(К 125-летию со дня рождения Ирины Одоевцевой)

Она вошла в литературу, когда сошлись два исторических времени: конец Российской империи и начало советской эпохи. В революционном Петрограде еще были различимы черты былой блистательной столицы, и всем своим существом Одоевцева, конечно же, принадлежала этому прошлому. Поэтическая ее известность была много скромнее, нежели у первых поэтов 1910-20-х, но в отличие от большинства современниц она сумела не превратиться в карикатуру на Ахматову, писала вполне свои стихи. И все же главное, чем войдет Одоевцева в русскую литературу – ее мемуары.

Быть ученицей Гумилева, затем – женой Георгия Иванова, встречаться с писателями, которых ныне можно встретить почти в любой хрестоматии по русской литературы ХХ века – этого уже достаточно для того, чтобы воспоминания читали. Но Ирина Одоевцева обладала еще одним талантом.

«И во сне и наяву

С восхищением живу».

Это сказано о самой себе. Всегда в ней – что-то порхающее, легкое, чудесное. Когда не надо ни о чем задумываться, когда – даже в трудное пореволюционное время или в эмиграции – все как-то само собой неплохо, даже хорошо. И все-таки в ее очаровании было и что-то «остренькое». И не только «кошачьи» зеленые глаза, о которых «младший» поэт Юрий Одарченко скажет: «…А глаза на прелестном лице – две зеленые мухи це-це». За этим – с виду таким беззаботным – порханием жило умение точно схватить время и портреты современников.

Образ Одоевцевой, запечатленный Георгием Ивановым:

Отзовись, кукушечка, яблочко, змееныш,

Весточка, царапинка, снежинка, ручеек.

Нежности последыш, нелепости приемыш,

Кофе-чае-сахарный потерянный паек…

Эта сочетание радостной «нежности» и – всегда – маленькой «царапинки» – на каждой ее странице. Один из современников запечатлел устный рассказ Одоевцевой о ее «петербургской» жизни...

Читать далее...