Альберт уехал, и в лагере стало скучно. Стояла покосная жара. Смена подходила к концу, все спортивные состязания закончились, ребят разбирали по домам. Но вражда между оставшимися мальчиками и девочками сохранялась: каждый вечер в окно спальни кидали то фосфорные коряги, то мокрые камыши, то наволочки с муравьями и гусеницами.

Я сидела на подоконнике  и читала книгу. Буквы не складывались в слова: я погружалась в индейские мифы, а память подменяла картинки… Вот –  хором считаем, кто сколько раз сумел подтянуться на перекладине. Вот –  взятие самой высокой планки в соревновании по прыжкам. Вот – забрались по канату на скалу и собрали все флажки до самой вершины. Альберт был гордостью отряда. Победа в каждом состязании… А однажды получилось так, что на уборке костровой площадки ребята стояли над кучей мусора и гадали, где найти лопаты, чтобы собрать его в мешки. Уборка тоже была состязанием, мы соревновались, время текло. Понимая, что мы отстаём, я стала с бешеной скоростью укладывать опилки, окурки, стёкла в мешок голыми руками. Ребята сначала растерянно смотрели на мусор и на мои руки, а потом кинулись помогать. В какой-то момент я подняла глаза от пыльной мешковины – и упёрлась в голубой очарованный взгляд… Так и ходили мы очарованные друг другом. И у нас даже появилась заветная скамейка: у акаций, на другом конце лагеря, ближе к краю ограды. Там росла высокая трава, краснели покосные ягоды и стоял турник, где можно было крутить колесо. Чистое и чудесное одиннадцатилетнее время года…

В спортивных состязаниях мне, маленькой и легкой, доставались две главные роли: сидеть на плечах, руках и носилках в скоростной эстафете или пролазить под веревочными ловушками, не задев ни одной звенящей «мины». Репетиция будущих лавирований во взрослой жизни… Ползти приходилось на животе, почти не поднимая головы. Ползёшь и видишь, как задорно и дразнительно прыгают мимо кузнечики, как недовольно разбегаются муравьи, как сминаются и поднимаются острые, режущие травы… Вечерами я приходила к скамейке, пряча расцарапанные руки и локти, а Альберт понимающе улыбался и снимал куртку, накидывая её мне на плечи… Мы говорили о далёких прериях, о резервациях, о войне между бледнолицыми и краснокожими, о жестоких набегах индейцев…

 Память еще продолжала перебирать картинки, когда мимо с визгом пробежали девчонки и, влетев в спальню, заперли дверь и навалились на нее.

– Убегай с окна! – закричали они.

Из-за поворота выскочили наши ребята. Было похоже на очередной виток вражды. Мне не хотелось участвовать в этой игре. Главный герой уехал, я тосковала. И стараясь не замечать баталий, я вновь погрузилась в книгу – я в домике, вне игры.

Мальчишки, на самом пике азарта, били в дверь палками и ногами:

 – Мы вас поймаем!

Я сидела спокойно и невозмутимо, не обращая внимания на их возню, Альберт должен был вернуться через два дня, и мне казалось, что меня никто не обидит.

– Они не откроют! Давай схватим вот эту! – кто-то указал на меня пальцем.

– Я не играю. Я читаю.

– Хватай её!

– Идиоты! - совершенно неожиданно книга отлетела в сторону, и голубое небо взлетело надо мной, или это я взлетела, когда меня легко стащили с подоконника и подвесили за руки и ноги. Четверо из ребят стояли как столбы, и я висела между ними, будто жертва индейцев. Осталось только разжечь подо мной костёр. Ребята визжали, хохотали и громко совещались, что же делать дальше. Я извивалась и пыталась вырваться, но силы были катастрофически неравны: их восемь, а я одна.

– Давай потащим её в туалет! – предложил кто-то. Все радостно согласились и сообщили об этом громко, чтобы хорошо было слышно тем – в корпусе, за запертой дверью.

Здание туалета находилось у леса, примерно в трехстах метрах от нашего корпуса, на возвышенности, но чтобы туда добраться, нужно было миновать соседний отряд. Ребята лихо двинулись вверх по лужайке, сокращая дорогу. Я извивалась как судорожная, пытаясь укусить их за пальцы. Девочки испугались, выбежали из комнаты и, с громкими криками нападая на мальчиков, требовали меня отпустить. Они вцеплялись парням в ноги, хватали их за руки, нападали по-девически – царапаясь и кусаясь, их отталкивали. Передо мной мелькали брюки, юбки, колючки, камушки, трава, край неба и край крыши корпуса. С каждым метром подъема игра стала приобретать какой-то неприятный, зловещий смысл… Кто-то вытащил нож.

– Не подходить! – человек с ножом резко вскинул руку. Игра изменилась. Голоса стали густыми, злыми, предвкушающими. Борьба сильно ослабила меня, я вяло повисла  и затаилась, восстанавливая дыхание. Высокое яркое небо раскачивалось в такт шагам... Справа, у чужого корпуса, выстроилась колонна любопытных из старшего отряда. Кофта на мне высоко задралась. Слышались гадкие реплики. Театр...

Читать далее...