я молча завидовала, страдала от своей творческой неполноценности, обожала ее стихи и, как более старшая и умудренная жизнью, признала, в конце концов, ее поэтическое превосходство надо мной. Я решила ей помогать столько, сколько будет необходимо. И тогда, когда ее звезда засияет ярко и высоко, спокойно отойти в сторону и заняться собственными делами. А если это действительно настоящий талант?

Однажды она принесла мне рассказ, написанный еще в студенческие годы, и попросила дать ему оценку. Рассказ был написан сочно. Другого слова и не подберешь. И в нем была она вся – с ее рыжими кудряшками и обгрызенными ногтями на руках. «Я люблю тебя, но моя любовь безответна, — говорит своему кумиру героиня рассказа. — Сделай так, чтобы я тебя возненавидела». Герой, любимец студенток, по сути, совершенно отталкивающий тип. Он приходит к героине в конце рассказа, приносит цветы, спит с ней. И, когда она начинает верить в близкое счастье, сообщает, что исполнил ее просьбу о ненависти: отныне она, как и он, больна сифилисом. Странная тема, странная любовь. Ощущение, будто обляпали грязью. И при этом интересно читается. Я сказала, что надо бы изменить конец – слишком надуманно, антигуманно. Она согласилась. И, как мне показалось, тут же забыла об этом. Больше я этот рассказ не видела.   

***

Она легко писала стихи, в основном, о несчастной любви. Самоуничижение лирической героини доходило до апофеоза. Ее мир был полон зла, ее беззащитность была апокалиптической. Между героиней и возлюбленным происходила яростная борьба за существование. Она умирала в каждом тексте, чтобы вновь воскреснуть в первой строке следующего. Она и мне посвятила стихи: «Ирина… Арена… Копье возде-». В тексте я – гладиатор, готовый принять свой последний бой и не пугающийся близкой смерти. Может, и так. В жизни я всегда упрямо шла к цели, но, если честно, умирать не собиралась. Поэтому я снова и снова увидела в строчках стихотворения ее, только ее. Это она принимала смертельный бой, а не я – ее литературная «опекунша».

Вообще, это предсмертное состояние прослеживалось во всем, и особенно в ее отношении к жизни. При том, что поэтический талант моей протеже все больше и больше получал признание, она чувствовала себя нехорошо, ей мало было обычного признания. Ей постоянно нужно было находиться на острие каждого ощущения, и она уничтожала себя в конфликтах с окружающими, в любовных романах с поэтами. Странно, но ее избранники всегда были намного старше, годились в отцы. Сотканная из комплексов, ее неуемная натура, на самом деле, жаждала безоговорочной реализации в личности другого, полное подчинение партнера  давало ей кратковременное удовлетворение, а потом снова – поиск, охота, новые эмоции... Она стремилась быть первой во всем – в стихах, в любви, в отношениях. Только таким способом она могла общаться с миром. Мир, в свою очередь, жестоко сопротивлялся, и возникающий диссонанс становился источником ее дьявольского вдохновения. Не любовь, а ненависть, не просветленное спокойствие, а мутное бурление чувств и эмоций становились кульминационными маяками в ее сюжетах. Стихи — сильные, завораживающие, болезненно бьющие по сознанию, словно под дых, — оставляли ощущение неизбывной тоски, и эта тоска перекрывала все – формальные недочеты, обостренную личностность сюжетов, рваную форму. Говорить о поэзии уже не хотелось. Казалось, будто эти стихи выпивают душу.

…Все больше и больше в общении с ней мне становилось не по себе. И если при первом знакомстве у меня была твердая уверенность в том, что признание мира даст ей мощный толчок и поднимет на более глубокую и осознанную ступень творчества, то теперь у меня такой уверенности не было: она больше не писала теплых, светлых стихов. Сама она презрительно называла их «белыми и пушистыми». И, скажу честно, именно в этих «пушистых» текстах сразу проявлялась ее слабость как поэта. Почему? Да потому что не было в них той злобствующей стихийной силы, которая забивала восприятие и сражала наповал откровенными отрицательными категориями. Значит, ее поэтическая сила строилась на скользкой игре с темной стороной подсознания? И в какой-то момент я поняла, что ее лирическая героиня – настоящая ведьма с извращенным мироощущением, исходящим из отрицательной шкалы координат, которая расположена далеко «по ту сторону» человеческого Бытия. Совсем не та кокетливая ведьмочка-ведьмушечка, которой прикидываются начинающие поэтессы, нет! Абсолютно безжалостное, мрачное, истерзанное и эгоистичное создание, жаждущее только одного – полной духовной власти. Смешно? Впрочем, если разобраться, все поэты мечтают о духовной власти. И, если есть талант, получают ее. Но вот откуда, из какого источника?

Она часто приходила ко мне. Говорила о своей любви ко мне, преданности и одиночестве, ее чувства пугали меня. И только превосходство в возрасте давало мне возможность ощущать себя с ней более или менее комфортно – я относилась к ней, как нежная мать к своему единственному, пусть и непутевому, ребенку. И мне было искренне жаль рыжеволосую: внутренние противоречия съедали ее неокрепшую душу, внешние конфликты разрушали тело. Я чувствовала, что со временем она станет знаменитой, что за ней пойдут люди и что у нее будет власть. И эта власть принесет ей полное разрушение личности. Ее беззащитность была вселенской, она притягивала неуравновешенных любителей нетрадиционной поэзии, словно открытое пламя — мотыльков. Все хотели ей помочь, помогали и подпадали под ее дьявольское обаяние. А она поднимала глаза только на тех, от кого зависела. Остальных просто не видела или, наоборот, боялась. Я иногда заходила к ней в гости – в ее неуютную, необжитую комнату в общежитии, где часто собирались начинающие поэты, барды и просто богемные тусовщики. Было много вина, сигарет, стихов. Она была хозяйкой салона, поэтической королевой, непререкаемым авторитетом. И все же я ловила на себе ее просящий взгляд и знала его причину: она от меня все еще зависела. Но я знала, что скоро, очень скоро эта зависимость рассыплется в прах. Когда ее стихи увидят свет в сборнике.

***

Однажды мы поехали на молодежный поэтический фестиваль в красивый прибрежный город. Поездка с ней в автобусе оказалась для меня мучительной – моя звезда ныла, капризничала и грозилась сразу же уехать обратно. И, чтобы отгородиться от ее домогательств, я стала писать. Процесс творчества для нее был свят, она успокоилась. Стихотворение вышло неплохим, она его одобрила. Надо сказать, что я везла для своего хорошего знакомого упаковку облицовочной плитки, и по этой причине нас на платформе встретила машина. Знакомый моего знакомого – импозантный мужчина лет сорока не мог отвести от нее плотоядно загоревшихся глаз и при расставании предложил встретиться. Я и мой друг удивленно переглянулись — слишком уж быстро произошло обольщение. Что поделать, ее инаковость ярко проявлялась даже в таких житейских мелочах. Сама она на этот эпизод не обратила явного внимания, но как-то вдруг притихла, все капризы исчезли, как по мановению волшебной палочки. Дальше все пошло по обычному сценарию — она, как всегда, пользовалась большим успехом. Но я на тот момент была одним из руководителей фестиваля, мне оказывали уважение, и я чувствовала, что рядом со мной в статусе руководителя этот ее успех казался ей самой каким-то незначительным. Я молчала и де-факто была признанным творцом, а она громко доказывала свою гениальность стихами и все равно оставалась внизу – среди всех остальных. Я чувствовала, что она злится. Вечером с моими пожилыми подругами-поэтессами и с ней (восходящая звезда не захотела оставаться с юными поэтами, они были ей не интересны) мы зашли в какое-то недорогое кафе, заказали сосиски и под нехитрый ужин выпили две бутылки прекрасного хереса. Закончили посиделки чтением стихов вслух. Даже предложили разрисовать стены кафе нашими автографами. Официантки, смеясь, отказались. Мы веселились от души, вот только рыжая как-то сникла. Впрочем, я могла ее понять – нам было всем по сорок лет и больше, а нашей нимфетке – всего ничего. Она заскучала. Да и внимание уделяли не ей.

Потом гуляли по ночному городу, любовались огнями порта, приставали к прохожим, от души смеялись, громко читали стихи на причале, курили сигареты, даже прятались в высоких кустах самшита от проходящего мимо патруля милиции. Здорово было! Когда разъехались и отправились на ночлег, она сразу легла спать, а мы с хозяйкой еще долго сидели на кухне и болтали о поэзии. Но, когда я нырнула под одеяло, она не спала. Мы полночи проговорили о ее личных проблемах, и они после выпитого хереса показались мне поистине трагичными. Я успокаивала ее, как могла, но заснуть так и не удалось – она хлюпала носом, вертелась, постоянно что-то спрашивала… И только на рассвете я сомкнула опухшие веки.

Следующий день был посвящен поэзии. Творческая лаборатория, общение с молодыми поэтами, поездки по городу… В конце фестиваля мы читали стихи со сцены, и ее выход стал, как всегда, триумфом. Зал гудел от восторга. Я искренне радовалась за нее, ибо свою долю внимания уже получила сполна. Да и мои стихи были встречены совсем неплохо, читала я профессионально, хоть и не так нервно и завораживающе, как она. А вечером был прощальный ужин в баре, коньяк и шоколад. И, когда мы выпили, она вдруг призналась, что я подавляю ее своим авторитетом, что я командую ею, что я – королева, а она – жалкая принцесса, усиленно пытающаяся занять свое место под солнцем. Нонсенс! Но я была навеселе и что-то ей даже доказывала насчет того, что иногда неплохо стремиться стать королевой, только это королевство надо заработать тяжким многолетним трудом. Королевы – как правило, дамы в возрасте, с мудростью и внутренней силой. Больно вспоминать об этом, но спустя время я поняла, что она мне завидовала – моему умению идти вперед, популярности у друзей, и, в конце концов, даже моему личному успеху у противоположного пола. Она завидовала мне во всем, хотя всего этого имела более чем сполна! Ученица, придумавшая себе учителя и мечтавшая стать выше его! Бедная девочка! Оттого в жизни она бесконечно смирялась передо мной, выказывала восхищение, признавалась в вечной верности, а в душе... Я не верила ей. Но делала вид, что верю. Так было проще.

***

Сборник, окончательно отредактированный мной, был готов. Но я к тому времени оказалась в больнице и на презентацию не попала. Впрочем, это уже не имело значения. Она была счастлива, потому что к ней пришел настоящий успех. Литературная богема, в которой она давно была своей, просто «пищала» от восторга — для них это стало долгожданным событием. Неоднозначность образов, явное богоборчество, оригинальность текстов давали пищу для разговоров и статей. Что касается меня, то даже мне, при всей моей склонности к традиционализму, сборник понравился. Удалось, несмотря на все споры с рыжей, добиться максимальной «золотой середины». Почему-то я думала, что этот сборник будет решающим: либо она оттолкнется от первой книги и начнет творчески расти, либо уйдет в отрицательные эмоции и постепенно деградирует как личность. Станет Поэтом Тьмы, если так понятней. Ее  литературное будущее предсказать было невозможно, не хотелось давать какие-либо авансы, поэтому я отказалась писать по ее просьбе рецензию, мотивируя это незрелостью сборника. И рыжей это не понравилось.

Многие ей, конечно прочили славу, и так оно, вероятно, и будет. Но мне было нестерпимо грустно. Почему-то казалось, что это конец пути. Может, я слишком идеалистична в понимании поэзии, но для меня Поэт – это тот, кто учит добру, терпимости, любви к миру, чьи стихи в худшем случае вызывают светлую грусть, замешанную на остром желании жить дальше. Находясь в собственном поэтическом мире, я уже давно поняла одну пронзительную истину: стихи моделируют будущее творца. И если он предсказывает смерть или несчастную любовь, всеобщий мор или вселенскую катастрофу, это обязательно произойдет. Почему? Наверное, потому что стихи, как совершенно особенный вид человеческого творчества, связанный с рифмованным, заговорным словом, обладают магией и притягивают отрицательные события, словно медовая патока – рой мух. Но вот что интересно – светлые талантливые стихи тоже притягивают, но другое: философские озарения, понимание и принятие себя, прозрение, счастье, любовь. Точно также! Поэт может сам создавать будущее, и граница тонка, словно первый лед! Так зачем искушать судьбу негативными предсказаниями? Зачем строить жизнь, которая уничтожает? Поэт должен быть очень осторожен в выборе образов и концепций, иначе сам станет первой жертвой. И примеров тому бесчисленное количество. Смерть – не милая подружка Поэта, не источник его вдохновения. Смерть – его главный цензор. И, если чувствуешь, что вплотную подошел к пограничному барьеру, лучше оставить стихи вообще. Ведь существует проза, публицистика, критика, именно это я и советовала своей рыжекудрой поэтической подружке. Но она не могла остановиться. Став рабой собственной строки, будущая знаменитость жила написанным, словно наркоман — дозой опиума. Это было ее единственное спасение от мира, полного обычных людей. Она же могла общаться только с богемой — извращенной вечным ожиданием славы и поедающей самое себя, поскольку ничего другого нет.  

В свое время, почувствовав силу слова и его реальное влияние на будущее, я отказалась от стихов и стала писать публицистику. Весьма удачно, кстати. Получила широкую известность. Но, как ни странно, поэзия меня не оставила: мой временный уход подарил мне совершенно новые образы и ритмы, мне стало легче передавать смысл, волю, посыл. Мое возвращение к стихам после молчания оказалось более зрелым, более осознанным, мощным и не зависящим от меня. Стихи стали для меня таким же способом самовыражения, как и умение любить. Я, отказавшись от достижения «олимпа славы», обрела свободу в творчестве, и это позволило мне писать тогда, когда хочется. И я больше не боялась, что у меня что-то не получится: даже к неудачам я стала относиться, как к жизненной необходимости. Передо мной открылись иные небеса — и нашла я их здесь, на Земле, в общении с людьми, в привязанности к жизни. Но как я могла передать свои знания тем, кто в них не нуждался? Мой «черноризный ангел» с рыжими кудряшками отторгал всякое знание, кроме своего плачевного опыта. И единственное, что могло ее успокоить – это сомнительное покорение новых вершин. Я пыталась говорить о смысле жизни, о красоте, но ответ был один: «А зачем жить, если не стремиться к славе?». Да, откровенно и обескураживающе…

***

Прошло время, и вторым нашим совместным проектом с рыжей стала подготовка сборника молодых поэтов под ее редакцией.  Но, когда рукопись попала ко мне на окончательную доработку, мне пришлось заново редактировать композицию и тексты: я давно работала с литературными изданиями и знала, как нужно выстраивать сборник, чтобы он воспринимался с интересом. Сильно пришлось  почистить и ее подборку: самые крайние проявления ее неустойчивой личности были воспеты с прекрасной стилистикой, отработанными рифмами, мощными образами. От текстов уже не просто мороз шел по коже — хотелось кричать, выть, бежать на край света. В них бился страх: слишком мало осталось человеческого и, тем более, женского. Оставшиеся после правки ее стихи показались мне не такими извращенно-пронзительными. К сожалению, как редактор, она оказалась безграмотной, что меня разочаровало и расстроило: иерархия, по которой она выстраивала тексты, опиралась на меньшую или большую степень участия авторов в жизни литературного объединения. Это создавало сумбур. И, если это коллективный сборник, было непонятно, почему авторы с фамилией на «М» располагались в начале, а с фамилией на «А» — в конце сборника. Я выстроила подборки стихов в алфавитном порядке и, таким образом, уравняла авторов. Стихи зазвучали. Многие подборки я почистила и убрала тексты с грубым максимализмом в отношении к жизни. Талантливые и интересные тексты оставила. А потом был ее звонок и полное разочарование во мне. Голос – отрывистый, будто его обладательница задыхалась, и глухой, словно из-под земли. Я не смогла аргументировать свои доводы и от волнения начала сбиваться. Мне было больно терять ее. Сборник в любом случае будет напечатан, он уже в издательстве. Наши пути разойдутся. Думаю - навсегда.

…Презентация модного и эпатажного литературного журнала должна была состояться в понедельник. А утром я, будучи по своей журналистской работе в ее районе, оставила в двери ее комнаты записку: «Мне нужно поговорить с тобой, приходи вечером на презентацию». Я опоздала, весело и суетно здоровалась со всеми поэтами, отпускала и принимала комплименты, переходила от знакомых к знакомым. Потом внезапно увидела ее: еще более похудевшая, почти воздушная. «Привет», — сказала мне она и улыбнулась. Мы соскучились друг по другу, заговорили прямо на презентации, благо сидели на последних рядах, но разговор показался неловким, захлебнулся, и тогда я пригласила ее на улицу.

— …Ты перекроила весь сборник по-своему, ты все переделала, как только ты сама хочешь! — Она кричала тихо, как всегда.

— …Я хочу перед тобой оправдаться и не могу, не нахожу слов. Но знаю, что поступила правильно: оставшиеся тексты талантливы и интересны.

— Выходит, я сделала черновую работу, а ты ее использовала?

— Мы все делаем черновую работу, нам за это не платят. Если хочешь, ставь меня совместно с тобой редактором, пусть все шишки валятся на меня, плевать…, —  я нервничала и кипятилась.

— …Мне все равно, но ты!.. Ты меня предала! И вообще, поэт С. и его ребята сказали, что ты пишешь «белую и пушистую» фигню, и если ты тронешь хоть одну мою строку, они заставят тебя съесть твой собственный сборник!

— Зубы обломают, — и тут я начала смеяться, напряжение как-то вдруг рассеялось.

— Я не собираюсь, не собираюсь писать твои «белые и пушистые» стихи! Все поэты прославились отрицательными эмоциями и эпатажем!

— И как они закончили? А ты попробуй написать «белое и пушистое» так, чтобы его было интересно читать, да чтобы без соплей… А знаешь, почему ты на меня так сильно злишься? Да потому что зло легче выплеснуть в стихах, чем радость. Радость тебе не по силам, в ней ты не поэт.

— Я поэт! Я пишу о том, что интересно другим… — она слабеет и, кажется, вот-вот заплачет.

— А интересно ли это всем? Нет, ты еще не поэт, ты только учишься…

Услышав напряженный спор, к нам подошли несколько постоянных тусовочных личностей, стали угощать сигаретами. И я, чтобы не обрывать разговор, прочитала ей свое последнее стихотворение, посвященное дочери. В нем я попросила Бога быть милостивым к ней, потому что ей всего семнадцать лет. Тусовочники заскучали и один за другим отошли в сторону, а она вдруг как-то расслабилась, подобрела, стала мягкой, нежной, женственной и сказала, улыбнувшись мне:

— За рифмы я тебя убью!

— Плевать на рифмы! Главное — это смысл, «белый и пушистый», и он действует на тебя эмоционально!

— Какая же ты счастливая! Я тоже хочу иметь дочь…

И я, незаметно для нее, заплакала (благо, очки закрывали глаза) – передо мной снова был живой, родной, талантливый человек, жаждущий счастья. Значит, я в ней не ошиблась.

…Ну что ж, на тот момент состоялся «хэппи энд». Надолго ли? Захочет ли она идти своей дорогой или станет одной из наложниц гарема поэта С.? Найдет ли она силы бороться с собственным бессилием и побеждать его, шаг за шагом? Не знаю. Но я ее не выпущу из своего сердца — пусть постоянно помнит обо мне, жалуется на меня поэтам С., Г, М. и прочим несчастным богемным мерзавцам, пусть тихо ненавидит и ругает меня последними словами. Наступит время, когда она сможет опереться на эту ненависть и на свою память обо мне и разорвет черные покрывала собственной печали. Родится новый, совершенный, сильный человек, который будет способен вести за собой других вверх, а не вниз. И я буду ее ждать. Всегда.

Рис. Фрагмент картины Андрея Ремнева

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Сб ноября 23, 2013, 23:06:36 Профессионально написано, автор и психолог, и филолог одновременно, отлично разбирается в литературе, и, судя по послужному списку (конечно, не смогла не заглянуть в него после слов "мне, как состоявшемуся поэту") - профессиональный литератор. Однако мысль - что есть "состоявшийся поэт", сам себя таким признающим - заставила задуматься. Тема для многих дискуссий. Считается ли поэт состоявшимся, если его признали современники, издали много книжек? Или это оценят только через столетие - состоялся ли автор, как поэт? и может ли он оценить это сам в собственном рассказе? Ну, не важно, я приняла это, как некую данность. Почему же мне показалось, что в этом рассказе "состоявшийся поэт" проиграл перед талантливой, но не правильно целе-ориентированной девочкой, ведь в рассказе одержана полнейшая победа? И почему мне показалось, что этот рассказ - всего лишь один из этапов этого соревнования, закадрового спора, еще одна гирька на чашу собственных весов, способ победить если не в жизни, то хотя бы в рассказе - то есть само-терапия? Наверное, это только мое впечатление - хотелось бы услышать мнение других... Но для меня - благодаря концовке свысока - люблю, бедняжку, желаю ей стать лучше - в рассказе победила девчонка, и это действительно досадно.

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Сб ноября 23, 2013, 23:07:10 простите за ошибки) это уже мой стиль)))

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 16:14:38 Ну это, конечно, не Поль Верлен и Артюр Рембо, и не Моцарт с Сальери. Вот если не знать действительно талантливых поэтов женского пола, после такой истории можно подумать, что женщинам вообще творчество противопоказано :). До истины "Веленью божию, о муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца, Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца" не дошла ни та, ни другая. История пошлая: одни амбиции, честолюбие,эгоизм (девочка) и лицемерие (дама) и при этом какая-то болезненная привязанность друг к другу - больше ничего. Искусство тут и рядом не стояло. Менять надо в первую очередь не творческий метод, темы, технику: писать о негативном или позитивном, а над собственной душой работать, поэт - это судьба, никакого благополучия, по крайней мере внутреннего, не может быть в принципе, это вечная неудовлетворенность собой, окружающими, миром, это не затихающая боль, потому что даже если у тебя на данный момент всё хорошо, есть те, которым сейчас плохо, потому что ты связь чувствуешь со всем миром, а не только с какой-то там местной богемной тусовкой. Конец - это вообще враньё, да никакой эта дама наставник и учитель, ей нечему научить эту девчонку. А девчонка тоже никакой не поэт, скорее, что-то типа рок-певицы по психологическому типу, если стихи пишет, значит, рок-поэтессы. Если бы еще и музыку писала, стадионы ей были бы обеспечены из-за одной харизмы. Родиться ей надо было несколько раньше, но всё равно Виктора Цоя в юбке из нее бы не получилось, потому что Цой выражал, так сказать, душевное состояние всех молодых ребят своего социального статуса, а таких было много... Последняя правка: ноября 24, 2013, 16:22:24 пользователем manager

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 16:27:19 песни сочинял, в первую очередь, для друзей в широком смысле этого слова, то есть всех ровесников, которые могли бы чисто гипотетически быть его друзьями. В общем, они обе по большому счету никто. А признание тусовки это -ничто. Возня какая -то мелкая, иллюзия жизни. Ну даме-то повезло, у неё семья есть, дочка, ну и стихосложение это и общественная деятельность, у девчонки неустроенность и душевный раздрай. Ей в её состоянии не наставник творческий нужен, а друг, а может, и врач. Такое состояние ненормально, и оно не равняется творческой одержимости, творческая одержимость - это не когда славы и признания хочется, а когда не писать не можешь в независимости - понимают-не понимают, будет слава или не будет. Хотя девчонка все-таки маленькая еще, и возможно, из неё что-то и получится, если она прозреет, что умирать и воскресать в стихотворении надо не только за себя, а если уж если не за всех, то за многих, что своя собственная личность меньше личности поэтической и прочее. Вот такое у меня впечатление. Последняя правка: ноября 24, 2013, 17:49:01 пользователем Наталья Баева

Наталья Баева Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 17:56:28 Нет, девчонка не "прозреет", она одержима собственной сексуальностью, а это "лечится" иногда, но только другой крайностью - впадением в нездоровую религиозность... Мне кажется, взрослая поэтесса всерьез переживает за маленькую, но поэзия тут вообще ни при чем. Просто есть за что переживать - у такой девочки вряд ли получится в жизни "семья, дочка", как у той, которая "состоявшийся поэт". "Состоявшийся" - это самоощущение героини рассказа, но идет оно не от искусства, а от жизни, через поэзию только преломляясь. Она состоялась как человек, женщина, мама. Ну, и кажется ей, что и "как поэт"))) А вообще рассказ написан искренне, хорошим живым языком, и действительно полезно его прочитать молодым. Мне не показалось, что "в борьбе победила" "рыжая бестия". Наверно, потому, что я не вижу, чтобы концовка была такой уж "свысока". Скорее, "с высоты" - своего опыта, своего доброго отношения. Наоборот, это поступок - решить для себя, что внутренне не бросишь человека, который еще глуп и уязвим просто в силу своей молодости. "В борьбе победила" любовь, обе героини преодолели каждая себя - неважно, "надолго ли", но в нашем поле зрения это произошло. Так что мне рассказ понравился. --- И еще вдогонку)) Меня что-то стало умилять такое стыдливое избегание одного русского глагола из-за того, что в конце 80-х (если не ошибаюсь) им стали пользоваться не по назначению: "— Я не собираюсь, не собираюсь писать твои «белые и пушистые» стихи! Все поэты прославились отрицательными эмоциями и эпатажем! — И как они закончили?" Мне интересно, выражение "конченый человек" тоже скоро станет "законченным человеком"? :) Или уже стало? Всё-таки "закончить" предполагает дополнение "что?". Стоит ли так уж идти на поводу у побочных смыслов и где же тут "кончается" смысл здравый?:) Последняя правка: ноября 24, 2013, 19:31:51 пользователем Наталья Баева

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 21:09:58 Наташ, может, слово "свысока" я применила не точно - но уж точно "с высоты" собственной правоты. И с наслаждением от собственного благородства. И вот сколько эту концовку не перечитываю - впечатление все усиливается.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 22:06:26 Я с Галей больше согласна, она не такая хорошая, как хочет себя показать, если бы она чисто по-человечески её пожалела, то сказала бы, что я буду молиться, чтобы она вошла в разум, нашла себя и в жизни, и в творчестве, стала хорошим человеком. Я ей не мать и не сестра, перевоспитать не в силах, она уже не ребенок, дай Бог, чтобы опомнилась сама, у меня, увы, не получилось её вразумить. А она говорит следующее: Если она все-таки образумится и станет настоящим поэтом, то вспомнит меня с благодарностью и поймет, что я была права. Почувствуйте, что называется, разницу. Это отношения плохого учителя и плохого ученика, два уязвленных самолюбия. Она не сделала девчонке ничего хорошего абсолютно, а считает, что сделала, но та не поняла и не приняла.

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 22:30:47 я бы больше сказала... Дело в том, что, пока я читала, я скорее восхищалась "состоявшимся поэтом", чем наоборот - потому что человек очень искренне описывал свои чувства по отношению к ранней талантливой поэтессе - это была и ревность, и восхищение, и даже зависть - это нормальное человеческое чувство, если его удается осознать и преодолеть. И вот эта честность, полное оголение своих нервов - подкупало. Ведь оно сочеталось со справедливой оценкой творчества девочки - внутри себя мастер признала себя пораженной, но продолжала девочке помогать, не строила козней, хотя в душе, конечно же, ревновала к ее раннему успеху. И вот, эта концовка - перечеркнула всю честность. Она всю дорогу себя уговаривала, что девочка, хоть и талант, но пошла не в том направлении, и это основание ее пожалеть, и то, что девочка сбилась с пути - мне показалось, скорее утешало Мастера, чем огорчало, и это чисто по-человечески очень понятно. И вот победила в конце концов не девочка даже. А неискренность. "Состоявшийся поэт" убедила-таки саму себя, что она выше, благороднее, талантливее, что она права. И сразу полегчало. Но надолго ли?

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Вс ноября 24, 2013, 23:47:39 http://www.m-novels.ru/text.php?id=75 - мне еще что-то в поведении девочки напомнило героя рассказа Набокова "Василий Шишков"...

Наталья Баева Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 02:09:01 "может, слово "свысока" я применила не точно - но уж точно "с высоты" собственной правоты. И с наслаждением от собственного благородства. И вот сколько эту концовку не перечитываю - впечатление все усиливается." С высоты правоты - да, возможно. Но чувство правоты здесь... не критично)) И разве таки героиня не права? А у меня, Галь, самое смешное, что всё наоборот: сначала отторжение вызвала эта концовка, а чем больше вчитываюсь, тем больше понимаю, что это искренне. И тут не столько наслаждение собственным благородством, сколько принятие благородного решения. Демонстрация воли, так сказать. Ириш... героиня говорит следующее: "Но я ее не выпущу из своего сердца — пусть постоянно помнит обо мне, жалуется на меня поэтам С., Г, М. и прочим несчастным богемным мерзавцам, пусть тихо ненавидит и ругает меня последними словами. Наступит время, когда она сможет опереться на эту ненависть и на свою память обо мне и разорвет черные покрывала собственной печали. Родится новый, совершенный, сильный человек, который будет способен вести за собой других вверх, а не вниз. И я буду ее ждать. Всегда." А вот твоя интерпретация: "Если она все-таки образумится и станет настоящим поэтом, то вспомнит меня с благодарностью и поймет, что я была права". Почувствуйте, что называется, разницу. ))) Концовка "Я буду ждать ее. Всегда". Ну, где тут "правота"? Это совсем о другом. Это о том, что пусть меня ненавидят, я буду любить и ждать всё равно. Это сложно назвать рисовкой. ----- Тут, девочки, на поверхности лежит тема "светлое-темное": одна пишет о "белом-пушистом", другая о злом и черном, а в конце "белая-пушистая" пытается яко ангел подхватить "темную" и унести в небесные сферы для добра. Видимо, нам, как подгнившим интеллигентам, претит именно этот сюжетец. В победе добра над злом мы привыкли видеть лицемерие и самолюбование, разве не так?)) В каждой из нас живет маленькая «рыжая бестия» и кричит: «не вер-рю!». Но мне кажется, тут есть еще другой слой: героиня в этой девочке узнает себя - такую, какой она себя не знала раньше. И по большому счету речь идет о встрече с собой. И о желании встретиться с собой еще через время и пространство, уже в другом, лучшем качестве. Тусовка, слава и пр. шелуха - просто декорации, в которых разворачивается это действо…

Геннадий Русских иркутск

Дата : Пн ноября 25, 2013, 03:07:08 Очень пронзительная вещь. Психологизм, рефлексия автора создают хорошую фоновую палитру. На которой такими крупными мазками выведена непростая натура ещё не зрелой, но талантливой личности. Без ее унижения, что иногда, возможно, и хотелось сделать. Автор на высоте. И ему огромный респект. С уважением, Геннадий Русских

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 10:07:35 для девочки главное не заиграться с темными силами, и выйти из протеста в созидание, пусть и через травмы и переломы. А для "состоявшегося поэта" - главное, не оставаться в сознании собственной "состоявшести", не почивать на лаврах признанности, белости-пушистости тем, и помнить, что "неверие в себя необходимо". Так мне кажется. Но... она и сейчас не слишком верит в себя, мне кажется, только отказывается это признать. Вот ведь признает, что девочка пишет лучше, но утешается тем, что вектор у той неправильный. И потом как-то ускользает от нас тема поэзии, а остается только тема добра и зла -не лукавство ли это, не самообман ли? Хорошо,если ты права, Наташа... А мне показалось, что здесь шла борьба с собственными не слишком хорошими чувствами сродни зависти - и борьба эта описана честно. Вот только она проиграна - Сост.поэт почивает на лаврах, успокоил себя.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 10:32:17 Нет, всё равно не верю :). "Опереться на эту ненависть и память обо мне" - да с чего она вообще взяла, что так уж много для неё значит. Как говорится: для влюбленного человека - самое страшное не ненависть со стороны объекта обожания, а равнодушие. А от любви до ненависти и наоборот - один шаг. Я на нетрадиционные отношения не намекают, подобное может быть и чисто на эмоциональном уровне, такая нездоровая дружба. Да она влюбилась в эту девчонку, как в человека, на её взгляд, более талантливого. А если человека любишь, но при этом гордости слишком много, чтобы дать ему ощутить своё превосходство над тобой, начинаешь ему демонстрировать свои преимущества: в данном случае - знания и опыт. Да чувств она от нее хочет ответных на самом деле, а не чтоб она исправилась.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 10:50:12 Я ж сразу сказала, что до отношений великих это не дотягивает, не тот масштаб таланта, поэтому и не столь драматично,а очень завуалировано под желание добра, но суть-то та же.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 11:42:02 Было бы намного ярче, если бы девчонка была действительно почти гениальна, стихи писала бесспорно талантливые и при этом вела убийственную для себя жизнь, а дама тоже очень талантливый человек, но не дотягивающий до девчонки, тогда был бы океан, а так прудик,возомнивший себя морем, но всё равно интересно и неоднозначно очень. Вон сколько комментов.

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 13:48:07 Ирин, так как раз такую историю нам здесь и попробовали рассказать, и мне кажется, я знаю, почему, на мой взгляд, не получилось. Это было бы захватывающе-драматично, если бы история была не от первого лица. Тогда бы можно было априори поверить в оценки - талантливый, не дотягивающий, гениальный, правильный, неправильный. Читатель мог бы сам сделать вывод о том, насколько талантлив "состоявшийся поэт", насколько гениальна заблудшая девочка. Но, когда обо всем этом мы узнаем от первого лица - типа, поверьте априори, что я настоящий поэт, и могу оценить чужие способности - вот тогда и возникает это отторжение. Расскажите нам об этом конфликте со стороны, с непристрастным взглядом. И тогда будет как раз то, о чем говорит Наташа, или то, о чем говорит Ирина, читатель сам сделает вывод, "кто есть кто".

Галина Мальцева-Маркус Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 13:49:06 написала сумбур, но, в общем, думаю, меня поняли)))

Наталья Баева Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 14:39:18 )) Поняли, поняли. Да, это верно: будь рассказ написан не от первого лица, не вызвал бы отторжения. Ни с первого прочтения, ни с последующих. Но я приняла правила игры автора - тут не столько художественная проза, предполагающая некоторую авторскую отстраненность и претендующая на объективность, сколько документальная история. Объективность тут другого порядка:) Согласна с Галей - борьба с собственными нехорошими чувствами описана честно, но не согласна, что проиграна. Опять нас вводит в заблуждение вот это "от первого лица". Как это - от первого лица сказать, что кто-то идет не правильным путем, а я - правильным?!! Ну, не наглость?)) Но задумаемся: если убрать это "я" и заменить на "всеведение автора" - те же слова совсем по-другому будут восприняты. Финал как финал. А с другой стороны, начни героиня от первого лица "сомневаться" в себе и посыпать голову пеплом, я лично такой "концовке" (или "за-концовке?:)) не поверю. Поэтому и принимаю этот рассказ таким, какой он есть. Он в своем жанре на своем месте очень не плох.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 15:09:29 Тогда убрать последний абзац нужно:). Закончить на "И я, незаметно для нее, заплакала (благо, очки закрывали глаза)". - всё: ну да сентиментально, ну и что... Если это не рассказ, а документальная история. Да, они вовсе не большие фигуры в поэзии, а по большому счету обычные женщины, а то этот последний пассаж слишком на противоречивые мысли наводит, он искусственный и портит всё впечатление, мол, оказывается всё, что мы до этого читали было не об этом, а совсем о другом...

Наталья Баева Москва

Дата : Пн ноября 25, 2013, 16:32:05 :) Ира, зришь в корень. Согласна, без последнего абзаца будет лучше. Но не я автор этого произведения, а решать автору)

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.