Рыбье рабство

Как тебе живется в рыбьем рабстве?

Где глаза открыты у прохожих,

Где стеклянные волнуются медузы,

Где нет снов и где их быть не может.

Этот мир для снов предельно узок.

Как тебе живется в рыбьем ритме?

Между тонких фиолетовых растений,

Где над плавным миром стынет чайка –

Смерть, неотличимая от тени,

Осыпается на воду горстью талька.

Только поднятые волны правы

В бесконечном неземном поклоне.

Поднимись навстречу им всем телом –

Ветер оцарапает ладони,

Отшлифованные морем до предела.

И когда ты выйдешь на поверхность,

Где-то у дождями сытой Клязьмы,

То в последний раз увидишь, как беспечно

Время вьётся мошкарой и вязнет

В тоне волн. И тонет в волнах вечность.

Здесь на суше только взгляды окон

Так же молчаливо ищут пищи.

Брось им пыльный отблеск по привычке,

Оставляя тело без отличий.

И нырни в подъезд уже по-птичьи.

Память

Великое стояние берёз.

Как этой белизной не заболеть?

Какую память принимать всерьёз,

Каких проигнорированных лет?

Прощальное петляние тропы,

От плевел отделившее зерно,

Простившее досказанную пыль

Ушедшего не дальше, чем давно.

Замри на стыке ветра и травы,

Замри под преждевременный рассвет.

Твои воспоминания равны

Костру из непрочитанных газет.

Орфей

Голос, данный Орфею, Орфей подарил петухам,

Что б неслись лучше куры в его раскалённом Крыму.

И теперь только феню Орфей, как законченный хам,

Почитает искусством и, в целом, сидит на дому.

Неликвидные боги ему иногда говорят:

Прогуляйся, тряхни напоследок, давай, стариной.

Только слышит он вовсе не их, а другой звукоряд

И не внемлет шуршанью богов.

Как говаривал Ной:

Бегство – лучший ответ.

Да и много ли ставить на кон?

И Орфей различает знакомый безлюдный причал,

И Харон поправляет костистой рукой балахон,

Резюмируя: быстро доплыли, накинешь на чай?

Рождение травой

1

Вечная рыба всплывёт

Из тела промокшей воды,

Заточенный вверх небосвод

Наделает в космосе дыр.

Останется только глазеть,

Как медленно льются слова

Из толщи небесных газет,

Здесь что ни слова – то трава.

2

Здесь галки летят на восток,

Смыкаясь в пернатой дали,

Здесь просто пустить на постой

Ростки параллельные лип

В свои чернозёмные сны.

А дальше – молиться смоле,   

Набившейся в космы весны

В молельнях еловых аллей.

Как будущей крови своей.

3

Как будто ты знаешь весь мир,

Прощупав с пелёнок его.

И мир тебя жизнью кормил,

И мир тебе дал ничего.

За это ты станешь цвести

И лезть изо всех пустырей,

И каждый протянется стих

От тонких прозрачных корней.

Когда же ты скажешь себя,

Продлившись какую-то жизнь,

Прикинься пером воробья.

Строкой воробья окажись.

Погожий день

Погожий день, кладбищенский аншлаг.

Вода блестит, как новый кадиллак.

А значит, неприлично, непристойно

Мешать князьям из грязи восставать,

Когда их мрачная, разгневанная рать

Дрожит в окно ларька бесперебойно.

Но нет, здесь не бывает суеты.

И где бы ни сбылись твои мечты,

Да только не сейчас, не в этом месте,

Придуманном меж водкой и кутьёй.

А улица трясёт своей культёй

И слёзно лезет под ноги из лести.

Весь этот непростительный пейзаж

С тобой на ты, ты с ним на абордаж.

Кассир-Иуда за свои чернила

Дерёт, как за Христа. В погожий день

Отбросы не отбрасывают тень,

И если не восстанешь из могилы,

То ангелы споют тебе

Хава нагила.

Лысый лес

            "Вот так лежать, не стряхивая снег.

             Я счастлив, что уже не человек".

             Янис Грантс

Так ноет кора у деревьев,

Когда мимо леса плывет корабль.

Это лексическая память,

Придуманная нами для них.

Нет ничего проще

И ничего необходимее.

Так у лысого леса

Появляется чувство корней.

Чувство того, что его волосы

Ушли под землю,

Что его ветви – вовсе не ветви,

А голые ноги.

Так и я.

Боюсь запутаться,

Боюсь врасти головой в небо,

Боюсь, что придется качаться от ветра,

Боюсь, что все увидят мои голые ноги.

Или того, что потом снова придётся быть

Человеком.