На площади у вокзала толпился народ – уезжающие, провожающие, извозчики. Через четверть часа должен был подойти поезд из Стокгольма, а еще через полчаса – поезд с той стороны реки, из Финляндии.

Фру Нурдквист стояла под часами. Ее давным-давно знали все служащие вокзала.

Конечно, ее знали, хотя она изо всех сил старалась быть незаметной. Фру Нурдквист приходила к каждому поезду, вставала под часами в здании вокзала и терпеливо ждала. Когда поезд останавливался,  и пассажиры толпой устремлялись внутрь, она, щурясь, внимательно и радостно вглядывалась в их лица,  вставала на цыпочки, стараясь разглядеть тех, кто шел сзади, смущенно улыбалась, встречая недоумевающий взгляд. Толпа проходила, и пожилая дама тихонько присаживалась на скамейку. Посидев немного, она вставала и уходила, чтобы прийти к следующему поезду.

Шел 1919 год. Война закончилась, и Хапаранда потеряла свое былое значение. Границы между Россией и Швецией больше не существовало, как не существовало и многого другого в мире.

Я прекрасно знала фру Нурдквист. Она жила в небольшом уютном домике на самом берегу реки Торнио.

Наш дом стоял неподалеку, и каждое утро я, спеша на службу, встречала фру Нурдквист. Она кивала мне, улыбалась своей ласковой улыбкой и просительно спрашивала:

-         Ну что, деточка? Есть ли новости?

Когда я неизменно отвечала, что новостей нет, фру Нурдквист печально кивала, одобряюще касалась моего плеча и говорила:

-         Ну ничего, милая деточка! Все будет хорошо, вот увидишь! Я побегу, может быть, они приедут сегодня! Вот только не знаю – с той стороны или из Стокгольма! Девочка-то уже стала совсем большая! Наверняка и шведский забыла!

И она снова спешила на вокзал.

Я завидовала фру Нурдквист.  Ее вера в безнадежное была непоколебима. 

Сначала надеялась и я. Бегать к поездам мне было некогда – бабушка была слаба, а сестренки слишком малы. Денег не хватало, и мне пришлось рассчитать горничную, а потом, когда стало совсем плохо, поступить на службу. Поначалу помогал Красный крест, но потом они решили, что я уже достаточно взрослая, чтобы справляться самой.

Я и справлялась. Хорошо или плохо, сказать сложно, но мы как-то жили. Сначала вздрагивали от каждого паровозного гудка  или стука в калитку, потом перестали.

О наших родителях было ничего неизвестно. Я старалась не думать о них.

Только по ночам, когда в окно светил надоедливый фонарь, а бабушка что-то бормотала в полудреме, я позволяла представить себе, что я дома, в  Петербурге, в своем доме и своей кроватке. Я зажмуривалась и представляла себе, что сейчас  открою глаза и увижу за окном величественный, прекрасный Смольный собор.

Моя мать была финской шведкой.  В центре Хапаранды у нее был дом, унаследованный ею от родителей. Мама любила Хапаранду, но все же жить в ней она не хотела.

Образованная и умная, мама очень увлекалась Россией. Она в совершенстве овладела русским языком,  великолепно знала русскую литературу и историю. Россия казалась маме великой страной.  И ей очень хотелось познакомиться с Россией поближе.

-         Вот она, Россия -  за рекой! - говорили ей.

Но за рекой был грязный и провинциальный Торнио.  Финляндия тогда была частью России, но маме хотелось в настоящую Россию.

И она уехала в Петербург.

Там она встретила моего отца, оперного певца, и в скором времени вышла за него замуж. Отец был много старше ее,  вдовец, но они стали прекрасной парой. Мама, молодая и активная, близко сошлась со многими интересными людьми того времени, в нашем доме бывали художники и музыканты, литераторы и историки. Мама сотрудничала со многими журналами, переводила со шведского и финского. Отец пользовался большой популярностью как оперный певец.

Я долго была единственным ребенком, и лишь когда мне было десять, у меня родилась сестра, а через год – еще одна.

Мама прекрасно чувствовала себя в Петербурге, но, тем не менее, мы часто бывали в Хапаранде. Из Петербурга до Торнио ходил поезд. Затем мы перебирались через реку на пароходе. Чаще всего мы ездили туда летом и на Рождество.

Родителей мамы уже не было в живых, они умерли еще до моего рождения, но у меня была другая бабушка – мать моего отца. В Петербурге она жила в том же доме, что и мы, этажом ниже. Поначалу отношение бабушки к маме было довольно прохладным – бабушка не одобряла женитьбы отца на иностранке, но потом она  все же смогла принять  и полюбить маму. Нас, внучек, она обожала. У бабушки была маленькое имение в Новгородской губернии, куда она выезжала на все лето. Мы тоже там бывали, но все же куда чаще мы ездили в Хапаранду.

С самого детства я говорила на двух языках.

У меня было две родины и два дома.

Мне было двенадцать лет, когда началась война.  Хапаранда и Торнио перестали быть тихими, сонными городами – теперь через них проходили грузы, почта, ежедневно проезжали сотни людей.

Помню, мы приехали в Хапаранду летом, почти через год после начала войны. Мама была потрясена. Она в ужасе смотрела на составы с ранеными, на пассажиров, которые сутками ждали отправления своих поездов, на таможенных служащих. Едва мы добрались до нашего дома на Стургатан, как мама упала на диван и залилась слезами.

-         Что нам делать, Нина? Что будем со всеми нами?

Я никогда не видела маму плачущей. Я не знала, что ей сказать и как утешить. Отца с нами не было – в то лето он оставался в Петербурге, который теперь назывался Петроградом.

Но малу-помалу мама успокоилась, и наша жизнь потекла как прежде. Осенью мы вернулись в Петроград, где я снова пошла в свою гимназию. Мама занималась переводами, отец пел в театре, сестренки росли.

А потом грянул февраль семнадцатого года. Началась революция, царь отрекся от престола.  В этот день девочки из старших классов кричали в вестибюле:

-         Свобода!

Я примчалась домой. Я ничего не понимала, но знала, что теперь все будет по-другому. Что именно, я не знала, но тогда я твердо верила, что все перемены могут быть только к лучшему.

Отец и мама были дома. Увидев мой сияющий вид, они переглянулись и вздохнули. Мама поспешно ушла в детскую. Я огорченно спросила:

-         Папа… вы что, не рады?

-         Рады… Чему?

-         Ну… тому, что теперь Россия свободна! – повторила я слышанное в школе.

 Отец печально улыбнулся.

-         Девочка моя… я не знаю, что плохо и хорошо для России. Я певец, а не политик и не историк. Но я точно знаю – жить в эпоху перемен страшно.

Отец сидел передо мной, сгорбленный и усталый. И я впервые подумала, что он уже немолод -  ему было пятьдесят. Его красивые седые волосы показались мне стариковскими, и от жалости к нему мне захотелось плакать.  Я сдерживалась изо всех сил, но слезы прорвались, и я разрыдалась. Отец обнял меня.

-         Не плачь, моя родная! Что бы там ни было – мы вместе… у тебя две сестренки, а скоро… Ниночка! У тебя будет еще сестра или братик!

Мой брат Александр родился в августе. Эту беременность мама носила тяжело. Роды были трудные, и после мама еще долго не могла подняться с постели.

Братик был слабый и маленький. Когда я смотрела на него, меня охватывала невыносимая жалость и нежность.  Я любила своих сестренок, очень любила, но Сашенька занимал в моем сердце совершенно отдельное место. Мама была слаба, прислуга  постоянно менялась. Многое приходилось делать мне. Иногда, укачивая Сашеньку ночами, я думала, что он мой сын.

В страхах о мамином здоровье и  заботах о Саше мы почти не замечали, что  происходило в стране. Сначала отец предполагал перебраться в Хапаранду сразу после рождения братика, чтобы «переждать перемены». Но здоровье мамы и Саши не позволило осуществиться этим планам.

В нашей нетопленной квартире стояла крохотная елочка – мы праздновали Рождество. Мама полулежала в кресле, папа стоял у окна.  За окнами слышались редкие выстрелы.

Бабушка, теперь жившая с нами, сидела за столом. Угощение было скудным, но и ему мы были рады. Мы еще не голодали, нет.  Но жизнь в постоянном страхе измотала нас. За это время я увидела столько ужасов и горя, сколько даже не могла себе представить.   Отец старался оберегать нас, но, само собой разумеется, мне приходилось выходить на улицу. Я видела расстрелы, погромы, я видела, как наши знакомые просили на улицах милостыню. Я видела, как издевались над людьми, как выкидывали из квартир, как избивали.

Сестренки уже поели, и мы уложили их спать.  Я смотрела на папу. В эти дни он старался как мог – пел по клубам, выступал перед солдатами и матросами.  Домой он приходил, шатаясь от усталости.

Папа повернулся к нам и откашлялся.

-         Мама, Нина, выслушайте меня. Мы все обсудили с Анной. Вы должны уехать.

-         Уехать? – спросила я растерянно.

-         Да. Вы уедете в Хапаранду. Мне удалось получить для вас документы на выезд. Пока еще ходит поезд из Петрограда до Торнио. Там вы будете в безопасности. 

-         А девочки?

-         Девочки уедут тоже. Я с мамой и Сашей останемся тут.

-         Как… останетесь?

-         Нина! Ты все видишь сама. Мама слишком слаба, Саша тоже. Они не перенесут столь долгого путешествия. Поэтому ты с бабушкой и сестрами уедешь.  А как только мама и Саша окрепнут, мы приедем к вам!

Бабушка сначала наотрез отказалась ехать.

-         Я русская и умру в России! - кричала она.

И тут мама приподнялась на постели.

-         Наталья Павловна, - сказала она со своим  явным шведским акцентом, - ведь вы не оставите девочек одних? Нина еще не взрослая, ей не справиться с малышками… и к тому же… - и тут мама слабо улыбнулась, - вы еще не видели моей прекрасной Хапаранды…

Мы уезжали холодным январским днем. Шел снег. Я стояла у окна и смотрела на Смольный.

Отец неслышно вошел в комнату.

-         Нина… пора.

-         Папа! – воскликнула я сквозь слезы, - папа, неужели мы не вернемся?

Он грустно улыбнулся.

-         Я не буду лгать тебе, Нина. Я не знаю.  Нам пора, моя девочка.

Мы оделись. Я, изо всех сил сдерживая слезы, обняла маму. Около нее лежал наш полосатый котенок. Я нашла его, замерзающего, на улице и принесла домой.

 -  Папа, можно мы возьмем котенка? – спросила Вера, средняя сестра.

-         Нет, деточка. Котенок останется тут.

Вера расплакалась.

-         Папочка, ну можно котенка? Я посажу его в сумочку, никто не увидит!  Пожалуйста, папа!

Вслед за ней расплакалась и младшая сестренка. Они вцепились в котенка и никак не хотели его отдавать. Папа решительно взял его и отнес в кухню. Мама обняла девочек.

 - Не плачьте, мои хорошие! Мы приедем и привезем котенка. Подумайте сами - ведь сейчас зима, и ему будет холодно в дороге! Еще простудится, чего доброго!

Пока мама целовала сестренок, я взяла на руки Сашу. Ему было пять месяцев, он узнавал меня и радостно улыбался, когда я подходила к его кроватке. Меня пронзила острая взрослая боль – я не увижу, как он сядет, поползет, встанет на ножки!  Когда я снова увижу его? Увижу ли?

-         Папа, мама… приезжайте скорее.

-         Как только сможем, моя девочка. Как только сможем.

Отец посадил нас на поезд и сразу ушел, не дожидаясь отправления – ведь мама и Саша оставались одни. Сестренки сидели, прижавшись друг к другу. Бабушка тихо всхлипывала.

Поезд тронулся. Я прилипла к окну. Было уже темно, и я с трудом узнавала знакомые с детства места.

Каким долгим, долгим было это путешествие. Сестренки разболелись в поезде, и бабушка почти не вставала.

Когда я была маленькая, то часто мечтала о том, как поеду в Хапаранду одна, без мамы и папы. Мне представлялось, что я буду покупать на станциях мороженое и вкусный финский лимонад, буду всю ночь смотреть в окно!

Теперь я ехала в Хапаранду без мамы и папы.

И вот прошло два года. Мама и папа не приехали. Я ничего о них не знала. Теперь Россия была далеко-далеко, за страной Финляндией, из Торнио больше не шел туда поезд, туда не было возврата. Оттуда доносились лишь слухи – слухи о расстрелах, о зверствах ЧК, о голоде и страхе.

Фру Нурдквист исправно ходила на вокзал. Перед революцией ее сын жил в Петрограде - работал инженером на одном из заводов Выборгской стороны. У него была жена и маленькая дочка. Фру Нурдквист потеряла с ними всякую связь еще в семнадцатом году.

Мои сестры забывали русский язык. Поначалу я говорила с ними только на русском, но потом махнула рукой.  Поначалу помогала бабушка. Но она стремительно старела, становилась слезливой и вздорной. Как-то раз она в раздражении закричала мне:

-         Зачем мы сюда приехали? Я должна была умереть в России! Это все твоя мать! И эта проклятая страна! Вы говорите только на их языке, которого я не понимаю! Я чужая тут! Господи, как я хочу домой, в Россию!

Я бросилась успокаивать ее, и она начала жалобно всхлипывать:

-         Домой… в имение…

С этого дня она как будто повредилась в уме – перестала обращать внимание на моих сестер, постоянно плакала, вспоминая свое имение, и интересовалась только, когда же подадут обед.

Я редко ходила гулять, было некогда,  но в тот вечер вышла на берег.  За рекой возвышалась величественная церковь Карла Густава, на которую я так любила смотреть, будучи маленькой. А ведь где-то там, за рекой, за страной Финляндией, стоял мой прекрасный Смольный собор! Как трудно было в это поверить!

Я повернулась и пошла домой. Вот мой дом, и около него – два человека, мужчина и женщина. Мужчина обнимал женщину за плечи и что-то шептал ей. Мои ноги задрожали. Это были мама и папа.

Я бросилась к ним с жалобным криком.  Я не могла поверить, что это они.

Я обнимала их, гладила их лица, ужасаясь тому, как они постарели, я боялась думать о том, что они пережили.  Я ничего не могла сказать, они тоже молчали. Наконец отец прошептал:

-         Ниночка… а девочки? Бабушка?

-         Они дома, папочка, они дома! Пойдемте в дом, папа, мама…

Мама повернулась ко мне. Она была совсем седая.

И тут мои ноги подкосились.

-         Мама? Папа? А где же Саша?

Мама молча смотрела на меня пустым взглядом.  Папа опустил руки.

-         Нина… Саши больше нет.

Мы вошли в дом. Сестренки были очень смущены. Они почти не помнили родителей. Тем более что мама, поздоровавшись и поцеловав их, села в кресло и стала смотреть куда-то в пол.  Бабушка сначала не хотела узнавать ни маму, ни папу, потом начала рыдать и расспрашивать папу про имение.

 - Дмитрий! Я очень переживаю. Расскажи мне, что там? Как мой цветник? Хорошо ли  в этом году цвели розы?

Папа сел у стола. Он так и не снял пальто. Помолчав немного, он сказал:

-         Нина… пойдем пройдемся.

Я вскочила. Папа тоже встал и направился к дверям. Вера смущенно преградила ему путь.

-         Папа… пожалуйста, ответить… вы привозить котенок?

Мы шли по улице, держась за руки. Мы молчали. Папина рука мелко дрожала в моей руке.

На перекрестке Стургатан и Фабриксгатан мы встретили фру Нурдквист. Увидев нас, она смущенно заулыбалась.

 - Вот видишь, деточка, я же говорила тебе, что все будет хорошо. Папа и мама вернулись. А вот мои пока не приехали. Но ничего. Ничего. Может быть, они приедут завтра.  Я буду ждать их. Я буду ждать…

Лариса Ефремова Москва

Дата : Ср мая 16, 2012, 12:36:38 Ольга, спасибо вам большое за особое удовольствие, которое доставляет ваша ясная, выдержанная, чуть церемонная проза, так напоминающая аристократичный стиль писателей русского Зарубежья. И тема такая сложная, но вам удалось избежать политических оценок и публицистичности благодаря отличному выбору "точки видения": это семейная история, рассказанная от лица девочки-подростка. Очень обаятельная и конечно же, драматичная история. И чувство времени в вашей работе очень хорошо ощущается,и индивидуальность рассказчицы тоже очень импонирует. Это живой человек, а не абстрактный тип или проводник каких-то идей автора.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 16, 2012, 15:12:48 Это, наверное, лучший рассказ Ольги из всех тех, которые были выставлены на сайте. Очень импонирует доверительная манера повествования от лица этой девочки. Нечто подобное читать приходилось, но данный рассказ очень живой, их всех видишь. Это реальная история.

Андрей Самарин Феодосия

Дата : Сб мая 19, 2012, 15:15:30 Напомнило старые книжки для старших детей. по стилю. Это не минус, наоборот. проникся, хотя, и совсем не модная проза.

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Вт мая 22, 2012, 00:43:56 Правда, очень обаятельный стиль. Действует, как вода после долгой дегустации приторных, сладких, кислых, пряных, миксов и прочих напитков: радуешься, что нашел то, что действительно утоляет жажду)))) Вообще, ощущение пролога от этой истории. Что все только начинается, и об этом будет - роман... Последняя правка: мая 22, 2012, 01:11:20 пользователем Екатерина Злобина

Марта Валлерс Москва

Дата : Вс июня 10, 2012, 23:26:36 Не уверена в обаятельности прозы. Слишком много штампов, образы не выстроены. И самое главное - нет ауры. Хотя ИЗЛОЖЕНИЕ грамотное. К сожалению - это изложение.

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Вт июня 12, 2012, 14:43:45 Очень важна последовательность чтения представленных на сайте вещей. ;)) Наверное, сегодня и я бы строже отнеслась к тексту. Но: здесь очень удачно совпали выбор "рассказчика" и непритязательная, "школьная" манера письма. Именно поэтому аура "изложения" здесь художественным приёмом становится...))

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.