.jpg "Заказать третий номер") 
СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..."
НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва»
СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1
"Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2
|
Просмотров: 1399
10 августа 2011 года
“Брось тень; спеши к истине” Г. Сковорода**
“Beyond the Cloud” — кроме того, что последний, обожаемый, неповторимый, абсолютно внутренне родной Антониони, это еще и память второй половины ХХ века, кинематографическая: популярные детективные, эротические сюжеты развлекательно-массовой индустрии, их дебильные клише — отдельно, подлинная жизнь чувств — отдельно, непонятная, темная, никого уже не интересующая, кроме ее жертв.
Чудесен город был по ночам. Когда можно ставить слова в любом порядке. И каждый раз получается что-нибудь новое, и н о е. Тончайшие оттенки смыслов, чувств. Не тех чувств, что вы имеете в виду, а совершенно особое чувство от точного наименования. Неожиданный ракурс. Ни у кого нет такого языка. Ни у одного народа.
Как есть Явление, но нет страны, чтобы это понять.
Мечтала о кино, бредила им, мысленно кадр за кадром мастерила и смотрела — в несуществовании беспространственного ничто — то, что никому никогда не увидеть, и вряд ли это могло быть кому-нибудь интересно... Может быть, я даже и знаю, в чем тут дело, но ничего нельзя поделать с пристрастиями.
Русский интеллигент — человек без родины, без семьи, без друзей, без имущества, без иллюзий. Если он хочет быть привязанным хоть к чему-нибудь в жизни, ему остается оказывать благодеяния нищим, увечным, больным, неокосневшей детворе.
Слово — ничье, язык истины молчалив и невнятен, жизнь затмена миллионами неонок и фейерверков и опасна для жизни; слово — единственное, чего нельзя отнять — в тиши души или в тиши интернета.
Люди, которые, говоря, заикаются, бекают, мекают, ищут слова — достаточно умны и чувствительны, чтобы знать за собой уйму неблаговидных, с их точки зрения, или, как им кажется, с точки зрения общественности, мотиваций, и боятся выдать их сгоряча. Но самое таинственное в человеке — этот его моральный страх.
По ночам, когда в теплой тени прятался жреческий храм с выступающими под фонари античными колоннами (библиотека университета), улицы были пусты, лотосовейный запах акаций смывал с них площадной срам самодовлеющего питания и резни беззащитных фитоядных куриц, парнокопытных особ обоего пола, мучительное мычание бойни блекло в ушах, плавно покачивались ветви айлантов и тучно цветущие за бордюрами канны меняли свой кровавый иероглиф на черный, — Я выползала на тротуар, украсив по возможности свой панцирь знаменами ничтожного достоинства и вечно плачущей гордыни: надевала свое лучшее светлое платье, неописуемой простоты.
Русский интеллигент — человек без родины, без семьи, без друзей, без имущества, без иллюзий. Если он хочет быть привязанным хоть к чему-нибудь в жизни, ему остается оказывать благодеяния нищим, увечным, больным, неокосневшей детворе. Иначе как выразить все свое отчаяние, все свое одиночество, всю свою любовь и все свои идеалы?
Светлое платье знаменем ничтожного достоинства в темноте, акации лотосным веянием небожительства (что само по себе смешно, потому что все на земле цветет и пахнет о весне и спаривании), густосиний неоновый свет галантерейной вывески над темной мерцающей рекой внутренней речи, и все молчало. Трассы автомобильных подфарников оставляют кромешные пульсирующие струи на проезжей части каменного проспекта — если фотоаппарат на балконе и выдержка длительностью в ночь.
Белая лепнина ампирного особняка движется в тени акаций, маячит, удаляясь вдоль высвеченного слабыми фонарями бульвара, с темными альковами лавочек под сводами лип и молодых тополей. Изредка тихая пара, обнявшись, скользит в теплом дыхании ночи куда-то прочь от слепящего призрака бичующей солнечной жизни, и уходит в молчание.
Город, тайна которого открывается ночью: не имеющий ничего общего с дневной канителью, крикливой безъязыкой бездарностью человеческих собраний, измученных неутомимой ненавистью и жаждой мести, жаждой первенства, жаждой власти, жаждой растереть в порошок — порохом, свинцом, взбесившимся атомом; легко приходящих к согласию уничтожить: охота: питание: брюхатость живорождения: для охоты, питания, уничтожения, стяжания, обирания, прославления, дубовости и гербатости гроба.
“Сия есть столица Сион, яже есть мати всем нам.. В сей зале таинством и благоуханием бессмертия дышащая вечеря и Фомино уверение... В сей горнице сделался ветер и шум из крил параклитовых... А не дышат ли во уши твои ветр и шум орлиных крил, несущих Апокалипсную Жену с прекрасным Ея сыном... О целомудрая Мати! Невеста неневестная!.. Весна цветоносная, вечное лето, всем Воскресение, просвящение и освящение...”
Тайна ночного города скрыта в красоте Ночи; плыть на волнах ночной красоты хорошо и красиво; река темна; волны отливают серебром луны и неона; летний кинотеатр на набережной заперт и пуст; шумно прошваркивают мимо ума большие летучие мыши, царапают лоб; в черных плащах:
“Брось тень; спеши к истине”
Ночной телеграф тускло светится изнутри. Электрическое табло сообщает время и температуру в мире — т а м ананасный сок по утрам и зарядка, апельсиновый сок и спешка, яблочный сок и капучино без пенки, витаминные инъекции мускулатуры, дневная канитель, крикливая безъязыкая бездарность человеческих собраний, измученных неутомимой ненавистью и жаждой мести, жаждой первенства, жаждой власти, жаждой растереть в порошок — порохом, свинцом, взбесившимся атомом; легко приходящих к согласию уничтожить: охота: питание: брюхатость живорождения: для охоты, питания, уничтожения, стяжания, обирания, прославления, дубовости и гербатости гроба. Кабинки телефонного узла облеплены неподвижными манекенами ждущих.
Любовь по электрическим проводам — из пункта А в пункт Б, дети ползают по коврикам нежности, кормление по часам, сорок тысяч братьев на склоне Мамаева Кургана, Дос-Пассос в разгар телеграфной эры тщился выжать из информации главное, “Песни о главном” — телевизионное шоу наших дней, о главном, творческие люди, двенадцать переодеваний в день; упущено главное. В Париже — полночь.
“Отнялась от них глава мудрости, долой пала чистая часть богопочтения, остались одни художества, с физическими волшебствами и суеверием”.
Уйдя далеко от мира, порвал с ним; простая моя калитка захлопнута целый день;
холодный, холодный к вечеру года ветер, и сыплется, сыплется круглые сутки снег.
Старый китаист с палкой приходил на наши молодые литературные собрания каждую среду, всем улыбался — все отводили глаза: нищенски опрятен, доживал он свое и никакого литературного веса не имел; никого не интересовали его харбинские злоключения, беглый английский, сердечная астма, “любительские” эмигрантские стихи... “Печальтесь о правде, пусть вас не печалит бедность” — увещевал он нас, когда — изредка — именитый поэт, руководитель семинара, такой же старик, как и он, дозволял ему прочитать что-нибудь из древних китайцев.
Русский интеллигент — человек без родины, без семьи, без друзей, без имущества, без иллюзий. Если он хочет быть привязанным хоть к чему-нибудь в жизни, ему остается оказывать благодеяния нищим, увечным, больным, неокосневшей детворе.
Ночная тень, от которой исходит нестрашное инфракрасное излучение калогатии: красота, истина и добро выражают себя в неспешной, но тем не менее собранной походке, в задумчивом лике, качающемся на волнах немого воздушного аромата ночи; речь шла о Генри Дэвиде Торо: “Уолден или Жизнь в лесу”.
Мы все были помешаны на книгах; по крайней мере, те, кто каким-то таинственным образом втягивался в орбиту Я; Я не имела об этом никакого понятия; ночь плыла на волнах ночной красоты: река темна, волны отливают серебром луны и неона; летний кинотеатр на набережной заперт и пуст; шумно прошваркивают мимо ума большие летучие мыши, царапают лоб; в черных плащах:
“Все мы любопрахи! Кто только влюбился в видимость плоти своея, не может не гоняться за видимостью во всем небесном и земном пространстве”
Встречались по утрам в кинотеатре; почему-то надо было придти на восьмичасовой сеанс — возможно, решающим обстоятельством являлась цена билетов; Я приходила, смотрела вестерны, ковбойские шляпы, кожаную сбрую лошадей и шерифов, лунные пятна на светлых атласных платьях, падение великого Рима, падение ножа гильотины, падение Третьего райха, славу Наполеона, магическую силу женской красоты и бриллиантов, итальянские арии, помнишь Геную прощанье на рассвете, шум таверны на самом берегу, усики великого Чарли — и до сих пор, когда залетает в голову с каким-нибудь бессмысленным ветром имя: Эдна Первиенс, хочется плакать. Ночная тень обнаруживала при утреннем свете в кинотеатре на набережной видимость плоти столь пленительную, что тоже хотелось плакать. Кинотеатр назывался “Прибой”.
это танго любви — мой дар Карине, айне кляйне синьорине в подарок мой напев ночной это танго любви летит как птица лишь к тебе оно стремится к тебе од-но-о-о -й...
Культура, к которой мы так тянулись, орхидейная и хризантемная, была столь далека, столь недоступна, что и в голову не приходило стремиться. Хризантем же, белых, красных, бежево-желтых и розовых хватало в городе. Осенью, перед каждым Новым годом того века, в котором все это происходило: и Чарли Чаплин, и Антониони, и Освенцим. И поедом ела тоска — русская, скажем впоследствии.
“Плотского нашего жития плотская мысль началом и источником есть, по земле ползет, плоти желает, грязную нашу пяту наблюдает и бережет око сердца нашего, наш совет...”
— Какие дождливые дни! — говорит Лариса. — Надоело дома сидеть. Даже и с тобой. Мы купили две банки сайры, картошки, кофе (конечно, “Народного”) и готовимся к экзамену. Мы и не подозреваем еще, какой он такой — настоящий кофе, бразильский там или колумбийский, и как он вреден для организма (то бишь для плоти). — Твои ноги и руки сводят меня с ума. Как только появится какая-нибудь тварь, которая захочет все это укусить, убью его, — говорит она. Я и раньше настораживали некоторые ее высказывания, вроде: — Не могу смотреть на мужиков, когда еду с тобой в троллейбусе. Хоть глаза завязывай. Черным траурным шарфом — чтобы не видеть. — Чего? — недоумевает Я. — Чего-чего. Издеваешься? Ты только посмотри на брюки их всех, когда они мимо тебя проходят... Что-то в этом было неприятное, даже мерзкое, хотя и непонятное. Но разве это повод был для ссоры? — Лариса, во всем остальном, была самой умной и способной на курсе. Ведь с кем-то же надо дружить? Жить совершенно одной — это так невыносимо, жутко, холодно. Все время тянет покончить с собой.
Почему людям не дают умереть, когда они того хотят или мучаются от боли? Ведь в их культуре человеческая жизнь ничего не стоит. Они жертвуют ею чему угодно, чему угодно — бриллиантам, славе империи, счастью пролетариата, ковбойским шляпам, кожаной сбруе, ножу гильотины, магической силе женской красоты, итальянским ариям... Нелогично.
“Ты соние истиннаго твоего человека...”
Штефан Бернтбаум умрет через семь лет после этого — может быть последнего — чуда жизни в нашей жизни: когда Я увидела его спешащим, почти что подбегающим к филармонии, абсолютно не зная, кто это такой и куда так спешит, определенно Я знала только одно — этот человек тут совершенно не случайно и он у ж е любит Я. А было п о т о м что-нибудь или не было — об этом смешно говорить: когда п о т о м ?
“Не внешняя наша плоть, но наша мысль — то главный наш человек. В ней-то мы состоим — а она есть нами... Но утаенна мыслей наша бездна и глубокое сердце...”
Синие сумерки заливают потихоньку город, медленно разгораются фонари, потрескивая и мигая — начинается время той жизни Я, в которой участвует только Я — и кто заблагорассудится, а не кого подсовывает природа (и случай). Штефан работает допоздна — он сейчас в студии, потому что через неделю ему надо сдать фильм, и он педант. Все активные клетки его сознания заполнены синтаксисом. Поэтому Я может говорить ему что угодно на каком угодно языке — чего никогда не сказала бы вслух, не говоря уже о том, чтобы по-немецки (со словарем). Трудно примириться с мыслью, что человек свободен и любовь — просто некая пронизывающая пространство энергия, не более того; а жена и дети — к которым он вернется сегодня же вечером там, у себя в Германии, после того как смонтирует все три части — это гораздо более, это совсем другое, это основа порядочности и жизненные обязательства перед жизнью (на планете). Это гораздо выше и значительнее, чем Я, вечная школьница и абсолютная неудачница в личной жизни. Хочется плакать.
Ветер свежий и приносит легкий запах жасмина из влажного, прохладного июньского сада — на пляже жара и песок липнет к спине, Я, как всегда, одна-одинешенька, смотрит на грязно-зеленоватую поверхность пруда в Останкино из-под козырька белой кепки с надписью california — это садик перед домом Штефана, Я видела его на фотографии, с детьми, ни за что на свете не хотела бы об этом думать, но эта сволочь Штефан, вероятно, вспоминает о Я сейчас, и может быть, даже интенсивно рисует в уме е ё образ, перед залом Чайковского, и запах бередит и мучит... Ничего больше не хочется, нет желаний, нет стремлений — разве можно было придумать что-нибудь на свете прекраснее, чем Штефан Бернтбаум, умница, интересный режиссер, понимает мысли, лучшая тень в жизни Я, но даже если взять напрокат лодку, то и тогда не выгребешь никуда — кроме остановки одиннадцатого трамвая, на конечном кольце, и засохшего с утра бутерброда с огурцом и сыром под блюдечком, на кухне. Это тебе дали. Это послали. Это позволили. Работай.
“Новый и нетленный человек не только попрет тленные законы зла, но совсем вооружен местью до конца его разрушить, низвергнет с престола... Сила его безконечна”
Русский интеллигент — человек без родины, без семьи, без друзей, без имущества, без иллюзий. Если он хочет быть привязанным хоть к чему-нибудь в жизни, ему остается оказывать благодеяния нищим, увечным, больным, неокосневшей детворе. Иначе как выразить все свое отчаяние, все свое одиночество, всю свою любовь и все свои идеалы?
Именно Штефану пришла в голову эта идея — раздолбать эту паршивую Берлинскую стену, Я в этом не сомневалась ни на минуту. Потом оказалось — по телевизору — что так оно и было. Он стал героем. Я могла теперь, если захочет, сесть на поезд и ехать себе — на поезд Москва- Ганновер, с Белорусского вокзала — куда заблагорассудится, до любой станции: Ляйпциг, Берлин, Мюнстер, Кельн, Халле... Но куда? к кому? и зачем? — было ехать. Не говоря уже о. Какие деньги, за что, почему они бывают у людей? — невероятно.
И даже о том, что у него опухоль в мозгу, Я узнала от других — все было уже предречено, и больше он не звонил — как будто все не предречено с самого начала, и зачем тогда было все это: лето, июнь, филармония, запах жасмина, полынь на станции Чеховская... И эта маленькая, маленькая собачка, которую он оставил Я, уезжая.
“Древо жизни стоит и пребывает, а тень то умаляется, то приходит, то родится, то исчезает и есть ничто. Materia aeterna est...”
Материя невечна! Материя невечна! Все материальное разрушается, тлеет, уходит; все, все, все — Beyond the Cloud... Вся уже наша жизнь в том веке, на той планете прошла, как фильм Антониони: где она теперь? — а так никто ничего и не понял, ничему не внял. Beyondness.
1999 г.
*beyond — за пределами чего бы то ни было, предложная часть речи английского языка. beyondness — сконструированное автором по законам языка понятие: бийондность, нахождение вне. “Beyond the Cloud” — “За облаком”, последний фильм Микельанджело Антониони, одного из крупнейших кинорежиссеров ХХ века. ** Григорий Сковорода — великий русско-украинский странствующий философ XYIII века, “старец”.
|
 Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 
НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ"
Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон»
"МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона)
«Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2
"ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове)
Александр Балтин. "Два двухсотлетия: Достоевский и Некрасов" "Идеи, в слово облеченные..." Памяти Валентина Курбатова "РУССКИЙ ХРИСТОС ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА". К 80-летию со дня рождения поэта "КАК АНГЕЛА РАСПЕЧАТЛЕТЬ..." К 190-летию со дня рождения Николая Лескова
|
Москва