«Кто видит нынешнее, всё увидел, что и от века было и что будет в беспредельности времён — ведь всё единородно и однообразно…

Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чём он хлопочет»

                                                                                             Марк Аврелий

         Это тот случай, когда не откладывая следует выразить уважение к труду авторов, которые годами ведут дневник, что по тяжести и терпению сравнимо разве что с Сизифовым трудом, при котором изо дня в день приходится начинать очередные страницы, словно толкая в гору неподъёмный валун, осознавая, что назавтра предстоит повторять изнурительное восхождение… Когда писатель пишет роман или повесть, он точно знает, что в его работе где-то маячит финальная точка. В случаях с дневниками, как вели их десятилетиями, к примеру, братья Гонкур, Гюнтер Грасс, Зинаида Гиппиус, Надежда Тэффи, Иван Бунин, Зинаида Шаховская, Надежда Мандельштам, Корней Чуковский, Лидия Чуковская, Юрий Нагибин, или, как мне известно, вела их (свой «личный эпос») Новелла Матвеева, точку ставит только последний вздох… Так же, годами, практически без перерывов, вот уже более тридцати лет писатель, профессор и бывший ректор Литературного института Сергей Есин создаёт давно уже ставший литературной легендой и литературным явлением уникальный Дневник, складывающийся со временем в разрозненное многотомное художественное произведение, которое (согласившись с автором), можно назвать и романом… 

         И тут вспоминается воодушевляющий оптимизм грозного старика Салтыкова-Щедрина, наивно верившего, что: «Литература  не умрёт!.. Одна литература изъята из законов тления, она одна не признаёт смерти». Во всяком случае, Салтыкова-Щедрина с его «господами Головлёвыми» худо-бедно помнят и сегодня…

        С другой стороны, недавний наш современник, крупный польский философ, футуролог и писатель Ст. Лем, автор знаменитого романа «Солярис», уже в двадцать первом веке давал куда более мрачные прогнозы: «Мне кажется, что жизнь книг, по большому счёту, не намного длиннее жизни их авторов... Просмотр изданной стотысячным тиражом двухтомной энциклопедии польской литературы доказывает, что авторы действительно представляют кладбище. Это касается не только рядовых писателей, ибо всеобщая смертность сочинений относится также и к лауреатам Нобелевской премии».         

        Не потому ли сегодня становится всё труднее писать о творчестве, когда утрачиваются иерархия ценностей, когда лауреатами той же Нобелевской премии становятся рок-певец Боб Дилан – никакой ни поэт по сути, или средней руки очеркист, литзаписчик - С. Алексиевич, а лауреатом премии мира назначают Барака Обаму, руки которого в крови от развязанных конфликтов на Ближнем Востоке… Когда театр Гоголя (на сцене которого когда-то шла русская классика, серьёзная современная драматургия, в том числе и пьеса Сергея Есина «Сороковой день»), превращён в театр анти-Гоголя, в театр голых пионерок и извращённых фантазий его так называемого режиссёра… Когда в современном обществе правит бал всемирный Искуситель, первый Имитатор, утверждая время имитаторов (символическую метафору которых когда-то счастливо нашёл С. Есин), время имитации морали, политики, культуры, литературы, искусства…

И всё же, Сергей Есин с его характером, вечно жаждущим новых открытий, пустился в многолетнюю авантюру, в нелёгкое путешествие-приключение с Дневником по непредсказуемому океану времени и переломных эпох, как в случае с рассматриваемым здесь самым ранним его Дневником за 1984-1996 годы, по законам романной интриги, вопреки хронологии и как бы ломая композиционную архитектуру, вышедшим недавно, после более поздних томов.

Символично название Дневника «1984-1996», начинающееся с цифры «1984», по странному совпадению обозначившей узнаваемый знак оруэлловской антиутопии. А весь 12-летний период, уместившийся в эти годы, словно из теории солнечных циклов по Александру Чижевскому, которыми отмеряются космические смены эпох, чреватые геомагнитными, историческими, военными, социальными катастрофами и потрясениями (в данном случае, от заложенного под СССР подожжённого предательского фитиля до разрушительного геополитического взрыва с распадом великой империи). Что эмоционально, в мелькающих зарисовках, в пересекающихся, параллельных сюжетах, как в кинохронике, то динамично и торопливо, то стопкадром, - отражено автором на страницах Дневника, показывая разных исторических лиц, современников в одно и то же время в разных точках системы координат совести и стыда, Любви и Ненависти к стране, к народу, культуре, памяти… Безжалостно показывая и собственное место на той же системе координат, ту этическую, историческую точку, с которой он, летописец-автор, ведёт свою хронику… Потому так важно для нас, кто и какими глазами смотрит, какими видятся ему «и современники и тени» (Я.Смеляков), и жившие в те «баснословные года, когда – как писал Н. Глазков – Кульчицкий съел кота», тут всё открывается без лукавства: а ты где был в это время, что делал – «мёд-пиво пил» или что-то иное?..

Особенностью Дневников С. Есина стал прилагаемый к каждому тому скрупулёзно составленный именной указатель. Это своего рода многолюдный вокзал («несгораемый ящик» /Б. Пастернак/), где со своими историями, характерами, причудами, собраны знакомые и незнакомые, случайные и неслучайные люди; здесь каждого постранично можно отыскать (и не по одному разу!..) в толпе, в шуме и гаме времени, представляя, дорисовывая в своём воображении, кого и куда несёт «рок событий»… Список имён сравним с неким золотым запасом, которым, как писали раньше на казначейских билетах, обеспечены дензнаки… Сказать по правде, есть в Дневнике и реальные золотые слитки, встречаются и затёртые пятаки, а попадаются среди имён и просто фальшивые монеты (куда от них денешься!?) И тут, конечно, проявляется мастерство Автора и гений его соавтора – Времени… При этом сам он становится как бы неким Гобсеком, а Дневник его бухгалтерской книгой, в которой с художественной точностью, а порою и с расточительной торопливостью, записаны расходы и приходы, дебеты и кредиты последних десятилетий… Так Есин создаёт свой роман, свою историю, и уже не укрыться, не спрятаться в беспамятстве, не перевернуться, обернувшись добрым молодцем, не соскочить с подножки истории, с подножки несущегося в пропасть поезда. Все крупные долги и мелкие должки эпохи хранятся здесь рядом с щедрыми пожертвованиями и самопожертвованием творцов Истории и её могильщиков…

         Разумеется, столько лет отдавая этой работе, С. Есин, профессионально занимающийся также теоретическими литературоведческими вопросами, не мог обойти тему самой природы жанра дневника, исследуя личный опыт и опыт других авторов. Сам он признавался, что его дневники «изначально готовились как роман», а потому автор «внимательно и точно нацеливает читателя – как именно надо читать это произведение». (Что подтверждается высказыванием из другого знаменитого «Дневника» братьев Гонкур: «Мы не знаем истории тех веков, о которых не написаны романы»). Критик П. Басинский, принимая авторскую версию, называет Дневники С. Есина «напряжённым романом», в котором, видимо, в силу формальных признаков (лоскутности и несогласованности друг с другом записей по принципу «Опавших листьев») отмечает «розановский след». А также весьма тонко затрагивает сложную писательскую проблему, связанную с «отторжением в себе литературы», что в свою очередь «парадоксальным образом рождает интересную литературу»… Хотя причина «отторжения в себе литературы» и не раскрывается, актуальность данного явления очевидна, ведь уже Л. Толстого в его последние годы беспокоила и раздражала искусственность художественной литературы, усталость от её вымышленности, что должно было, по его мнению, привести к литературе факта, документа, правды реальной жизни… Не это ли и было частично угадано Сергеем Есиным («пишу только факты»), когда его Дневники (поначалу всё-таки интуитивно!) готовились как роман, в котором сценарий, документальную канву пишет Время, а роль автора предполагает записывать реплики (чаще всего – «в сторону»), изображать происходящее с точки зрения «я в событиях», «события во мне» …   

Читать далее...