I

Покупатели вздрагивают, когда подъемник с грохотом опускается на мой этаж. Когда подъемник здесь, внизу, это значит, что через пару минут я нагружу на низкую тележку одну на другую три коробки книг и начну развозить их по этажу. Поскольку в магазине узко, мне придется несколько раз извиниться перед покупателями. Некоторые сразу, не дожидаясь моей просьбы, вожмутся в лари с книгами, – это те, которые приходят сюда каждый день и по грохоту знают, что сейчас будет, – а некоторые и когда я произнесу «извините», с первого раза не услышат.

У меня заусенцы на пальцах от книг в обложке, а сами пальцы черные от книжной пыли.  Я редко с кем-нибудь говорю. Говорят обычно те, кто принимает книги (мы торгуем только подержанными, в разном состоянии: есть совсем новенькие, а есть и просто рваные страницы, скрепленные бечевкой, но мы скупаем всё), и те, кто стоит на кассе. В обед я хожу за сэндвичем в соседнее кафе, меня там хорошо знают, и сэндвичи я ем здесь, в подсобке. На коленях у меня обычно книга, потому что глупо работать в книжном магазине и не пользоваться этим. Иногда я хожу в «обжорку», чуть подальше в квартале, у самой реки. Там пластиковые вилки, и когда накалываешь такой картошку, она часто ломается, так что ешь ломтики картошки с пластиком внутри. Но я привык к этому и при заказе сразу беру из лотка три вилки, про запас.

Вообще, это вроде как греческое место, но мне кажется, там орудуют какие-то поляки. А на стенах всё равно засиженные мухами фотографии с видами Греции и посредине зала стоит гипсовая статуя какого-то древнего грека. Кажется, раньше на нем была набедренная повязка, но потом она пропиталась чадом «обжорки», и ее сняли, а скульптор, видимо, не предусмотрел, что этот мужик будет стоять без повязки. Ну, вы понимаете.

Сплю я тоже чаще всего в магазине: на верхнем этаже есть лежак. Днем я скатываю постель в рулон, потому что на лежак садятся покупатели, как на скамейку: кто-то так просидит весь день и прочитает всю книгу. А право ночевать в магазине мне досталось, потому что при приеме на работу я сказал, что я писатель и пишу свой первый роман, а здесь есть традиция предоставлять молодым писателям койку. Так завещал основатель магазина – его портрет висит у входа. Но сейчас я уже не уверен, что я писатель, хотя у меня есть пара десятков страниц, которые я напечатал на пишущей машинке тут же, в магазине. Я скорее продавец, чем писатель. И теперь у меня есть свой угол на другом конце города, так что я не всегда ночую здесь.

Мне очень нравилось поначалу в магазине, но со временем стало нравиться меньше. Наверное, потому, что я понял, что у меня в голове не так много идей, чтобы занять ими еще десяток страниц. Зато в помещении на верхнем этаже собираются люди, мнящие себя писателями, и они читают друг другу то, что написали. Это дикая чушь, и потом, каждый третий считает своим долгом побарабанить по клавишам моей печатной машинки – всухую, без бумаги. С тех пор как я перестал печатать, она украшает комнату для мероприятий в качестве аксессуара.

Кажется, единственный человек, который верит в мое писательское будущее, или, по крайней мере, регулярно спрашивает у меня, что я пишу, – это моя подружка. Она была в восторге от начала моего романа и даже сделала себе ксерокопию. Раньше она часто сюда приходила, но потом мы вместе решили, что это плохая идея, и теперь она почти здесь не появляется.

Я часто ночую у нее. У нее хорошо, только жаль, что нельзя держать кота, потому что не разрешает хозяйка. Зато я сразу выкупаю все книги про котов, которые приносят к нам в магазин, и у нас уже приличная коллекция. Недавно я купил «Энциклопедию кошек», большой том в суперобложке, и сказал подружке:

– Жаль, что у нас пока нет кошек. А то у них была бы своя энциклопедия.

Подружка взглянула на меня с выражением насмешливой жалости и промолчала.

– Ну, знаешь, как есть энциклопедия юного химика, например.

– Хи-хи, как смешно, – сказала она. – Ты такой остроумный. У тебя опять свитер весь черный. Надо стирать. Вы же носите комбинезоны вроде?

Она взлохматила мне волосы, как всегда делала мама.

II

Я спускаюсь по винтовой лестнице на нижний этаж. Это моя пещерка – нет, пещера Платона, где до меня доходят только смутные тени того, что происходит. Здесь всегда чуть меньше народа, чем наверху, а иногда и вообще никого нет.

Сейчас нужно выровнять книги в коробках по всему этажу, а они больно колются, особенно книги по финансам и маркетингу. Кто-то засунул «Моби Дика» в учебники. Не понимаю таких людей.

В углу копошится какой-то мужик, загородившись от всех огромным саквояжем. Наверное, хочет стащить книгу. Но ничего, как раз над ним камера. Если только ребятам наверху есть до него дело, они с ним поговорят на выходе. До полиции обычно не доходит, да и книги у нас слишком дешевые, чтобы пугать кутузкой, но зато будет ему урок.

Утром менеджер снова ругался, что я зависаю над книгами. Но ведь я работаю больше остальных, и работаю с удовольствием – хотя и понимаю, что это Сизифов труд, потому что покупатели перелопатят всё, перемешают весь алфавит и придется всё делать заново.

Сегодня солнечно, и я встречаюсь с подружкой на перерыве. Мой перерыв длиннее, и я могу дойти до универсама, где она работает. Мы сидим на площади и едим мороженое. Она чешет мне бороду. Я мурлычу.

– Джеффри, ты не кот, – укоризненно говорит она. – Ты молодой человек. И более того, ты мой молодой человек. Не так ли?

– Мрр, – говорю я.

На пути обратно вижу объявление о пропаже кота. На фотографии ничего не разобрать. Не понимаю хозяев, которые не следят за питомцами. Непростительно.

Во второй половине дня один покупатель интересовался, где книги с пингвином на корешке, а другой, есть ли книги в красивых переплетах. Он купил три тома из сочинений Вольтера. Они стояли у нас года четыре.

Обычно я с готовностью отвечаю на вопросы и легко помогаю покупателям. Раздражают только люди, которые не понимают, что в букинистическом магазине нельзя найти последнюю новинку и даже нельзя гарантированно найти какую-то конкретную книгу, будь то хоть «Гамлет». Кому не нравится рыться в книгах и пачкать руки пылью и печатной краской, незачем сюда и приходить, я не для них работаю.

III

Я спускаюсь по винтовой лестнице. Навстречу поднимается покупатель. Приходится извиниться и снова проделать путь наверх: двоим здесь не разойтись.

За мной спускается паренек, который работает с позавчерашнего дня. Я должен ввести его в курс дела, хотя, скорее всего, он не будет работать на моем этаже, и слава Богу. Он нормальный парень, но заметно, что ему по барабану, как расставлены книги.

Он слушает меня в пол уха и кивает. У него в глазах горят смешинки, когда я чешу затылок и щеку об энциклопедию, стоящую на полке – а это у меня уже привычка, я это даже не замечаю. Считает меня, должно быть, большим оригиналом. Он сам выглядит довольно придурковато в красном комбинезоне.

Хочется есть, а перерыв еще не скоро. Этажом выше орет какой-то сумасшедший: это частый у нас контингент. Чаще всего такие буйные типы сами уходят минут через пять, но иногда надо их урезонивать. Пошлю сейчас новенького с ним говорить – вот и будет ему введение в основы букинистики. И заодно секреты управления неожиданными ситуациями.

В магазине дрожит пол. Под нами проходит метро, самая старая линия, еще девятнадцатого века.

Вот наконец перерыв. Почему-то в последние дни ем только мясо, от овощей воротит. Попросил повара положить только мясо, без салата и без картошки. Второй раз за день на меня смотрят как на чудилу.

Вчера вечером пришлось объясняться с хозяйкой – собственно, объяснялась с ней подружка, она ей открыла дверь, а поскольку ее комната такая маленькая, что в ней всё равно не спрячешься, я тоже подошел к двери и слушал ее нагоняй, как мы ночью шумели, а мы не так уж и шумели, просто я укусил подружку в затылок, а она неожиданно закричала, хотя не больно же совсем. Ну хозяйка взывала к нашей совести, а сама между прочим та еще тетя: когда меня встречает на лестнице, то чуть не облизывается.    

Я не знал, что сказать, и было неприятно. Конечно, будет всё слышно, если такие тонкие стены и что же теперь, не жить, что ли. Подружка отвечала как-то без стыдливости, почти нагло; мне это не понравилось, хотя я, конечно, был на ее стороне. Может быть, она специально немного хамила хозяйке мне назло, потому что обижалась, что я ее укусил и остался след, если отвести волосы. Она же знает, что я не люблю, когда она так разговаривает.

Думаю, какое-то время я снова буду ночевать в магазине. Жалко, здесь плохой свет и я не могу читать в постели. Только что убил какую-то мокрицу прямо у себя над изголовьем.

IV

Если бы все люди – ну ладно все люди, я не контактирую со всеми людьми, – но хотя бы покупатели и мои коллеги были как моя девчонка, жить было бы гораздо проще. Я это утверждаю, хотя с ней поссорился и вообще-то у нее довольно непростой характер. Но по крайней мере она не ставит на полную катушку невыносимую музыку и не треплется целый день по мобильнику.

А пока что я разгребаю завалы только что полученной макулатуры и обвязываю бечевкой книги, у которых отрывается переплет и которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь купит. Я спрашиваю себя, останусь ли я продавцом на всю жизнь или всё-таки меня хотя бы напечатают в журнале, и будет ли у меня когда-нибудь своя большая квартира, где расставить все книги.

В последнее время я даже думаю, не перекроить ли какой-нибудь никому не известный роман столетней давности и не выдать ли за свой собственный? Или хотя бы украсть сюжет? Потом мне становится стыдно, и я возвращаюсь к расстановке книг.

V

Сегодня вышел скандал. Меня стошнило мышкой – при всем честном народе, то есть при четырех покупателях на моем этаже. А что же делать, если я впервые в жизни проглотил мышь и совсем к этому не привык. От нее пахло почти приятно; на самом деле, может и отталкивающе пахло, но я бы сказал, пьяняще, и она тепло пульсировала у меня в руке. Я поймал ее в «обжорке» и съел; никто не заметил, а я сначала долго держал ее и вдыхал ее запах.

Я сходил в подсобку за ведром и тряпкой; тут спустился менеджер и спросил, в чем дело. Я сказал, что плохо себя чувствую – как будто это и так было не понятно. Он покачал головой. На лице у него была противная глупая улыбка. Лучше бы он на меня наорал, если честно. Но он усердно выжимал из себя длиннющую тираду о том, как важно производить хорошее впечатление на покупателей, как будто я этого не знаю. Ему было жарко в костюме: у нас всегда слишком жарко, что летом, что зимой. Его круглое лицо покрылось каплями, как узором.

Я старался не зацикливаться на узоре из капель, а не то он бы заметил, и было бы еще хуже, а всё смотрел на его руку недалеко от моего лица – он оперся на полку и чуть было не свалил весь шкаф – и на перстень с печаткой: это символ его власти, он ставит ее на все книги, которые мы продаем, рядом с ценой. Отчаянно хотелось укусить эту руку, но я сдержался.

Этот неприятный разговор был прерван тем, что какой-то покупатель упал в люк в полу в соседнем зале. Поднялся шум, и менеджер побежал туда. Хорошо, что этот бедолага себе ничего не сломал; впрочем, его вина, там же висит табличка «Осторожно! Люк в полу».

Потом какой-то человек пришел сдавать книги, и там было несколько книг про котов – мне сообщили с верхнего этажа, и я улучил момент, чтобы прийти и глянуть. У этого человека было огромное пузо и седые бакенбарды; я никак не мог с ним разминуться, поднявшись по лестнице, а книги оказалась в общем безынтересными.

В десять вечера я встречался с подружкой. Мы вроде помирились, но она весь вечер смотрела на меня как-то странно и больше молчала. Я тоже не знал, что сказать. Думаю, если бы я что-то сказал, то она бы непременно выставила это глупостью, как она это умеет, когда сердится. Мы ходили по улицам старого квартала и, как обычно получается, недалеко от моего магазина – и, стало быть, от ее универсама тоже. Как-то всегда так бывает, что мы туда выруливаем. И тут она соскользнула с моей руки, остановилась, как вкопанная и сказала:

– Джеффри. Джеффри! Смотри! У тебя хвост.

Я обернулся и не увидел ничего, а потом уловил вроде пушистую белую тень краем глаза и наконец, извернувшись, увидел с другой стороны хвост – и правда, чего только не приключится, если много работать.

Вечер был испорчен. Подружку явно расстроило это внезапное изменение в моей внешности, и уж естественно я не стал рассказывать ей про мышку, потому что было ясно, что поддержки я не получу. Я вернулся спать в магазин. Здесь тепло и довольно неплохо, и пока ни менеджер, ни покупатели не заметили, что у меня хвост, то можно будет здесь еще поработать.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 14, 2014, 11:41:24 Михаил, добрый день! Необычная вещь.Немножко почему-то напомнило Кафку "Превращение". Хотя в кота, конечно же, лучше превратиться, чем в большое уродливое насекомое. Ассоциация видно возникла потому что первой мыслью героя Кафки, когда он понял, что с ним произошло, было:"Как же я теперь на работу пойду", а хвост, все-таки можно какое-то время скрывать. Ну что ж, вот такая она любовь, стань для меня тем, о ком я мечтаю. Вот и стал котом :). Фантастично, абсурдно, запредельно, странно и в то же время чем-то притягательно.

Павел Косов Москва

Дата : Ср июня 11, 2014, 23:02:02 Ирина отметила притягательность рассказа. Я бы отнес это на счет того, что автор очень умело и одновременно естественно создает атмосферу современной сказки. Мне кажется, в таком жанре атмосфера, этакий плавный фон, который как бы возникает сам по себе, а не по воле автора, играет важную роль.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.