Отопительный сезон давно закончился, но меня оставили в котельной. Слесаря затянули ремонт до середины июня, завезли горы дорогущего материала и чтобы не растащили это добро, требовался ночной сторож. Я не возражал. По ночам в нашем подвале было сыро, и я слегка подтапливал котел дровишками.

Однажды рано утром ко мне зашел мужчина. Внешне он напоминал дона Карлеоне из фильма «Крестный отец». Вальяжный вид, дорогущий костюм, и пахло от него умопомрачительным мужским одеколоном.

- Котел работает? – спросил он, даже не поздоровавшись.

Я кивнул утвердительно.

- Необходимо уничтожить этот материал. Текст утратил силу, но остается под грифом «секретно», - он протянул тонкую тетрадку, сложенную в трубочку.

Я взял тетрадь и бросил в топку. Огня внутри уже не было, только с одного края тлела головешка. Я понадеялся, что тонкие листы бумаги займутся от этого робкого огонька. А нет, так сожгу позже. Мужчина постоял с минуту, потом развернулся и вышел, не сказав ни слова.

Часам к восьми явились слесаря. Прежде, чем отправиться домой, я заглянул в топку котла. Тетрадка лежала целая, невредимая. Разводить снова огонь было неохота, и я захватил тетрадку с собой, рассчитывая спалить ее где-нибудь на улице.

И, конечно, не удержался, открыл. Оказалось, это не чертежи атомной бомбы, а дневник, причем, коротенький.

Знаю, что поступаю крайне некрасиво и неприлично, но ничего не могу с собой поделать – привожу ниже содержимое тетрадки.

Пусть Господь запишет на меня еще один грех, неизвестно какой по счету.

11 февраля, вторник. Никогда не занимался такими глупостями, как писание дневников. Все носил в себе. Но теперь возникла необходимость поплакаться в жилетку, и оказалось, что у меня нет друзей. Ни одного человека. С Ольгой, с женой моей, я давно не делюсь ни мыслями, ни чувствами. А молчать тяжело, можно умереть от разрыва мозгов. Вот и решил плакаться в эту тетрадку. Может, полегчает.

Целый день только тем и занимаюсь, что ищу причину – почему меня, именно меня, турнули со службы? Я вылетел из своего кресла. А ведь думал, что врос в него, как платан врастает в скалу, протискиваясь корнями вглубь, к воде. Что сделал не так, кому не угодил? Может, возраст? Ну, во-первых, для чиновника моего ранга 59 лет – не возраст. Во-вторых, я выгляжу моложе и пребываю в отличной форме. Последние годы я ухаживал за собой, как садовник за редким цветком. Занимался китайской гимнастикой, плавал в бассейне, каждый четверг посещал сауну, отпуск делил пополам и правил здоровье в ведомственном санатории.

За что? За что?

13 февраля, четверг. За тридцать лет безупречной службы я научился распознавать человека до самых потрохов. Как первоклассный врач, я могу поставить диагноз путем внешнего осмотра. Здесь все имеет значение. И одежда, и то, как человек входит в кабинет, как здоровается, как садится на стул. Остается лишь задать правильные вопросы и вслушаться в интонацию ответов. Всё! К бабке не ходи. Человек еще только думает, как половчее выпросить подряд, а у меня уже готов ответ. Порешаем – значит «да». Не в моей компетенции – значит «нет».

Неделю назад, когда вернулся из санатория и узнал, что меня освободили от должности, чуть инсульт не долбанул. Официальная причина – реорганизация управления. Но ежику понятно – идет зачистка, освобождают пространство для людей, пришедших с новым руководством. Но меня-то за что? Меня, профессионала, с моими связями, умением, изворотливостью, способностью угадывать желания начальства.

Когда прощались, Аркадий Семенович и Петр Иванович пожали по очереди мою руку и даже изобразили, что обнимают. Заверили – ты, дескать, не переживай, мы своих не бросаем. Малость утрясется, и найдем тебе место. Найдем и позовем обратно. Мы тебе обязательно позвоним. Жди.

28 февраля, пятница. Сижу в квартире безвылазно. Боюсь пропустить звонок. А вдруг позвонят не на мобильник, а по городскому телефону. Позвонят, а меня нет. Когда Ольга берет трубку, чтобы поболтать с подругами, я ору – не занимай телефон! Я жду звонка!

Без движения я маленько обрюзг, стал неловок. Чтобы натянуть носок, сажусь на диван. Долго вожусь, бормочу проклятия, а когда обнаруживаю, что носок надет наизнанку, не снимаю его, так и хожу до конца дня.

Несколько раз звонила Эсма, моя киска, ждет, когда я приду ее потрахать. Прикинулся больным. Впрочем, я действительно болен. Только не знаю, как называется болезнь.

С прежней должностью меня связывала надежная пуповина, которая обеспечивала работу сердца, печени, головного мозга и всяческих селезенок. У меня не было других интересов, кроме службы.

Художественную литературу я не читаю лет двадцать, считаю, что это затея для бездельников. С музыкой тоже как-то не сложилось. Так, слушаю понемногу, но чтобы фанатеть, этого нет. Машину самостоятельно водить опасаюсь. Дачу терпеть не могу. Если разобраться, у меня нет ничего такого, что принято называть хобби. Кстати, кошек и собак тоже не перевариваю.

И что теперь? Теперь эта пуповина превратилась в тонкую нить, в паутинку. В надежду, практически безнадежную. Но именно эта микроскопическая надежда позволяет держаться на плаву.

4 марта, вторник. Ольга заболела. Мне кажется, она притворяется, специально не встает, чтоб не заботиться обо мне, чтоб я сам заваривал чай, сыр нарезал. Да почаще заглядывал в её комнату – как, мол, женушка себя чувствует, сколько градусов набежало в термометре. Задолбали списки лекарств, все эти предукталы, панангины, кавитоны и прочая химия.

После обеда приперлась Юлька. Не успела поздороваться, сразу – дай. Нужен новый телефон. Навороченный. Или как он там называется, смартфон что ли. Говорю –  я же тебе купил недавно. Дорогущий, между прочим. Она в истерику – ты чо, дед, ему почти год. Стыдно вынимать при одноклассниках, хоть не ходи в лицей. Растет маленькая стерва. Хотя, какая маленькая? Летом будет шестнадцать. Я ей говорю – а чего у родителей не просишь? Я, между прочим, пенсионер, сижу на шее у государства. А она – дед, ты чо, не знаешь этих жлобов? Отец машину поменял недавно. А твоя доченька спускает денежки то в Испании, то на Мальдивах. А сейчас намылилась в Шри-Ланку, чего там забыла, не знаю.

И давай рыдать. Я, мол, Золушка, все меня попрекают, говорят, мы на тебя половину бюджета тратим, учим в престижном заведении. Так не учите! Я сяду с протянутой рукой у Покровского собора, прямо в этих лохмотьях от Гуччи, и буду ныть – подааайте на хлебушек.

И так разрыдалась, что я не выдержал. Спрашиваю – сколько? Она такую цифру загнула, меня чуть кондрат не хватил. А Юлька уточняет – дед, это самый простенький.

Ладно, выдал ей деньги. Она пересчитывает, а я думаю, как эти молодые умеют так плакать без единой слезинки, одним голосом. Юлька денежки спрятала, а мне говорит – дед, ты прикольный пацан, только древний, как яйцо динозавра. Снаружи вроде не очень старый, а внутри нафарширован мусором.

Спрашиваю – каким еще мусором?

А она – ну, тем, что был у вас при социализме. Или чего вы там строили, не знаю. С такой начинкой сегодня ловить нечего.

Чмокнула меня в щеку – и бежать.

Я ей вдогонку – стой! К бабушке зайди. Болеет, третий день не поднимается.

А Юлька смеется из двери – обязательно зайду. В другой раз. Чао!

6 марта, четверг. Сегодня маленький юбилей. Исполняется ровно месяц, как меня турнули со службы. По этому поводу хлопнул полбокала виски и задумался вот о чем. Какого, спрашивается, лешего слово «бюрократ» произносят через губу, с презрением? А когда говорят «технократ» - тут полная уважуха. Кто мне растолкует, чем, допустим, конструктор, который проектирует зеркало заднего вида для наших паршивых автомобилей, лучше клерка, привыкшего трудиться за бюро. Мы, бюрократы, для социума важнее в сотни раз. Мы не просто перекладываем бумажки с места на место, мы управляем круговоротом документов, прокладываем русла для высочайших распоряжений, открываем необходимые шлюзы и перекрываем кислород тем, кто мешает продвижению этих распоряжений. Не будь нас, гигантская воронка бумаг поглотит целые ведомства и расшатает устои государства.

7 марта, пятница. Я поменял тактику, и настроение резко пошло вверх. Теперь не сижу в квартире, а по утрам отправляюсь к Белому дому в надежде, что увижу Аркадия Семеновича или Петра Ивановича. Встречу их как бы случайно. Поздороваюсь. Слово за слово, глядишь, и проскочит какой-никакой намек. Или вдруг скажут – ты чего не заглядываешь, коллега, мы тебе местечко пригрели, как обещали. Мы своих не бросаем. 

 У меня дурная привычка – подыматься ни свет ни заря. Я и на службу приходил раньше всех. Уборщицы только-только начинали приборку на этажах, вытаскивали мешками протоколы заседаний и письма трудящихся, а я тут как тут. И сегодня проснулся в половине пятого. Открыл глаза, потянулся с наслаждением и начал сканировать бренное тело. Ну? Чего там происходит? Побаливают колени. Тяжесть в правом боку. Во рту сухо и мерзко, как в заброшенной канализации. Короче, ничего нового. Потом заглянул в сосуд, где помещается душа, где стопкой, как полотенца в комоде, сложены мои чувства. Ну, там восторг, зависть, страх, отчаяние, любовь и ненависть, блаженство и беспомощность. Принялся исследовать обстановку в этой загадочной таре и был приятно удивлен. Господи, думаю, да здесь прибрано, уютно и светло! В спальне, где я дрыхну, подрагивает мутная тина от включенного телека, а в сосудике набирает силу жгучий полдень. Причем, стоит весна. Закипает сирень, и голову кружит аромат молодости. В чем, думаю, причина? Может быть, сон? Давай вспоминать, что за киношку крутило подсознание. Насколько знаю, раннее утро – это время короткого сна, когда стареющим мужикам, вроде меня, снятся эротические непотребности. Или потребности? Кто их разберет?

       Потом вспомнил. Эсма снилась, моя последняя любовь, моя киска. Вроде мы с ней идем по направлению к Елисейским полям, и я вижу, какая она счастливая, и от этого её счастья мне так хорошо, что я уже не иду, а лечу рядом с ней, но лечу незаметно, оторвавшись от земли всего на пару сантиметров, чтобы не привлекать внимания французов.

Чего я только ни обещал, сколько славных мест клялся ей показать. И Париж в том числе. Так и не съездили никуда. Даже в каком-нибудь Мухосранске не были.

         Сегодняшнее утро опишу подробно, потому что настроение лирическое. Думаю, по причине этого необыкновенного сна.  

Как обычно, выпил натощак четыре перепелиных яйца и проглотил капсулу американского витамина «Витрум Центури». Тщательно выбрился, освежил лицо одеколоном «Кензо». Порылся в шкафу и выбрал строгий итальянский костюм. Хотел позвать Ольгу, чтобы она управилась с галстуком, но вовремя вспомнил, что жена болеет и который день лежит, не поднимаясь.

На улице было сыро, в воздухе плавала водяная пыль, «мигичка», как говорила покойная мама. Сегодня рассвет запаздывал. Правда, на востоке уже обозначились блеклые прорехи, но Южная бухта и центр города были погружены во тьму. Только два фонаря тлели в сырой дымке, один на холме, за моей спиной, другой  внизу, в самом конце переулка. Мне предстояло спускаться по каменной лестнице, ступени которой напоминали выщербленные зубы. На эти каменюки опасно наступать даже при свете дня, но я помню наизусть каждый изъян. Тысячи раз я прохожу по этому маршруту, и всегда в груди разливается теплая благодать оттого, что меня окружают эти старые дома с колонами и балюстрадами. Полукруглые балкончики, способные принять лишь одного курильщика, выпирают из фасадов, как девичьи груди. За перекрестком начинается ровная часть переулка. Здесь, шагов за сорок до проспекта, уже ощущались последствия вчерашнего митинга. Видимо, народное вече, разбухая, выдавило участников на соседние улочки. В предрассветной мгле чернели зевы опрокинутых урн. Под ногами валялись бледные прямоугольники разбросанных листовок, прилипших к сырому асфальту. То и дело я поддевал жестяную банку или пивную бутылку. Вокруг стояла девственная тишина, а громыханье банок и сопенье бутылок, вращающихся на бетоне, казались кощунством.

От этого бардака, что творится в городе, меня воротит. Все эти попрошайки, которые недавно стучались в мой кабинет и входили с протянутой рукой, сегодня целыми сутками митингуют, скандируют и выбирают своих руководителей. Неуправляемое быдло, стадо баранов предпринимает очередную попытку устроить рай на земле. Никакого почтения к законам, к руководству.

Запомнилась женщина. Сначала услышал, и только потом увидел ее. Она то ли опаздывала, то ли ее подгонял страх. Пустынная улица гулко отражала частый перестук её шагов. И этот звук метался, как шарик пинг-понга, между стенами четных и нечетных домов.

Около девяти часов увидел, как из «Лексуса» вываливается туша Аркадия Семеновича. Ему пятьдесят восемь, на год младше меня, а выглядит свинья свиньей. У меня сердце затрепыхалось, но взял себя в руки, пошел навстречу эдаким гордым селезнем. Поравнялись, я говорю – добре здоровичко, Аркадий Семеныч.

Он мельком глянул на меня и пошел дальше. Как будто не узнал. Скотина.

21 марта, пятница.  С сегодняшнего дня живем в другом государстве, в таком огромном и великом, что даже немного не по себе. Говорят, вернулись на Родину. Что ж, посмотрим, как Родина приласкает своих сыночков.

Утром позвонила Эсма, сказала, нужно поговорить. Договорились встретиться возле нашего кафе. Погода, что в парилке. Едва забрался в автобус, как гром рванул прямо над крышей, все аж пригнулись. Хлынул такой ливень, что казалось, наш автобус тушат пожарники из брандспойта. А пока доехали, все кончилось. Я выбрался из душной маршрутки на волю и полной грудью втянул свежий воздух, напитанный озоном. Молодые листья, скошенные грозой, прилипли к асфальту, и от этого шоссе казалось ковром, расстеленным в запредельную даль. Тяжелые тучи сбились на запад. Там, в бурлящем вареве, то и дело проблескивали электрические разряды. Но здесь полуденный свет был таким ясным, что старые хрущевки выглядели помолодевшими.

Эсма стояла на другой стороне улицы, возле газетного киоска. Желтая ветровка и вязаная шапочка с помпоном делали ее похожей на старшеклассницу. Я наклонился поцеловать ее, но она уклонилась.

Я спросил – что случилось?

Она говорит – эта встреча последняя, забудьте меня, не пытайтесь искать свидания и не звоните.

Я удивился, с каких это пор мы с нею на «вы»?

Зашли в кафе. Мороженое, шампанское, то да сё. Я стал потихоньку выпытывать, и она начала говорить, чуть не плача. Сказала, ей вот-вот стукнет тридцать, а у нее ни семьи, ни детей. Подруги издеваются, говорят, Эсма, твой поезд ушел. Она не верит. Считает, что у нее есть шанс. Может быть, последний, но он есть. Теперь самое главное – не допустить промах.  

Я, конечно, сразу догадался, что у нее появился мужчина. Спрашиваю – кто он?

Отвечает – не важно.

Я интересуюсь – молодой?

Оказывается, сорок один год. Да к тому же женатый.

Вот те на, думаю, моя киска наступает на те же грабли.

А Эсма гнет свое – женат, говорит, но с женой ничего общего. У нас будет свадьба. В конце года.

Я поздравил ее, а сам подумал: «Я точно так же обещал жениться на этой девочке». Пять лет морочил ей голову. Говорил, подожди, подожди. А сам даже не собирался. Возможно, я не хотел потерять Ольгу, вернее, её заботу обо мне. Она опекала меня, как мать, крошки сдувала. А Эсма? Красивая, сексуальная, и… слишком молодая. Я всегда боялся нашей разницы. Но не хотел ее отпускать, решил, что буду держать до последнего. Я был уверен, что она любит меня. Решил проверить на всякий случай. Положил свою ладонь на ее хрупкую ручку и начал вешать лапшу на уши. Сказал, как она дорога мне, как я без нее пропаду, просто умру от тоски и от ревности. Я сказал, что теперь меня ничто не держит. Я свободен от работы, я выполнил все обязательства перед детьми, с женой мы совершенно далеки, и мой уход практически ничего не изменит в ее жизни. Поэтому я и Эсма, мы можем сыграть свадьбу в обозримом будущем.

Она спросила – когда? И прижалась ко мне. Ее щека горела от шампанского, а, может, от моих обещаний. Я раздухарился не на шутку и ляпнул – поженимся летом.

Не буду описывать, что мы делали потом, в ее однокомнатной квартирке. Я же не Мопассан.

14 мая, среда. Эйфория в городе схлынула, на ее смену явились их величество серые будни. Я внимательно слежу за всей этой чехардой, за калейдоскопом смен в руководстве. Приходят новые, совершенно незнакомые лица. Опыта работы на две копейки, амбиций на сто рублей.

Одна радость – Аркадию Семеновичу и Петру Ивановичу дали под зад коленом.

Вспоминаю, как учили работать нас, буквально натаскивали. Воспитывали на чинопочитании и доносительстве. Шестым чувством надо было определить сильного, идущего в рост чиновника. Примкнуть к такому человеку и помочь сковырнуть слабеющего старого начальника. Я, когда сделался начальником, пусть небольшим, сам начал отслеживать шуструю молодежь, набирающую силу. И аккуратно устранять этих живчиков во избежание конкуренции. Нас учили жить и наслаждаться отношением подчиненных, когда те заискивают и лебезят. Помню, как закрывался в рабочем кабинете и часами просматривал запись своего юбилейного банкета – тосты, подарки, поцелуи молодых сотрудниц. Кайф, да и только.

20 мая, вторник. Ура! Ура! Ура! Сегодня позвонил помощник нового шефа, просил зайти после обеда. Я пришпилил на пиджак георгиевскую ленточку и отправился в Белый дом. Поднимался по знакомым лестницам, и мне казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет от перевозбуждения. Пришлось сунуть под язык шарик корвалмента.

Разговор с помощником был непростой. Им позарез нужен человек, в совершенстве владеющий делопроизводством. Он расспрашивал, за что меня турнули в феврале? Как я отношусь к новой власти? Что делал во время, как он выразился, революционных процессов?

Пришлось лавировать предельно аккуратно. Сказал, турнули за то, что отказывался выполнять коррупционные указания бывших властей. В дни революции стоял с народом на митингах. И однажды дежурил на блокпосту на окраине города.

Все, завязываю с дневником.

Завтра выхожу на службу. Должность, правда, невысокая, и в мой кабинет можно пройти не через парадный вход, а только через служебный. Но зато я снова здесь, в Белом доме. А это значит – без нас никуда. Мы еще постоим у штурвала, а попутный ветерок рано или поздно дунет в наши паруса.      

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Чт декабря 25, 2014, 19:11:40 Виктор Александрович, добрый вечер! С Наступающим вас.Все перед Новым годом в делах, всё никак ваш рассказ не прочитают, и я тоже только сейчас добралась. Как-то мне нужно переварить. Пока могу сказать, что в этом персонаже вопреки всему, как это ни парадоксально, есть обаяние. Я даже в чем-то понимаю эту Эсму. Может, эта откровенность предельная, сама форма дневниковая так действует. Какая б душа ни была порочная, эгоистичная,циничная, но чувствуется, что есть она, душа-то, есть. Вот здесь, например, прям художник, а не чиновник: "Мне предстояло спускаться по каменной лестнице, ступени которой напоминали выщербленные зубы. На эти каменюки опасно наступать даже при свете дня, но я помню наизусть каждый изъян. Тысячи раз я прохожу по этому маршруту, и всегда в груди разливается теплая благодать оттого, что меня окружают эти старые дома с колонами и балюстрадами. Полукруглые балкончики, способные принять лишь одного курильщика, выпирают из фасадов, как девичьи груди. За перекрестком начинается ровная часть переулка. Здесь, шагов за сорок до проспекта, уже ощущались последствия вчерашнего митинга. Видимо, народное вече, разбухая, выдавило участников на соседние улочки. В предрассветной мгле чернели зевы опрокинутых урн. Под ногами валялись бледные прямоугольники разбросанных листовок, прилипших к сырому асфальту. То и дело я поддевал жестяную банку или пивную бутылку. Вокруг стояла девственная тишина, а громыханье банок и сопенье бутылок, вращающихся на бетоне, казались кощунством". Есть в них сила какая-то, в бюрократах этих... Последняя правка: декабря 26, 2014, 18:26:41 пользователем Екатерина Злобина

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Чт декабря 25, 2014, 19:39:59 Он демоничен.

Дата : Вт декабря 30, 2014, 16:33:37 Уважаемая Ирина, наконец-то я сумел войти в раздел "Комментарии", научила Наташа Баева, спасибо ей. Благодарю вас за прочтение и за понимание сущности главного героя, который был и есть моим хорошим другом в реальной жизни. Добродетель и мерзость присутствует в каждом, но только пропорции этих качеств имеют значение. С главной задачей я до сих пор не могу справиться - до понять до конца и показать, как нормальный пацан, душа компаний, ярый защитник справедливости и, вообще, обаятельнейший молодой человек под влиянием внешних обстоятельств со временем превращается в монстра, у которого моральный вектор разворачивается задом наперед. Ирина, с наступающих вас Новым годом, будьте счастливы и успешны.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вт декабря 30, 2014, 23:23:46 Испытание властью - одно из самых тяжелых испытаний для души. Наверное, поэтому. Тема для творчества неисчерпаемая. Возможно, Виктор Александрович, вы к этой теме еще не раз вернетесь в других своих произведениях, но теперь уж точно в Новом году! Спасибо за поздравления, вам тоже всех благ и новых рассказов и повестей о сути власти, внутреннем поиске, преодолении себя, человеческих заблуждениях и победах, любви и вере!

Дата : Пт января 30, 2015, 22:27:03 Дочитала с интересом и саркастической брезгливостью к герою. Форма. Переход, такой простой, к форме дневника, повествованию от 1 лица здесь очень даже мило выглядит, это понравилось. В самом начале режет слух "слесарЯ" и несколько не к месту запятых (или их отсутствие) - видимо, истопник и вправду не особо грамотный, а вот чиновник уже нормально пишет. Но: абзац, начинающийся "На улице было сыро" за 7 мая, пятницу, не мог быть написан клерком-бюрократом, там слишком поэтический язык, подобным недоступный. То же самое в описании ливня, когда он едет на автобусе к любовнице. Читать было интересно, на всем протяжении была надежда, что так и останется он на пенсии, никуда его не позовут. Потому что очень он гадкий, и вообще - ни одного положительного, не аморального персонажа во всем рассказе. Все женщины - жена, любовница, внучка - отсосалки, каждая сосет из него как им надо, и сам он, старый молодящийся хрыч, гадок, и его коллеги - такие же моральные уроды, как он.

Елена Фиссер Moscow

Дата : Пт января 30, 2015, 23:07:08 Это была я, Елена Фиссер

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пт января 30, 2015, 23:22:29 Лена, что это за новый жаргонизм "отсосалки"? Сама придумала? Вроде, уже давно на свете живу, такого варианта ни разу не слышала, хотя по смыслу догадаться, конечно, можно.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пт января 30, 2015, 23:28:57 Если сама, лучше не надо употреблять, поскольку ассоциация сразу с глаголом - а это очень грубо... Придумай лучше другой авторский неологизм.

Елена Фиссер Moscow

Дата : Сб января 31, 2015, 00:08:54 И что теперь, комментарий удалить? или написать то же, заменив только это слово?

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Сб января 31, 2015, 12:28:09 Удалить может только модератор:). Просто у нас в правилах - нецензурную лексику в комментариях не употреблять. Но поскольку такого слова вообще нет, даже не знаю... Думаю, что автора не сильно шокирует.

Наталья Баева Москва

Дата : Сб января 31, 2015, 13:57:34 Циник - это бывший романтик, так что, Лена, не переживайте:) Просто в дальнейшем не пользуйтесь этим словом - и не будет вопросов.

Наталья Баева Москва

Дата : Сб января 31, 2015, 20:23:46 Меня почему-то не смущает появление в тексте поэтичных фрагментов) Человек - существо многослойное. А уж если оказывается в не комфортной для себя ситуации - тут в нем и просыпается "художник", так что ничего удивительного. Рассказ мне понравился.

Елена Фиссер Moscow

Дата : Сб января 31, 2015, 23:57:21 "Циник - это бывший романтик". А это интересная мысль, очень правдоподобная. Вероятно, герой был романтиком когда-то давно, пока не заматерел и не погряз в порочной круговерти своей жизни. И теперь - в рассуждениях хотя бы о погоде-природе - лиризм у него проскальзывает. Рассказ мне тоже очень понравился. И видно, что писан с реальной натуры, хорошо изученной.

Виктор Лановенко

Дата : Вс февраля 01, 2015, 12:28:52 Спасибо всем, кто удосужился прочитать рассказ. И особая благодарность комментаторам. Да, у героя есть реальный прототип. Это мой давний друг. И, боюсь, он начистит мне морду, когда раскопает этот рассказ в интернете. Одно утешает – герой рассказа получился мерзавцем, а давний друг – отличный мужик с определенными недостатками, как и все мы, поэтому, возможно, не узнает себя.

Елена Фиссер Moscow

Дата : Вс февраля 01, 2015, 14:45:55 Виктор, не то чтобы он прямо мерзавец, в конце концов, никого не убил, не ограбил, и жена с любовницей (и внучкой) его тоже пользуют, как и он их (кроме внучки). Просто этические рамки как-то расплылись в последнее время, и сам себя он ведь точно плохим не считает, как и множество посторонних считает его нормальным мужиком. То, что он живет с двумя женщинами, врет обеим, что презирает народ, привык быть в тепле, сырости и сытости, ничего, кроме этого, не умеет, что у него нет настоящих друзей, и в дружбу он не верит, и с коллегами он как собака, и они с ним так же -- все это многими современниками воспринимается как норма, обычная жизнь "успешного человека".

Виктор Лановенко

Дата : Вс февраля 01, 2015, 17:58:21 Да, Елена, это, пожалуй, так. К моему большому сожалению литература не тот инструмент, который способен корректировать нравственность, сохранять достойные традиции и убеждать, что пить водку русскому человеку вредно, так же, как чукчам и эскимосам, у которых слабое сопротивление организма этому злу (я, кстати, прилично выпиваю). Что нам поможет - не знаю. Возможно, патриотизм (я плохой патриот) или второе пришествие Христа, который объявится где-нибудь в поселке Шебекино, белгородской области.

Елена Фиссер Moscow

Дата : Вс февраля 01, 2015, 23:56:30 Не согласна. Миссия литературы (как искусства вообще) - в т.ч. и делать человека лучше, чище, нравственнее. И такой рассказ, как Ваш, как раз способен решать эту проблему. Думаю, прототип или люди, подобные ему, узнают себя в рассказе, потом прочитают, что о них думают, и сделают свои выводы. Это вполне стимул для самокопания.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.