*  *  *

Сегодня опять штормит,

идет полоса невзгод

и Троя моя лежит

в руинах, который год.

Я чувствую, что нигде

не скроешься от химер –

на суше и на воде

спасает один Гомер.

Пора выключать закат

и плыть по ночным волнам

туда, где горчит мускат,

но верят словам и снам.

ОДИССЕЙ

По морю потерянных дней,

где время течет, как вода,

куда-то плывет Одиссей –

до срока не важно, куда.

Герои воюют и пьют,

герои не верят словам,

но песни Гомера поют

Сирены по всем островам.

Я драхмы менял на рубли

в таинственном царстве теней

и плыли мои корабли

по морю потерянных дней.

Я Трою сожгу за собой

и выйду живым из огня

навстречу Гомеру – слепой

старик не узнает меня.

ОРФЕЙ

Я долго бродил по земле,

скитался по белому свету,

пока не увидел во мгле

разрушенный мост через Лету.

Окрестности были пусты:

печальная, как Эвридика,

страна, где сжигают мосты,

лежала бесплодно и дико.

- Куда утекает вода,

кому помогает химера

и что остается, когда

разрушены правда и вера?

ГЕКТОР  И  АНДРОМАХА

Андромаха прощается с мужем –

он идет на большую войну

за какую-то малую сушу,

как водилось у них в старину.

Гектор спешится и улыбнется –

меланхолии нет и следа,

только он никогда не вернется,

не вернется уже ни-ког-да.

Что-то в жизни людей неисправно,

если мир утверждают войной,

и опять голосит Ярославна

на высокой стене крепостной.

Я не знаю, что будет в дальнейшем,

сколько мы возведем крепостей

на слезах обезумевших женщин,

на крови не рожденных детей.

Андромаха прощается с мужем…

АФРОДИТА

Приходила, потом уходила

налегке, как морская вода,

только вот никогда не любила,

не любила тебя никогда.

Можно даже на пристани быта

захлебнуться соленой тоской,

лишь бы солнечная Афродита

появлялась из пены морской.

К  ДЕЛИИ

Я старше на тысячу лет,

а ты бесконечно моложе

и всепроникающий свет

гуляет ознобом по коже.

Ты мимо идешь по судьбе,

но даже окликнуть не смею.

Я просто пишу о тебе,

а вот о любви –

не умею…

*  *  *

Пряный запах южного курорта,

белые магнолии в цвету;

по дороге от аэропорта

карамель растаяла во рту.

Поселюсь у самого залива,

у седого грека-чудака,

чтобы видеть, как неторопливо

море переходит в облака.

Содержатель маленькой таверны,

где всегда столуются в кредит,

обожает Грина и Жюль Верна,

говорит красиво и навзрыд.

Винный погреб делу не помеха:

можно, выпивая перед сном,

слушать укороченное эхо

вечного прибоя за окном.

А потом хозяйке, до упаду,

заливать за дружную семью,

за великолепную Элладу,

за дурную голову мою.

Только море – цвета перламутра,

долгий разговор накоротке,

и, неувядающий наутро,

виноградный вкус на языке…

*  *  *

На самом краю Казантипа,

где море встает на дыбы,

на фрейдовский комплекс Эдипа

выходит кривая судьбы.

Знакомое чувство: как будто

стремился всю жизнь напролет

туда, где забытая бухта

морскими огнями цветет.

Сакральное право земное

записано мне на роду

и знаю, что станет со мною,

когда я на берег приду,

когда перебесится море,

звезда на Боспоре вздохнет

и женщина в греческом хоре

высокую ноту возьмет.