.jpg "Заказать третий номер") 
СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..."
НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва»
СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1
"Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2
|
Просмотров: 4729
27 мая 2011 года
«Жизнь Клима Самгина» перевернула все мои представления о Горьком. До этого романа М. Горький был для меня главным советским классиком, «певцом революции», автором «Буревестника», пьесы «На дне» и романа «Мать». Сам он, неоднозначно воспринимая собственную «прижизненную бронзовость», всё о себе понимая, подводя итоги, отозвался о своём творческом наследии так: "Был такой писатель Максим Горький - очень много написал, и все очень плохо, а если что и осталось от него, так это роман «Жизнь Клима Самгина»". Он считал этот роман своей главной книгой. В ней – ответы писателя на главные вопросы и обвинения, которыми его донимали. И, что самое важное, – ответы самому себе. То, что книга так и осталась неоконченной – тоже ответ. Горький знал, что современники не поймут «Жизнь Клима Самгина»: « Я думаю, что она интеллигенции не нравится, вообще не понравится старому поколению, а новое поколение этого не поймет долго: просто там много слишком чужого для нас, очень много чужого, что вероятно, пройдет непонятым. Но это ровно ничего не значит: со временем ваши дети в этой штучке разберутся»[1]. С тех пор, как этот роман осилили первые читатели и критики, немало воды утекло. И разобраться – очень хочется...
Сначала книга называлась «Сорок лет». Она жила с этим названием в рукописных вариантах, пока М. Горький в последней редакции текста не сместил заглавие – в подзаголовок, поставив над ним – «Жизнь Клима Самгина». Казалось, напрасно смещен акцент с главного – с хроники-панорамы почти полувека жизни России; ускоряющегося, насыщенного движением, «закипающего» полувека с его первыми «трагическими знаками» - Ходынкой, московскими баррикадами, 9 января, покушениями, терактами, расправами; полувека, «перенаселенного» общественными группами, течениями, философиями, идеями, ересями, да и просто «потерянными» людьми – на частное, мизерное в сравнении с зарождающимся стихийным явлением; смещен акцент с физически ощущаемой живой Истории на бессмысленную суету обычной жизни обычного человека, такого жалкого в своей претензии на «геройство»… Но – История ожила именно благодаря такому пристрастному, дотошно-критическому взгляду «стороннего наблюдателя» Самгина. Ожила, потому что прошла через призму личности, через индивидуальное сознание, субъективировалась, воплотилась. Следовательно, – и воспринимаются эти сорок лет как Личное, не абстрактное, как персонаж произведения, как оппонент для главного героя. Клим Самгин, воспринимая события, которым он был свидетелем, анализируя информацию, о которой так по-разному говорили разные люди, читая газетные статьи, пытается определить свое истинное отношение к происходящему, пытается осознать, что же происходит на самом деле. «Он понимал, что на его глазах идея революции воплощается в реальные формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать друг друга, но он все-таки не хотел верить в это, не мог допустить этого. Разум его упрямо цеплялся за незначительное, смешное, за все, что придавало ночной работе на смерть характер спектакля любителей драматического искусства»[2], - объясняет Горький настроения своего героя. «Люди с каждым днем становятся все менее значительными перед силою возбужденной ими стихии, и уже не многие понимают, что не они – руководят событиями, а события влекут их за собою»[3], - читает Самгин в газете то, что уже давным-давно было ясно не только ему. Так вот эти-то люди, уверенные, что от них что-то зависит, эти события – знаки просыпающейся стихии – и составляют панораму сорока лет жизни России перед революцией. Всё это – и люди такие, и эти события – присутствуют в частной жизни индивидуума Клима Самгина, вторгаются в его жизнь, требуют участия, вынуждают его делать выбор и принимать чью-то сторону, насильно заставляют занять твердую позицию, когда вокруг – всё шатко, зыбко, смутно, страшно, иррационально… Один из «проходящих» в романе «героев на минуту», еврей Депсамес, которого Самгин встречает на каком-то очередном «собрании», характеризует всё происходящее в России так: «Вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал… Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы – самый страшный народ на земле»[4]. Клим – вынужденный «репортер» этой «скандальной хроники». Он всегда оказывается в центре самых драматических моментов. Самгин попадает в стычки рабочих с царской охранкой, на демонстрации, на баррикады, находится среди обезумевшей толпы, становится свидетелем преступлений, восстаний, террористических актов. Иногда даже казалось, что все это происходит именно потому, что там находится Самгин. Он притягивает к себе несчастья и трагические случаи, или они притягивают его, будто Самгин и трагедии – это причина и следствие, даже на бытовом уровне. Именно Клим – свидетель смертей или попыток самоубийства своих знакомых, родных и даже чужих людей. Если среди участников того или иного дела находится Самгин – жди трагедии. Церковный колокол – упадет и раздавит человека, строительные казармы – обрушатся, людей в толпе – задавят, случайных прохожих – убьет случайная пуля, его знакомые – трагически, нелепо, бессмысленно и страшно погибнут. «Репортером для некрологов» называет его подруга детства Люба Сомова. Конечно же, не случайно, что история зарождения революции рассказывается нам именно Климом, и видим мы ее – холодными глазами Самгина, и чувствуем еще одну – грядущую - глобальную – катастрофу. Нарастающая обреченность «старого мира» - мотивирована, катастрофичность наступающего Хаоса – очень чувствуется, но: обреченность и «нового» - уже заложена в сознании Самгина, ибо он верит только в то, что разрушается, и особенное чувство какого-то морального удовлетворения («Я так и знал!») вызывает у него именно то, что САМОразрушается… Кто же такой Самгин? «Продукт» ли это «разлагающегося» старого общества, или «смутного времени», или – self-made man в смысле самовоспитания – Сам такой?! Герой или антигерой? Индивидуализм, отстаиваемый Самгиным в качестве основы для всестороннего развития личности, выжигает из его души все мало-мальски светлые задатки, иссушает и опустошает ее (характерно, что одно время писатель намеревался дать своему произведению название «История пустой души»). Клим «выдуман» с детства - вначале восторженно-влюбленным в «гениального ребенка» отцом, потом – учителями и, наконец, самим мальчиком-подростком-юношей-взрослым человеком Самгиным. Ничего гениального не было, и Клим знал это о себе с раннего возраста. Сначала знал, понимал – по реакции деда и некоторых взрослых, а особенно – по поведению детей. Стал старше – научился обманывать, сначала «экзаменаторов», а после – себя, причисляя всех «неверующих в исключительность» Самгина – к личным врагам и завистникам. Такое впечатление, что он уже родился стариком – и стариком недобрым, мнительным, самолюбивым, обидчивым. «Ему казалось, что сдержанностью и отчужденностью он внушает уважение к себе…» - «оправдывает» своего героя Горький.[5] С тех пор, как кто-то впервые усомнился в его исключительных качествах, в его индивидуальности, главной заботой и интеллектуальной забавой Клима стало – развенчание людей, тщательные поиски в любой личности – червоточин, несовершенств, фальши: «В нем было развито любопытство человека, которых хочет не столько понять людей, сколько поймать их на какой-то фальшивой игре»[6]. «У него вообще не было позыва к оправданию людей, которых он видел выдуманными, двуличными и так или иначе мешавшими жить ему, человеку своеобразного духовного строя и даже как бы другой расы…» - объяснял в романе Горький.[7] Слово за словом, штрих за штрихом, эпизод за эпизодом – последовательно и упрямо писатель создает «историю болезни» отвратительного человека, морального калеки: Самгин радуется (Горьким создается именно такое впечатление) гибели своего детского «врага» Бориса Варавки, он «нечаянно» выдает тайны своих друзей взрослым, «нечаянно» «сдаёт» своих друзей и знакомых друг другу, передавая чужие разговоры и «открывая глаза» на любовные измены; он ведет Дневник, заранее зная, что его прочтут следователи, и «формирует» в записях благонадежное мнение о себе и обратное – о других; он отвратительно-высокомерно относится к женщинам, включая собственную мать, и ему нравится их морально мучить; он мстителен, самовлюблен, труслив, он провокатор… Один из героев романа, «купеческий сын» Лютов, так характеризует Самгина и его «двойников»: «Легко, брат, убеждать людей, что они – дрянь и жизнь их – дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов»[8]. Вот, наверное, самое главное обвинение против Клима Самгина. Обдумывая книгу, Горький писал Ромену Роллану: "Пишу о некоем русском герое, искреннем революционере, который в то же время был искренним провокатором и посылал друзей своих на виселицу"[9]. Да полно, так уж ли окончателен этот вывод Горького о собственном герое?! Неужели верно ощущение, преследующее читателя на протяжении двух томов романа, о том, что писатель – ненавидит Самгина? В том же письме Роллану Горький продолжил свою мысль: «Мучает меня эта загадка - человеческая, русская душа. За четыре года революции она так страшно и широко развернулась, так ярко вспыхнула. Что же - сгорит и останется только пепел - или?»[10] Налицо противоречие. С одной стороны – антигерой, по капле убивающий в себе душу, способность радоваться жизни, любить и ненавидеть, бесчувственный и жестокий в своём безразличии к людям. С другой стороны – душа-то есть, мешает жить, требует своего, пробивается, ищет чего-то – да выживет ли? С одной стороны – довольно неприглядный психологический тип. С другой стороны – все события, все разговоры, все мысли поданы нам от первого лица, «поданы» в восприятии Самгина – и происходит «слияние» - пусть невольное – героя с читателем (и с автором?). А, стало быть, хочешь - не хочешь – «включается» со-переживание. Один мой товарищ, большой ценитель классической литературы, рассказывал о своем впечатлении от этого романа так: «Я однажды буквально отшатнулся от книги!... Я не придумываю и не преувеличиваю (мистики - терпеть не могу): но мне на миг показалось, будто с листа смотрят всё видящие глаза - меня видящие насквозь, - жуткое впечатление...» Такой эффект непременно возникает при чтении этого романа, каждый узнает этого Самгина – в себе, и это страшное открытие. В жизни мы так же много малодушничаем, совершаем мелкие подлости и пытаемся оправдаться сами перед собой, боимся чужого мнения, боимся быть собой. Конечно, мой друг прав: трудно найти в себе Наташу Ростову или князя Андрея. Зато Самгина – легко. Каждому. Так «антигерой» ли?! Скорее, типичный представитель. Человека разумного. Интеллигентного. Человека, который слишком много думает, а жить – забывает. А когда хочет – История не дает выжить… Интересно, что, когда М. Горький «забывает» методично чернить своего Клима, Самгин начинает проявлять неожиданные и невозможные, казалось бы, для него чувства и качества: он способен и любить, и плакать, и сочувствовать, он понимает красивое, хотя изо всех сил отрицает само понятие «красоты», он становится человеком, просто человеком, а не героем – когда обижается, когда боится смерти, когда откровенен сам с собой о себе… «Я слежу за собой, как за моим врагом»[11] - признается себе Самгин. Это признание человека, который знает себя, знает все, что сам пытается от себя скрыть. В самых тайных закоулках его существа растет сознание своей обычности, ординарности, ничтожества, в конце концов. Примириться с обыкновенным человеком в себе Самгин не может. Простить себе себя - простого человека – не может. Так возникает двойная жизнь Самгина: в редкие минуты прозрения – наедине со страшной правдой, а в большинстве случаев – во власти неодолимого стремления – убедить себя, вопреки этой правде, что он необычная личность. И, тем не менее… Однажды одна из его эпизодических любовниц – певица Дуняша, скажет ему, одна-единственная из всех, кого он знал: « И ты всех тихонько любишь, но тебе стыдно и притворяешься строгим, недовольным, молчишь и всех жалеешь, - вот какой ты»[12]! Молодая женщина, скорее всего, ошиблась. Но такое признание ошеломило Клима: о таком себе он не думал никогда. Ошибки не было лишь в том смысле, что потенциально это в Самгине – есть. Самгин писал заметки. Без оглавления, но с аккуратно и красиво выведенным девизом: «Человек только тогда свободен, когда он совершенно одинок»[13]. Он вольно-невольно к этому одиночеству стремился, в таком одиночестве своя прелесть – нет никого, кто мог бы тебя «испытывать» и «развенчивать». Но: «Горе одинокому!» - сказано было еще в древности. Самгин наказан тем, чего так хотел – полным духовным и физическим одиночеством. В поисках положения, независимого от общества, утрачивая одно человеческое качество за другим, он отдаляется не только от «идеологических врагов», но и от людей, искренне симпатизирующих ему. В конце концов у него не оказывается ни друзей, ни человеческих привязанностей. Он существует будто в каком-то вакууме… Петербург и Париж, революционное подполье, крестьянские сходки, кружки «легальных марксистов» и декадентствующих литераторов, ресторанные оргии и хлыстовские радения, уездный театр и промышленная выставка, приемная жандарма и революционные баррикады Москвы, вагон поезда, отправляющегося на фронт, и салон модной кокотки, обслуживающей царских сановников… Клим путешествует по всем кругам жизни, меняет «декорации» – и везде оказывается лишним. А что – в итоге? «А ведь я могу кончить самоубийством», - вдруг догадался Клим, но и это вышло так, точно кто-то чужой подсказал ему»[14], - читаем у Горького признание Самгина самому себе… Смею думать, что это был один из вариантов финала романа: жить с убежденностью, что все люди – враги, и нет – ни дружбы, ни любви, ни товарищества – ничего, что выдержало бы все испытания, тем более когда жизнь так щедра на немыслимые моральные и физические испытания… Жить с такими убеждениями не то что трудно, - невозможно и бессмысленно. Таким образом, «Жизнь Клима Самгина» - это трагедия человека, обрекшего себя на одиночество. И одиночество это еще более страшно, когда вокруг тебя - рушится мир… Любопытны также психологические «лейтмотивы» произведения, «завязанные» на Самгина: это какие-то знаковые для него события, впечатления, ощущения, которые неоднократно повторяются в его жизни, преследуют его всю жизнь, «перетекающие» из тома в том. Раки, расползающиеся по кухонному полу, ассоциируются у него с людьми, пустая комната, забитая сломанной мебелью – с самим собой, революционеры и народ – с Авраамом и Исааком и вообще с идеей сосуществования вечных «героев-палачей» с вечными «жертвами». Ловля «несуществующего сома», реплика горбатой девочки-крестьянки «что вы тут озорничаете», жуткое и циничное «а был ли мальчик» - в связи со смертью сына Варавки и далее – в любом случае, когда необходимо отрицать страшное; деление людей на «объясняющих господ», «бездарных», «владеющих системой фраз» и «демос» - вот система мышления, «система фраз» Самгина. И самое главное – его «двойники». В сознании героя они существуют в виде ночного кошмара, когда невероятное количество самгиных преследует Клима, в романе же это воплощается системой «зеркал» - т.е. персонажей, которые обладают в той или иной мере качествами, присущими самому Самгину, дополняющими его «потенциальную» личность со знаком «минус». Неслучайно Клим категорически отрицает любое с собой «сходство характеров» и реакций, и именно люди одного с ним «типа» страшно, до ненависти, раздражают его… А есть ли в этой «панораме сорока лет» - положительные герои? Антиподы Самгина? Кто? «Натянутый» советской критикой на эту роль большевик Кутузов? Человек, который говорит какими-то конспективными фразами, который появляется, исчезает внезапно, и ничего на протяжении романа особенно не делает? Ничего, если не считать реплик-характеристик, например, о расстреле мирной демонстрации: «Урок оплачен дорого. Но того, чему он должен научить, мы, словесной или бумажной пропагандой, не достигли бы и в десяток лет. А за десять-то лет рабочих – и ценнейших! – погибло бы гораздо больше, чем за два дня» [15]. Как это созвучно замятинскому «Мы», и как же это… бесчеловечно, не смотря на кажущуюся «железной» логику! Не вызвал у меня этот герой никаких положительных эмоций. Может быть, сильная и деятельная личность – да. Но – в потенциале – жестокость, диктатура, карательство инакомыслящих ничуть не лучше «имперского», только окрашенное в другой цвет и совершенно не сомневающегося в праве решать человеческие судьбы и праве – «переделывать» Историю. То же самое тяготение к иерархичному мироустройству, как и у Самгина, только на другой основе… А поскольку в романе – если не считать «проходящих» персонажей из народа (Анфимьевну, трогательного повара-монархиста, Таню Кулакову и им подобных) нет равноценного «противовеса» позиции Самгина, то и воспринимается Клим не как «антигерой», а как – свидетель. Свидетель трагедии – собственной, личной и драмы - Исторической. Впрочем, о Климе Самгине как о типе можно говорить вечно. И вряд ли он когда-либо устареет, как тип, пока существует такое явление, как «интеллигенция», пока случаются «смутные времена». [1] Овчаренко А.И. Вступительная статья к изданию «Жизни Клима Самгина», М., «Художественная литература», 1987 г. Стр. 38. [2] Горький М. «Жизнь Клима Самгина». М., «Художественная литература», 1987 г. Ч.3, стр. 26 Далее – цитаты из текста по этому же изданию. [3] Горький М. «Жизнь Клима Самгина», ч.3, стр. 30 [4] Там же, Стр. 93 [5] Там же, Ч. 2, стр. 76 [6] Там же, ч.2., стр. 78 [7] Там же, стр. 139-140 [8] Там же, стр. 423 [9] Земляной С.Н. , «Провокация как сквозной мотив в "Жизни Клима Самгина" Максима Горького, http://www.my-lib.ru/book [10] Там же. [11] Горький М. «Жизнь Клима Самгина», ч.3, стр. 40 [12] Там же, стр. 169 [13] Там же, ч.2, стр. 76 [14] Горький М. «Жизнь Клима Самгина». Ч.3, стр. 190 [15] Там же, Ч.2, стр. 519
|
 Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 
НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ"
Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон»
"МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона)
«Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2
"ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове)
Александр Балтин. "Два двухсотлетия: Достоевский и Некрасов" "Идеи, в слово облеченные..." Памяти Валентина Курбатова "РУССКИЙ ХРИСТОС ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА". К 80-летию со дня рождения поэта "КАК АНГЕЛА РАСПЕЧАТЛЕТЬ..." К 190-летию со дня рождения Николая Лескова
|
Севастополь