Русский монастырь на долгой русской равнине...
Таких много.
На берегу реки, на взлёте крутой насыпи, в стороне от поспешных дорог. Насельников нет. Музей. К тому же закрыт, реставрация...
Забыли храм...
Здесь мартом хорошо пробуждается земля...

Тяжко оседают снега: серебряно-чёрные, грубого крупного зерна; оседают туго, всхлипом, слышно. Запевают свои звонкие трели шалые ручейки и, вздорно хохоча, беспечно бегут, пока не успокоятся в зеркальном стылом озерце... А здесь тихо, покойно, молитвенно...

Ночью слегка подмерзает... Не сразу просыпается земля. Ещё сонно-холодная, ленивая постепенно обнажается, сытится талой водой и... тёплая, парная к солнышку, пряная хмелеет бурлящими соками. Но таит, копит, сдерживая до поры неведомые силы, чтобы взорваться однажды жадным, ликующим криком новой жизни — крохотным, трепетным стебельком... Пора, время пришло...

Медленно, помалу оттаивают старые, вольно кинувшиеся дерева. Израненные дуплами, неторопливо-широкие стволы их кажутся мертвы. Отстаёт кора... прожитого. Но и они, старые, больные, изведавшие, ещё таят жизнь в кроне, — тянутся ветвями к тёплому ветерку, живеют.

Бражно-пьяный воздух дурит, остро щекочет ноздри. И каждую весну будто заново рождается собор...

Могучее пятиглавие луковиц крепкими литыми барабанами упёрлось в простой и великий куб-исполин, топко, веками вросший в землю. Седые, кирпично-красные, мокрые, обшарпанные стены сродни нагой пестроте земли. Гулкие, золотые купола с прозеленью парят в выси, а когда хмуро — кочуют в облаках... и, — дальше, — небо... Он какой-то откровенно-незащищённый и мудрый, нечеловечески мудрый. И, умывшись солнцем, встряхнувшись, он властно и древле стоит, озираясь кругом: «Да, живу... Такая жизнь... Что ж?..».

Блеснул луч солнца по скату крыши, ослепил. Невесть откуда взявшаяся, смоляно-чёрная стая ворон сорвалась с кровли, шумно ругаясь, и, на миг закрыв солнце, разлетелась кто куда, не переставая жарко спорить. Или вещать о чём-то. О чём? Может о том, давнем, тысячелетнем...

Одна, самая разлапистая и бойкая, отлетела в сторону. Недовольно встряхнувшись, села у крепостной стены, зорко посматривая на недругов; слегка подуспокоилась, сложила крылья, затемнела грязным ненужным пятном. А рядом камни... Столетние, двухсотлетние... Вдоль стен и в углу — чёрные могильные плиты. Стирает время надписи, на некоторых можно прочитать: «Под сим камнем погребено тело купца I гильдии...», или: «Под сим камнем погребено тело жены почётного гражданина, действительного статского советника... урождённой...» Умирали и простые люди. Старые камни, зеленоватые, в тонкой оправе трещинок. И не такая уж давняя история, — середина девятнадцатого века, немногим больше ста пятидесяти лет, собор много древнее. Но как далеко всё это, странно и непонятно далеко...

Здесь хорошо бывать в такую пору одному, — подумать.

Не просто и не пусто здесь. Воздух насыщенный, ёмкий — жадно дышишь, полной грудью. И хорошо понимаешь слово «вечность»...

Знал русский зодчий «нечто», когда строил. Робко, тайно, смиренно, дивясь своей дерзости, возводил Любовь свою. В чистоте, с молитвой, истово...

И возвёл...

Здесь всё — Богово. И всюду человек, — хороший, добрый, разный. И страсти здесь человеческие, — земные, скотские, мерзкие, плотские, — это сейчас; но, очевидно, и тогда... Но всё-таки возвёл. Искал долго, трудно, больно, — но поверил...

И сотворил...

... И шёл человек стороной и, верно, чаще издали дивился чуду, понимал сокровенное мастера, так хорошо понявшего его самого. Согревалось, радовалось сердце, пела душа — для счастья строен, во Славу Божию... Призывно гудел колокол — беда. И тогда придавал он силы, крепил мужество и веру в победу... добра. Вместе с людьми жил он, бок о бок, с их трудом, горем, страданием, радостью... И стоит этот простой исполин ныне — напоминанием о тех, кто жил, дерзал, верил, любил — простых русских людях...

Очищается сердце, обнажается, — голое, как и земля, бьётся. Каркает ворона, пускай каркает — не мешает, добавляет. Тяжко дышится, но чисто... Святое место. Живые камни. Много судеб прошло здесь, простых судеб. Не забыть бы что-то, важное... не утерять бы... человека? Да... Не наступить бы, — на себя? Да. Друга, врага... Так думается. Жили люди, страдали, старились, умирали.

... Шалят талые ручейки, бегут, — как быстро!

Что сейчас?

... Сейчас монастырь возрождается. Камень наполнили. Есть насельники, подвижники, но немного. Идут службы. Литургия... Слава Богу!..

И вспоминаются, кто жили... И хочется почувствовать далёкое, ощутить его живым, родным и близким. Разобраться и понять, может быть то, — «нечто», что оставил мне (нам) неведомый русский зодчий..

 ***

Что помню я?..

Мальчиками возили нас в деревню...

Мне лет пять.

Старый барский дом.

Не хочу придумывать, — говорю только то, что твёрдо знаю, помню...

Читать полностью

фото ev231