Закрой глаза, как будто тебя здесь нет…

                                                                                                                          С.Д.

Поверить трудно, но в книжном царила жуткая толкотня. В книжном! Накануне нового учебного года народ жаждал тетрадей и карандашей. Маркетологи этой потребности подыграли и объявили умопомрачительную скидку. Ей богу, с такой скидкой грех не нагрести полную корзину тетрадей, даже если они тебе к чёрту лысому не сдались.

Я хотел всего лишь книгу.

Вечером, в начале седьмого, поезд громыхнет буферами, и у меня будет почти двое суток на то, чтобы глава за главой воскресить в памяти обрывки институтских дискуссий. Раньше многое казалось пустым сотрясанием воздуха, теперь же всё это может сыграть свою роль. Час настал, едрёна вошь! Да только прежде предстоит раскопать могилу глубиной почти в десять лет. Разумеется, книга не повысит мою компетентность. Но, по крайней мере (я на это надеюсь), поможет хотя бы в первые дни выглядеть на фоне других претендентов не совсем полным идиотом. А там уж как пойдет.

В том крыле, где стоят стеллажи с книгами, особой суматохи нет. Отдельные фигуры с шалыми глазами блуждают и здесь, но их надежды, что среди книг можно найти карандаши или хотя бы ластики, быстро рушатся. Тут только книги. И я смог спокойно, без толчков в спину, разыскать то, что мне нужно. К несчастью, оба отдела магазина – и книжный, и канцтоварный – обслуживал единый кассовый островок. Чудовищная очередь опутала и заглотила все прилегающие сектора с полуопустошенными стеллажами. Чтобы занять место в хвосте этой «змеи», пришлось втиснуться в самую гущу, и я таки получил свои тычки.

Корзина мне без надобности (к школе собирать пока некого), поэтому книгу держу перед собой. Признаюсь, не ожидал, что взгляд и душу будут согревать слова на обложке. Они были как дружеский привет со всех бесконечных лекций, дождливых прогулов, прокуренных комнат и невероятных попоек, когда сквозь хвастливые споры было слышно, как ось мироздания трётся о сковороду с закуской, установленную в центре стола. Час настал и я ощущаю нутром: то, о чем эта книга – моя тема.

Впрочем, пока рано что-то загадывать – впереди второй этап собеседования и стажировка. Может, я и не великий спец, но по крайней мере понимаю, о чём вообще речь. А где они возьмут спецов? Все остальные из таких же институтов, из тех же свежераскопанных «могил».

То ли кондиционеры не работали вовсе, то ли не справлялись с наплывом тел, разгоряченных мыслями о выгоде – в помещении было адски душно. Уже через пять минут пот заблестел на лбу и побежал мелкими строчками по спине. Прокатившаяся по головам волна негодования оповестила, что один из двух кассовых терминалов вышел из строя. Отлично, чёрт возьми! Вдали, у острова с табличкой «Касса», одна человекоголовая змея начала потихоньку поглощать вторую, сливаясь в единый поток корзинок с пёстрым канцелярским барахлом. На лица легли скорбные тени. В сумраке обреченно ввалившихся глазниц замерцали лампадки страдания. Пояса джинсов, резинки трусов и колготок намокли от пота. Под весом корзин пальцы теряли силу. А еще не насытившиеся части чудовищного организма, исполняя списки покупок, продолжали сновать по проходам, обгладывая полки.

Одно лицо мучилось настолько, что я невольно им залюбовался. Круглощекому мальчишке лет тринадцать. Он в магазине не один – подобно капюшону кобры над ним нависает опекунша – судя по всему, бабушка. Согласен, гадкая ассоциация… но шипела она точно, как змея.

- Ну, баб!

- Шшшшш…

- Я верну тебе половину денег, давай купим!

- Шшшшш…

Опекунша что-то бойко произносит, шелестя подвяленными за шестьдесят лет губами, но, ей богу, я не могу понять из её ответов ни слова. А мальчик всякий раз, подобно поднимающемуся на Голгофу Христу, закатывает глаза и хнычет, изнемогая под своей отчаянной, но неотвратимо умирающей надеждой. В руках у него, как и у меня книга.

- Ну, баб!..

Я быстро усёк, чем примечателен этот изнывающий в бессилии отрок. Подобный экземпляр есть почти в каждом квартале, почти в каждой школе. Был такой и в моём классе. Лох! Чмырдяй! Ничтожество. Во мне шевельнулось что-то звериное. Вот он запах жертвы – липкий, раздражающий.

Из-под джемпера выглядывает туго застегнутый воротничок. Фу! А над переносицей – клочок шерсти, словно брови сцепились в невероятном армрестлинге. Место смычки как центр мишени. И тут я почуял, что мальчик закатывает глаза вовсе не потому, что бабка не хочет покупать ему книгу, а потому, что её корзинка полна школьных тетрадей. Это означает одно – скоро он снова окажется среди них. Среди стаи гиен, готовых в любой момент вцепиться в горло. Один на один с мишенью на лбу и такой сладкой, манящей обреченностью в глазах.

- Ну, баб…

Канючил он без всякой надежды. Прощальная скорбь очей растворялась в глянце суперобложки:

«Современное стрелковое оружие армий мира»

Ожерелье золотых букв, а под ними ювелирно мерцающий на чёрном бархате АК – строгий, прекрасный, как божественный жезл.

- Ну, пожалуйста, в счет дня рождения!..

- Шшшшш…

Духота такая, что под лампами над зажатой стеллажами толпой поплыли тёмные пятна... Чертовы маркетологи! Знал бы наперёд – купил бы книгу вчера, без всяких идиотских скидок…

***

Мальчика зовут Веня. Сразу не скажешь, что хуже – имя, живописная бровь или то, что весь он похож на рыхлый гриб, упакованный в голубенький джемпер. Веня часто болел, поэтому до четвертого класса бабушка занималась с ним дома. А когда его завели в класс, все дети, да, наверное, и учительница почувствовали, что здесь он чужой.

В первый день к нему принюхивались. На второй – полетел пробный шар.

- Веня, сыграем в оленя?

- А это как? – он распахнул глаза в надежде, что ему искренне предлагают сыграть в какую-то интересную игру.

Правила были несложные. Их объяснил Коля Парышев, похожий то ли на итальянца, то ли на этакого мускатного татарина. Первый же удар по сложенным над бровью ладоням взорвал класс хохотом.

«Веня мегаолень!»

Одноклассники встали в круг. И Веня робко улыбался, заставляя себя поверить, что радостное оживление и смех – начало чего-то хорошего, начало взаимодействия, а может быть и дружбы с кем-то из ребят. Но когда прозвенел звонок, и классная руководительница заняла место за столом, Алёна Гладкова подняла руку и попросила разрешения пересесть за другую парту. «Поближе к доске», - пояснила она. Веня поверил. Классная на миг опустила глаза и разрешила. Освободившееся рядом место стало, как вакуум, притягивать к Вене что-то беспокойное, что-то сумеречное. Назвать это проклятием – слишком громко. Просто никто не хотел сидеть с ним вместе – вот и всё.

Сильнее всех Веник боится Колю Парышева. Ненавидеть его открыто он не может. Тягучее оцепенение сковывает, стоит только попасть в поле видимости этого гнусного опарыша. Уголки губ невольно приподнимаются в тоскливой полуулыбке. Она – его единственное средство защиты, многократно доказавшее свою бесполезность. «Я не отношусь к тебе плохо, Коля, мы не враги», – вот о чем силится промямлить эта полуулыбка. Но снова и снова едкая, испепеляющая ухмылка Парышева непробиваема.

Если все привыкли называть его Веник, иногда добавляя обидное «помойный», то Парышев обращается к нему по-своему. Только он. Словно обладает лицензией, которую никто не смеет оспорить.

- Мангуль!

Это слово, вылетает из ненавистного рта как отточенная сабля. Рассекает воздух перед лицом, и по спине ползет холодок. Чуть ближе – и из разрубленного наискось черепа черным водопадом хлынет кровь.

На одном из уроков географии учитель попросил Веню встать и назвать известное озеро в Южной Америке. За секунду до ответа Веник уже точно знал, что произойдет, и не ошибся.

- Титикака.

Класс взорвался визгливым ликованием. «Тити-кака!» Именно так все (и Парышев в том числе) долгое время обзывали Веника. А потом по какой-то бессмысленной причине он получил новое прозвище, метку раба: Мангуль. И никто больше не называет его так, только «хозяин». И всякий раз холодок по спине. И тоскливая полуулыбка.

Когда бабушка или еще кто-то из взрослых иногда за праздничным столом спрашивают, всё ли у него в порядке, не обижают ли его в школе, он говорит, что нет, всё хорошо.

А что он должен им сказать?

Всё, что хочется сказать, он говорит своей книге. Суперобложка немного обтрепалась на корешке, но золото букв по-прежнему весомо, а автомат Калашникова на черном бархате всё так же прекрасен.

«Современное стрелковое оружие армий мира».

Вот он находит одну из любимых страниц и видит Парышева в оптический прицел снайперской винтовки М2010. «Пау!» - размалеванные восьмиклассницы с визгом разбегаются в стороны от рухнувшего на школьном крыльце тела с размозженной головой. Иногда он берет более тяжелую машину Barrett M82. Глаз прищурен, палец на спусковом крючке. Как сладко в этот миг не дышать. А вот – автомат с магазином на шестьдесят патронов. Этого хватит, чтобы каждому в классе засадить по две пули. Но для надежности при себе нужно иметь еще что-нибудь. И Веня переворачивает страницу за страницей, выбирая то, что точно не даст осечки.

Но книга – всего лишь книга.

На выпускной вечер он не пошел. Зачем портить себе праздник?

…Бабушка категорически против, но он не переубеждает её, не доказывает, не спорит. Каждый аргумент – почему он хочет поступить в институт МВД – заранее обдуман, подготовлен и ждёт своей очереди, как патрон в обойме. Он молча дал ей выдохнуться. А когда набрал в легкие воздуха, что бы открыть ответный огонь… вдруг ощутил в груди необыкновенную легкость, словно в душную комнату впустили свежесть прохладного утра. Он понял, что ему на самом деле плевать, что думает бабушка. Безразлично. Полностью.

«Решение принято, ба!»

Его пробрала мелкая дрожь. Чудесная дрожь свободы…

Проблемы в стране назревали давно. Пожалуй, с того самого дня, когда верховную власть, спихнув рыночников, захватили так называемые реваншисты. По крайней мере, об этом на все лады талдычат в ютубе. Да и по телеку, нет-нет, кто-то успевает закинуть эту мысль, прежде чем потухнуть под яростными криками встревоженных оппонентов.

«Мы должны быть сильными!» – призывает власть и показывает, как ловко новые танки стреляют в прыжке. Но сильнее становится только злость, потому что цены на всё за год вырастают, а зарплаты остаются прежние. «Мы должны быть честными!» Только справедливостью и не пахнет, когда очередной богатенький сынок сбивает кого-то на пешеходном переходе и, прячась от телекамер, отправляется ждать суда под домашний арест. Мы должны то, мы должны сё. Вся страна по уши в долгах.

«Мы должны быть великими!» Вот это больше всего не нравится тем, кто запускает антиправительственные ролики по соцсетям. Нет, вы никому ничего не должны, – уверяют соцсети, – поскольку вы рождены быть свободными! Свобода – это достоинство. Есть ли достоинство у стада? Свободен тот, у кого есть право видеть, а не только смотреть. Свободу не получишь в подарок от бабушки, не купишь, не украдёшь, её можно только завоевать, умертвив в себе раба. Лучше умереть, выплюнув свою ненависть в лицо врагу, чем жить с полуулыбкой покорного пса – да, Мангуль?..

Веник изменился. Девочки из класса, наверное, не поверили бы своим ярко подведенным глазам, но косматая бровь на загорелом, скуластом лице в сочетании с синим камуфляжем и курсантскими значками стала смотреться весьма брутально. Из бледного шампиньона вырос этакий поджарый боровик. И даже вместо брюшка у него теперь мышцы.

В институте начали проводить тактические занятия по пресечению массовых беспорядков. Курсанты надевают шлемы, берут металлические щиты, дубинки и под руководством плечистых офицеров, расхаживающих в щегольских беретах, строят из щитов коробки, сдерживают натиск, учатся выхватывать из толпы самых дерзких. Кто-то в столовке сказал, что видел, как в институтскую оружейку затаскивали ящики с «калашами».

Страна живёт в предвкушении. То, что так долго вызревало, наконец, налилось и раздулось, как пузырь. Лопнуть может в любой момент. И тогда высвободившаяся энергия сметёт либо тех, либо этих. С обеих сторон готовятся. Курсантов перевели на казарменный режим, усилили посты и паёк. Но кое-что неизменно. «Пау!» – каждый вечер Парышев бьется размозженной головой о школьную ступеньку.

Свобода – это достоинство!

Веня ставит лайк.

Началось всё с митингов, требующих отмены каких-то там пошлин. Ораторы выплёвывают в мегафоны гневные отповеди о том, что из-за этих пошлин мы чего-то сильно недополучаем, весь мир смотрит на нашу страну косо, и вообще, мы лежим на обочине. Митингующих, как по команде, поддержали представители нескольких иностранных посольств. Это взбесило сторонников патриотических сил – ренегатство оппозиции стало очевидно. На площадях начались стычки.

Флаги. Когда их слишком много – это верный признак болезни. Они как пятна, которые покрывают тело, если в кровь попадает яд. Синие, желтые, красные, черные… Сыпь расползлась по улицам, вызывая страшный зуд.

Полторы сотни курсантов разместили в пяти автобусах. У всех при себе щит, шлем, дубинка. Следом двигается «Урал» с тентом. В кузове взвод крепышей в камуфляже и балаклавах. Они сложили ноги на ящики, заброшенные в кузов из институтской «оружейки», в руках держат РГ-6, заряженные гранатами со слезоточивым газом. Чем ближе к площади, тем медленнее двигается колонна. Водители сигналят, требуя толпу расступиться. В борта грузовика, в окна автобусов летят пластиковые бутылки с недопитой газировкой, разный мусор. Кругом буйствуют флаги.

Задача простая: не допустить митингующих в здание администрации. Командиры требуют не вступать с гражданскими ни в какие разговоры и не поддаваться на провокации; напоминают, что главная цель – охрана порядка. Ящики в грузовике под охраной… но для чего они здесь? Фразу «действовать по обстоятельствам» пока никто не произносит. От адреналина в крови у Вени немножко кружится голова.

На часах восемь утра, солнце еще не поднялось над крышами, а над площадью уже тысяча флагов. Во сколько же встали все эти люди? И сколько их соберется здесь к обеду? День, похоже, будет долгий. Веня опускает забрало и встаёт в оцепление. Парни, дежурившие с ночи, уходят отдыхать. На первом этаже административного здания развернута казарма. В одном из кабинетов припрятаны еще несколько зеленых ящиков.

Митинг начался в одиннадцать. Из колонок в толпу, словно растерзанные ошметки, остервенело летят списки причин, от которых играет кровь и чешутся руки. О пошлинах уже никто не вспоминает. Теперь всех жутко бесит недостаток свободы и достоинства. Всем кажется, что костлявые пальцы тирании крепко держат за горло. Вот они – полицейские шлемы, поблескивают, как цепь на руках узника. Мы пришли за свободой, они стерегут наше право молчать.

В какой-то миг толпа начинает напирать. Парни, девушки, взрослые люди – все смотрят с ненавистью, кричат, размахивают флагами. Щит к щиту – курсанты смыкают строй, из здания к ним спешит подмога. В голове одно: не поддаваться на провокации. От плевков защищает стеклянный визор, от бутылок – шлем, от выкриков – общий галдеж. «Кому вы служите? Кого защищаете?..» «Подонки!» «Сволочи!» «Мрази…»

Откуда-то потянуло запахом горящей резины. Выкрики из колонок всё злее. Среди толпы появились лица в масках, и по щитам застучали выдранные из мостовой куски брусчатки. Вот то, о чем предупреждали командиры. Главное, не поддаться, не начать кричать в ответ.

От жары и от внутреннего напряжения всё тело взмокло. Пальцы липкие, пот сочится со лба, словно там открылся краник. В ушах слышен стук сердца. И снова Веник стоит перед стаей и прикрывает голову раскрытыми ладонями. Он всё тот же мегаолень. Он почти всегда «выигрывает» – мало кому удаётся ударить так сильно, чтобы свалить оленя с ног. Ноги его слабели лишь тогда, когда он видел его. Парышев никогда не проходил мимо. А он замирал и ждал, пока воздух не разрежет убийственный оклик… «Мангуль!»

В животе что-то сжалось. Проклятый пот… Высокое здание на краю площади накренилось и вспыхнуло чернотой, в один миг поглотившей небо.

- Эй, боец, алё!

Чья-то ладонь несильно бьёт по щекам. Веня открыл глаза. Серый взгляд в прорезях балаклавы, тент грузовика...

- Алё, одыбал?

Спецназовец суёт пластиковую бутылку: хлебни немного. Веня садится. Руки трясутся от слабости. Вот на ящике его шлем, а щита и дубинки не видно. Под тентом сумрак. За бортом слышен рев бесчинствующей толпы, стук палок, разрывы петард.

Свобода – это достоинство!

Есть ли достоинство у стада?

А у оленя?

Веня берет бутылку. Вроде нужно что-то сказать, но слов нет. Офицер оттягивает краешек тента и выглядывает наружу. Потом поворачивается:

- Слышь, боец. Я на две минуты, понял? Никого сюда не пускай!

Веня кивнул головой и, глотнув из бутылки, сплюнул. Во рту горечь. Плеснул воды на ладонь и вытер лицо. Спецназовец смотрит на него с недоверием и повторяет:

- Я щас.

Веня снова кивнул.

Решение принято, ба!..

По телу растекается сладкая дрожь.

В тот вечер выпуски телевизионных новостей во всем мире начинались экстренными сообщениями о массовых выступлениях в нашей стране. Всех снова обскакал CNN: их съемочная группа умудрилась организовать прямое включение из самой гущи событий.

- Приветствую вас, Элис! Как видите, здесь уже ночь. В любой момент может произойти сбой связи, поэтому постараюсь рассказать всё быстро. Я Мэтью Кьюз, и мы ведем репортаж с площади Свободы, где собралось не меньше ста тысяч протестующих. Эти люди вышли на защиту своих прав, и мы можем только приветствовать их стремление к истинной демократии. Но, как мы видим, действующий режим не готов слышать голос народа и поэтому противостояние будет только нарастать…

Вместо всклокоченной головы корреспондента на экранах появляются кадры мечущихся над толпой флагов, в клубах дыма непоколебимые фаланги полицейских, вспышки рвущихся петард, лазерные лучи. Вот объектив перемещается на освещенное иллюминацией строгое, как надгробие, здание, чтобы показать телезрителям всего мира прячущиеся за окнами тени чиновников, не желающих своему народу блага. Перед зданием за несколькими рядами заграждений стоят полицейские автобусы и армейский грузовик.

За кадром Мэтью Кьюз бодро уведомляет о том, какие ультиматумы предъявлены зарвавшемуся режиму мировым сообществом. Ультиматумы жёсткие. Запад не может игнорировать стремление целого народа к свободе. Это момент истины для всей мировой демократии…

Вдруг на заднем плане, там, где темнеет грузовик, что-то засверкало. Мэтью Кьюз умолк… вот он снова в кадре: пригнувшись, обернулся назад…

- Боже мой, Элис, они открыли огонь!

- Мэт…

- Они открыли огонь! О боже!..

Слышен свист пуль и вдруг напуганный Кьюз страшно дёргает головой, один его глаз выскакивает из орбиты. Кровь брызгает на логотип, и тело вываливается из кадра.

- О боже! – Элис прижимает ладони ко рту. – Боже, Мэт…

Еще целую минуту в эфире слышны вопли и беспощадный грохот автоматных очередей. Божественный жезл исполнил волю жреца.

Мировое сообщество оцепенело.

***

Полупустые полки почти до самого потолка: тетради, блокноты, скоросшиватели… Хлопаю глазами. Надо мной испуганные лица.

- Как вы себя чувствуете, молодой человек?

Во рту пересохло, не могу промычать ни звука.

- У вас случился обморок, – сообщает какой-то мужчина.

Он стоит передо мной на одном колене, придерживает ладонями мой затылок. Я лежу. Рядом чья-то корзинка с ворохом тетрадей и моя книга.

- Есть у кого-то вода? Дайте ему воды!

Делаю глоток из детской пластиковой бутылочки. Сажусь и озираюсь вокруг. Какая нелепость! Я грохнулся в обморок среди книжного магазина.

- Это всё от духоты, – резонно замечает кто-то.

- Да, да… спасибо… извините! – осторожно поднимаюсь, мужчина держит меня за локоть.

- Вы в порядке?

- Да, всё хорошо, извините…

- Да не за что.

- Спасибо! Правда…

Мальчик тоже смотрит на меня. Любопытный взгляд из-под нелепых пушистых бровей. Видит, что я смотрю на него и отводит глаза. В руках книга – чёрный глянец, золотые буквы.

- Откройте вторую кассу, пока мы тут все не поумирали!

Это сказала его бабушка, теперь я расслышал. По очереди катится одобрительный гул.

Вечером я сяду в поезд и, возможно, моя судьба круто изменится. К кассе подхожу первый, Мальчик с бабкой позади. Рассчитываюсь за книгу – «Инженерная геология в условиях вечной мерзлоты». Продавать фритюрницы и пылесосы я больше не хочу! В этот миг в мыслях возникает фраза, которую непременно хочется воспроизвести. Что-то, типа: «Лучше умереть свободным, чем жить как побитый пёс». Кладу на чашечку кассирши еще пару купюр.

- За книгу вот этого парнишки. В счёт дня рождения, – подмигиваю ему.

Он молчит.

И я ухожу. Будто ничего и не было.

9-12 февраля 2020 г.

г. Ангарск