БЕЛЫЙ КАПЮШОН

В ночь августа от изобилья

летящих звёзд я был хмелён.

О как же, как тебя любил я –

Мой ангел, как я был влюблён!

Висела в небе эскадрилья

инопланетных кораблей;

ты спрашивала: «Где же крылья

и треугольники рулей?»

Ты всё шутила: «Закадрил я

тебя наивную не зря…» –

покуда розовые крылья

свои не распахнёт заря.

Я вспоминаю наши встречи

и этот звёздный звон сверчка,

и плащ, накинутый на плечи,

и стук надверного крючка;

и как нечаянно открыл я –

и неуверен, и смущён –

что так на спрятанные крылья

похож твой белый капюшон.

ГОЛУБЬ С ГОЛУБКОЙ

В домик твой, что чуть виден в изюме,

Я приеду в помятом костюме.

Объясню: «Потому что льняной».

Скажешь мне: «Ты сегодня иной!»

В домик твой, что чуть виден в мускате,

Мы с тобою войдём на закате.

Как давно я с тобой, ты со мной –

мы не виделись в жизни земной!

Ты нарежешь нам ркацители –

будут гроздья из вазы свисать.

И, как раньше, придут коростели

в твой нескучный, как сон, палисад.

Ты найдешь позабытую трубку

ту, что я у тебя потерял.

Мы обкурим ночную Алупку

и прочтём про тебя материал.

Напечатанный в толстом журнале,

он поведает, как на бьеннале

продавались картины твои:

виноград и портреты мои –

там, где я с можжевеловой трубкой

воскуряю хмельной самосад

и целуются голубь с голубкой,

украшающие фасад.

***

Сгладят волны житейского моря

эту память, как след на песке;

и сотрётся на мониторе

несуразное слово в строке.

Станут гроздья плодов состязаться:

где тут охра, а где терракот…

Так слова в середине абзаца

образуют негаданный код.

Этот сбег окончанья к приставке

разных слов, что теснятся в строке;

этот стык, принуждающий к правке,

оттиск тихой воды на песке…

Я к нему прикоснусь головою,

как дельфин, трепыхнусь на мели,

обдаваем тоской волновою,

я вдохну жаркий воздух земли.

Неуклюже сползая к прибою,

не почую беды. Потому,

весь обшит золотистой канвою,

что такое со мной, не пойму.

ПРИМЕТЫ

Сиреневые заросли апреля

под снегопадом февраля опрели,

свирели первомая отсырели,

поэтому не слышно соловья.

В трущобах караимского жилья,

напоминающего древние погосты,

дрозды сидят, как траурные гости…

А ведь, по сути, так оно и есть;

в пустых руинах обитают духи.

Они как безымянные старухи,

их, там и сям мелькающих, не счесть.

Я тот, кто всюду видит письмена,

и заповеди видит, и заветы,

порою чудятся мне эти имена,

а может быть, рунические веды?

Всё на Руси зависит от погоды

исход войны и поведенье птиц,

и даже наши личные невзгоды,

и даже сочиненье небылиц…

Поэзия, и ты немало значишь –

то волю дашь, то крепко озадачишь.

Откуда у тебя твои права?

Откуда вновь ко мне идут слова?

Зачем я их выстраиваю в ряд?

Мои стихи – они совсем иные…

Они, как те пришельцы внеземные,

пока ещё не с каждым говорят?

Конечно же, наладится погода,

что отрицает метеопрогноз.

Но я поэт. И как дитя народа,

Приметы чту и в шутку, и всерьез.

Когда роса на заросли жасмина

легла в конце бессонницы моей,

в ответ на грустный голос муэдзина

запел бахчисарайский соловей.

***

Золотые слова не растут на деревьях.

И не падают с неба они, как плоды.

Золотые слова все от пращуров древних.

В них – премудрость беды и страды.

И святых, и бессмертных следы.

Золотые слова сквозь молчанья обеты

шлют – приветы, приметы, ответы…

В них – все песни, что были когда-то не спеты

В них – вся матушка Русь и все батюшки-светы.

Наша слава они и молва.

Золотые слова

На серебряном блюде молчанья –

Лепетанье они и мычанье

От младенческих уст

До предсмертного бреда…

В них костей или яблока хруст;

Пораженье они и победа.

Золотые слова,

словно мёды, текут по устам.

Золотые слова,

словно годы, текут по усам…

БАЗИЛИКА

Дела, увы, идут не часто в гору.

Успех не часто радует меня.

Знавали вы меня в ночную пору

И то, каким я был средь бела дня.

Я был мудрей учителей моих.

Поскольку брал всё лучшее у них.

Я больше знаю, потому что опыт

познания перенимал невольно.

Я подавлял души бесстрашный ропот,

когда бывало страшно и не больно.

Я мир любил. Я свой колосс лепил

из глины, пальцы обжигая печью.

Из родников священных мёды пил.

Я упивался первобытной речью.

Она во мне не праздновала правил.

Она звучала, как течёт река.

Я этим первозданным балом правил,

Я сам творил законы языка.

Так пишет неподвластная рука;

так появляется нечаянно строка;

так бьётся сердце, мыслям непокорно;

так дышит предрассветная валторна;

так время превращается в века.

И так художник разглядеть не может

свою картину, линии чертя.

Он, голову сломя и очертя,

безумно их, запутывая, множит.

Так в плаче женщины среди житейских драм

слышны младенцев нерождённых крики.

Так из руин античной базилики

Однажды воскресает Божий храм.

УЛИТКА ВИНОГРАДНАЯ

Повитый пуповиной, выходил

я на руки искусной повитухи.

Звенели в окнах золотые мухи

под августовский свет паникадил.

Я в грудь твою впивался глубоко.

Столь сладостной не знающая боли,

в меня своё сочила молоко

и плакала от счастья поневоле.

Младенец я подобен был моллюску –

улитке виноградной, что впервые

из раковины выпростала ножку,

тащить пытаясь кальцевую плюску.

Она хрупка, но неподсильно вые

удерживать веснушчатую ношу,

которая по истеченью лет

преобразится в круглый минарет.

Не покидая, я останусь в нём,

как муэдзин – небес агораном –

нездешним гласом в зоне ультразвука

в теченье жизни звать несчётно раз

и добродетельного, и башибузука

забыть про всё и совершить намаз.

Так я узнаю, почему зурна

звучит и бесподобно, и печально;

и тайну семени, и в чём закон зерна,

и почему живое безначально.

Я крепко заскучаю по тебе.

Моллюск по отшлифованной резьбе,

я соскользну к подножию минары

и просочусь сквозь скорлупу макушки.

И станет пусто в брошенной ракушке,

которая проекцию сансары

напомнит тем, кто просвещён в буддизме.

Пойду туда, где августовский свет,

где безотчётно, как при коммунизме,

Ты обитаешь миллионы лет.

КРУГОВОРОТ

Ту женщину,

с которой в прошлой жизни

я, не задумываясь, изменял жене,

мне дали в жёны

в следующей жизни.

Но я и в этой жизни изменяю

с той самой женщиной,

что в предыдущей жизни

была моей обманутой женой.

Причина в том, что о прошедшей жизни

Мы знаний в новой жизни лишены.

РУЧНАЯ РАБОТА

Я слышу тихое движенье

ночной воды.

Я чувствую свечное жженье

ночной звезды.

Я знаю, будет продолженье

земной страды,

хотя уже изнеможенье

пришло в сады.

Они от тяжести плодов

вздыхают глухо.

Рассвет распахнутый бордов –

он след от плуга.

Уже рассыпалась вода

из атмосферы.

Уже небесные стада

пасут шумеры.

Я снова взялся за перо –

перстосложенье.

Оно моё информбюро –

моё служенье.

Не составляет мне труда

строчить отчёты.

Я не боялся никогда

ручной работы.

Я дело делаю честно;

и превосходно.

Я знаю, от Кого оно,

Кому угодно.