Они  жили  у  моря   в ветхой землянке.  Которая,   хоть  и  продувалась  насквозь, но стояла  еще  крепко.  Уже  лет  сто, а может, и  все  двести  стояла. И  хоть  в  сильные ливни  крыша  протекала, и бабка,  кляня  и  ругая  деда,  ставила  повсюду тазы  и  ведра, но  в хорошую  погоду – было  замечательно.  Во-первых, стоял  такой  густой   запах  моря, что, казалось,  его  можно  было  резать  ножом.  Пахло  еще  солью,  водорослями  и  чем-то  непонятным,  поднимавшимся  во время штормов  из  самых  глубин.  Во-вторых, всего в трех  шагах  от  землянки постоянно кипело  море,  и  бабка так  привыкла  к  его  рокотанию, что  иногда заговаривала,  как Гомер, гекзаметром. Скажем, хочется  ей   прикрикнуть  на  деда,  чтоб быстрее  закидывал невод,  а  из уст  срывается: «Дед, паразит  несусветный, тебя  презираю.  Лодырь  несчастный, к  погибели  нас приведешь  ты…» И  далее, и  далее… 

А дед, хоть  и  прожил немало лет, но  остался  крепкий, жилистый, весь  прокопченный  солнцем и только  лицо, изрезанное  морщинами,  выдавало  возраст.  Но на этом сморщенном  лице  по-прежнему  молодо сверкали голубые  глаза.

И  живот  был  у деда  поджарый –  ни  капли  жира, смуглый с  маленьким  пупком  посередине. Совсем  молодой  живот.

 А сама  старуха, хоть  и  пряла  свою  бесконечную  пряжу, но  была  худа, в длинной  цыганистой  юбке бегала босиком  вплоть  до  осенних  заморозков  и  из-под  юбки  нет-нет  да  и  выглядывала   маленькая   ступня   с  грубой   кожей  на  пятке и с  крохотным   мизинчиком. Дед, выпимши, любил  хватать бабку  за  ноги, отчего  она  отчаянно лягалась  и  даже шипела, как  дикая  кошка…

А  море  все  кипело  и  кипело, и маленькие  водоворотики  там  и  сям  возникали, и рассветы над  землянкой такие  вставали, что дух захватывает, и  облака бежали  маленькими вагончиками в им одним  ведомую  даль (бабка иногда, приставив  руку  козырьком  к  глазам, отчего-то  вздыхала, глядя  на эти  вагончики), и  белый-белый  тончайший  песок  скрипел  под  ногами, скрипел  на  зубах. И  время  текло  и  текло, но  ничего  вокруг как будто не  менялось.  И  продолжалось  так  уже  лет  сто, а может, и  все  двести…

Только  вот  сны им двоим снились   изредка   странные…

 Будто  бы живут  они – старик  со старухой –  в  обычной  пятиэтажке, на самой  ее  верхотуре, в  крошечной (коридорчик, проем  ведет  в  кухоньку  и  комнатку) квартирке.  В комнатке стоят  два диванчика, шкаф, старенький  сервант  и  много-много  фотографий на  стенах.  На одной дед  узнавал  себя   и  бабку. Но  когда  же это было?.. Бабка  темноволосая, молодая,  зубов  полный  рот, улыбается, и  на обеих  щеках  ямочки.  А сам он – бравый  моряк, и  под бескозыркой чуб  вьется. На других  фотографиях – чьи-то  смутные, но отчего-то  родные  лица.  Бабка  в этом  месте непременно  всхлипнет  во  сне.  Потому  как  вспоминать начинает: вот  доченька, а это  внученька-красавица, и  ее  сынок – правнучек, значит. Ма-аленький такой, темноглазенький и  хорошенький как  ангелочек.

Ну,  а  потом уже  вроде и  не  сон, будто по-настоящему все.

Потому  что  дед  по  ночам  сильно храпит  и  из-за этого  бабка, не  смыкая глаз,  лежит  часов до  пяти утра.  Очень  скверно  жить  в такой квартирке – чердака нет и прямо  над  потолком  крыша.  Зимой холодно, а летом жарко, как   на  сковородке.  У  старухи гипертония, и –  когда  совсем  нечем  дышать –  она ложится  в  коридорчике  на  полу, головой к  входной  двери и  открывает  ее  настежь. Воров  она не  боится: брать  здесь нечего, а  сквознячок  обдувает.  И  хотя  приносит  он не  аромат моря,  а  только  вонючие запахи  скученного  человечьего  жилья, но  дышать  всё равно становится легче. 

Бабка  лежит  и, таращась  в  темноту, думает, как  же  трудно будет  выносить гроб  из  этой  комнатки. Он точно застрянет в  коридорчике  и  ни  за  что  не  пройдет  в дверь. Она  вспоминает  все виденные  похороны, когда  хоронят из  этих  гнусных  пятиэтажек:  чаще  всего покойников  сносят на простынях и  уже  на  улице  укладывают  в  гроб. Правда,  одну при жизни знакомую  старуху  вместе  с  гробом  поворачивали  и  так  и  этак,  а  чтоб  не вывалилась, перевязали  гроб веревками. Сквозь сдавленную брань носильщиков, было слышно, как несчастная покойница  глухо стукалась о стенки  гроба. Бабка закрыла глаза и очень тогда пожалела, что нельзя на людях заткнуть уши. 

 Тут  бабка  пытается  представить  себя лежащей  в гробу. Платье  она уже  приготовила и  платочек, хотя  в  жизни платков не носила.  Она  представляет лица  родных, стоящих над гробом. Бабке  не жалко  и  не  страшно.  Ей  не  страшно  расставаться  с  жизнью – она  устала  от  нее,  как наверно устаёт  старенький паровоз тащить  длиннющий  состав  с  углем  по  голой равнине. Радостей почти  не  осталось.  Одни проблемы и горькая  нужда.

    Бабку не  страшит смерть,  одно  её тревожит:  где  взять  денег  на  похороны? Говорят, теперь это  стоит  не  меньше, чем  четыреста долларов. В темноте она принимается   считать,  шевелит  губами  и  загибает  пальцы.  Четыреста  долларов… Четыре-ста – это же   больше  пяти  тысяч  гривен?!  Бабка  получает  пенсию в полторы тысячи. Дед – две тысячи. Если с завтрашнего дня  они сядут  на хлеб  и  воду, никуда не будут ездить и не вздумают болеть, то за год им удастся скопить на  похороны. Одни. А на  вторые?

    Мысль  о деньгах  не  дает  бабке покоя, мешает жить. Она  стала  главной в  ее  существовании.   Но  богатое у неё только воображение.

                И вот  бабка начинает  слышать  внутри  себя  гневный  дочкин голос,  который  принимается  стыдить  ее: «Мама!  К лучшему миру  надо  готовить  душу, ведь  предстанешь-то  перед  Богом -  с  чем? ЧТО  ему  скажешь?» Но бабка  не    в силах ей внять – расстояние, отделяющее  ее  от  черной бездны,  стало  уже  совсем  узким. Конечно,  хорошо  бы подумать  о Боге, но  её ведь   воспитали  атеисткой, и  она  до  сих  пор  не знает – есть  он или  нет  его?

              И только вглядываясь  в  темное, вечереющее  небо,  она иной раз ловит  себя  на  том, что, обращаясь  неизвестно  к  кому, просит  у  него заступничества  за своих  самых  любимых: за  малышонка,  внучечку, дочку. Не за  себя, нет, всегда за них…

  Внезапно  бабка вспоминает лицо  своей  мамочки:  круглое,  все  в  морщинках, с  небольшими, но  очень  подвижными  карими  глазами. Глаза  эти  как будто остановились на бабке  на  секунду  и  вот – опять  отвернулись. Где она  находится сейчас? Вот в  эту  самую минуту? Неужели, как уверяет дочка, душа  ее  жива и продолжает оберегать всех нас? Это она, мамочка, когда-то, тайком от мужа-чекиста покрестила  ее пятилетнюю  дочку. А сейчас дочке уже под  пятьдесят.  Крестик долго  прятали  от  деда, а  после он и  вовсе потерялся. Но дочка уверена, что это бабушка защитила и продолжает защищать ее  от злых сил, которых так много в этом мире... Добро хрупко, а зло – беспощадно, его много  повсюду.

 Бабка  замирает с мыслью об этих  злых силах.  Для неё они прежде  всего   почему-то воплотились в образе холеных и  упитанных  мужиков. Тех, которые беспрестанно выступают  по  телеку. Все – в хорошо  сшитых  костюмах, дорогих  рубашках и  красивых  галстуках и даже, как  уверяет  дочка,  с  маникюром  на  руках. Мужики  эти  ведут  политические дебаты, сыто  отвечают  на  вопросы журналистов, произносят  в  парламенте  речи,  смысл  которых  почему-то  всегда  ускользает от  нее.  Слова  округлые  и  гладкие, но отчего-то  вызывают глухое  раздражение. Мужики вроде бы  разные. Но лица  их наплывают   одно  на  другое, словно  они  стояли и стоят в  очереди. За  властью. 

Бабка  с  любопытством  вглядывается  в их   лица.  Они  кажутся  ей  лукавыми. Ей  по-прежнему непонятны слова, которые  они  произносят, но все  чудится, будто говорят-то  они  одно, а  думают  совсем  о  другом. Например, о том, что научились  уже  есть  лягушек, крабов, устриц  и  запивать  их баснословно дорогим  вином.

   А вот ей все  чаще  и  чаще старухи  на  лавочке  рассказывают о разных здешних случаях. Например, о  том, как Софья  Яковлевна  из 33 квартиры (Как, вы  не  знаете  Софью  Яковлевну? Она  же учительницей работала в  школе  сорок  лет. И муж  у неё умер, и детей  не  было, и осталась  она совсем  одна).  И  вот  позавчера  утром  ее  нашли  под  домом. С балкона бросилась. А  недавно другая старушка  пришла в  исполком, вон там,  на  Свердлова.  Походила-походила  по  кабинетам, а  потом  взяла и  выскочила в  раскрытое окошко  с девятого  этажа. Так потом и  решили: специально  приходила, чтоб   сигануть, потому  что сама жила  в  коммуне  на  первом  этаже…

   Не уснуть бабке по ночам. Жизнь  промчалась. А скажи ей кто двадцать  лет назад, какие мысли будут  одолевать  ее  по  ночам – ни  за  что бы не  поверила… 

…..А тут  дед  заболел и  совсем   перестал  ездить  на рыбалку. Теперь  сидит   сутками  на пятом  этаже, телевизор  смотрит бесконечно.  Или  спит, укрывшись  с  головой.  Словно бы отгораживается от  мира. И  радости у них  только  когда малышонок придет, всех  построит, все медали  повытащит, все  удочки по  комнате  разложит, и  начинают они тогда с дедом играть в войну или в рыбалку. Дед сначала послушно  прячется в окопе за диваном, потом сдается малому, потом награждает его медалью. Или они садятся рядком и начинают закидывать с того же самого дивана, который уже вовсе не диван, а резиновая дедова лодка, удочки на ковер, который на время  превращается в лиман.

  А  ночью  малышок спит   рядышком  с  бабкой, она  ему спинку почесывает, и  ножки, и  пальчики, а  когда  он  угомонится  наконец и  тихонько  начнет  посапывать, она  лежит  и  думает – вот  оно  счастье. Ничего не  надо  больше, а только  прижать  его тепленького  и сонного,  понюхать  головку, которая  почему-то  пахнет  душистым  сеном, а  он  во  сне пробормочет: «Бабуленька, я  тебя  так  сильно  люблю!»

- А  меня? - ревниво  и  сонно  спрашивает тогда дед со  своего  дивана…

  …Жара спала только к девяти вечера. В комнате все равно было душно дышать. В  природе же происходило таинство – переход от горячего яркого дня к чёрной  звездастой ночи. Небо из синего стало чуть лиловым. Потом посерело. Деревья стояли притихшие  под звездами. Их тоже клонило в сон.

     Бабка смотрела на всю эту картину, раскинувшуюся у ее ног, и внезапно   вспомнила, как давным-давно – лет  сорок  назад – она  с  дедом  плыла  на  теплоходе по  Оби.  Стоял  такой  же  вечер, и  небо было  точь-в-точь.  Бабка  из всех  сил  зажмурила  глаза и  увидела  себя  на  палубе. Ей даже показалось, что  дом  чуть  покачивается, как будто  на  волнах.

Потом она открыла глаза  и  подумала:  ну хорошо, если  у меня  всю  жизнь  нету денег, чтоб  путешествовать, или  построить  себе  настоящий  дом, где бы  жили  все  родные люди (ах,  какими  бы  радостными  были вечера за  большим  столом!),  то  этой моей бестолковой жизни, и той ночи  на Оби, и сегодняшнего заката, вы  у  меня  все  равно не отнимете. И можно  стоять  вот  так на балконе и  нюхать  чем  пахнет уходящий  день: пыльной листвой, приближающимся дождем… Все равно закат этот – мой! И  листики как будто заглядывают прямо мне в лицо. И завтра будут заглядывать и  послезавтра… И в этом – мое богатство…

 И  от  того, что  она вдруг осознала и приняла эту  великую  тайну, ей  вдруг  стало  смешно,  и  она даже фыркнула в ладошку,  как семнадцатилетняя девчонка.

    - Не  хочу бояться, -  сказала  она себе. -  Я  есть.  Вокруг  меня  кружится  мир. И  деревья. И  звезды, И  другой такой,  как  я,  больше  не  будет  никогда. 

Ясно?..

…А после она уже стояла  на  крыше дома, и  дед стоял, и  много-много других  стариков  и  старух.  Все в белом, исподнем.  Но  почти все деды  были  при  медалях.

Перед строем стариков ходил смешной и старенький  генерал, совсем невысокого  роста, в кальсонах. Но на его груди она вдруг разглядела ордена и целых три Звезды Героя.

На  соседних  крышах  происходило  то же  самое. В ту  ночь  все  старики  всего  города вылезли на крыши.

  - Готовы? -  тоненько  крикнул  генерал.

 - Так  точно.  Готовы! -  хором отозвались  старики.  Старухи  молчали.

 -  А после жалеть  не  будете? - испытующе  спросил  генерал.

 - Об чем жалеть? Мать вашу... Об чем жалеть-то?.. - зароптали горячо и  нестройно  старики, - Мы  ж им  не нужны вовсе им…

- Деткам  нужны, -  прошептала  старуха.

- Детки  и сами  мучаются.  А  тут  мы  еще у них  на шее  сидим, -  резко  ответил старый  летчик.

- Не могу больше сидеть на балконе и  машины  считать, - призналась  крохотная хромая старушка.

- Дочка  звонит  раз  в неделю, - еще  раз  вздохнула  маленькая  старушка.

Генерал  в кальсонах стал как-то особенно прямо и подытожил:

- Тогда – всем  приготовиться!

У старухи что-то жалостливо дрогнуло в груди. Какая-то струнка. Какая-то не мысль даже, а тень мысли о том, что кто-то остается. Оста-ет-ся? Остается…

Все  расставили  руки  по  ширине  плеч.  Подпрыгнули. 

И – полетели.

Полетели  белые стаи  с  крыш. Все  выше  и  выше. Медленно ввинчиваясь  в темное небо.

 Дед  летел  рядом  со  своей  старухой  и  дышал  легко, как  молодой.

- Видишь, и  нет  аритмии  уже, -  сам удивляясь, говорил  он, заглядывая ей в  лицо. - А  ты всё  не  хотела?

- И  куда ж это  мы? - спросила  она  его.

- Далеко.  На берег  моря, там  песок белый-белый.  Я  буду  ловить рыбу.

- А  я, что  буду  делать  я?

 - Ты? Как  все - прясть  свою  пряжу и  ждать  меня.

И  они все летели  и летели. И  никто  уже  не мог  остановить  их  в этом  полете.    

Любовь Гудкова Москва

Дата : Сб мая 09, 2015, 17:23:02 Замечательный рассказ. Понимаю теперь, почему сегодня на улицах Москвы так немного стариков - улетели... Но они всегда с нами.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 13, 2015, 20:42:21 "А превратились в белых журавлей..." Очень теплый рассказ. Замечательные бабушка с дедушкой. У меня небольшие замечания по композиции. Им снились сны об их земной жизни, и в этих "снах" опять же присутствуют сны, да еще и воспоминания, некоторое нагромождение. Мне кажется, лучше бы сделать следующим образом: вот здесь остановиться "И продолжалось так уже лет сто, а может, и все двести… Только сны им иногда снились странные, далее *** и без оговорок, что это им всё в целом вспоминалось-снилось рассказать историю этих замечательных стариков. Начать примерно так: Мария Васильевна и Семен Иванович доживали свой век в пятиэтажке и.т.п. А к концу мы понимаем, что они и есть эти старик со старухой. Так бы была некая условная интрига, которая в конце бы раскрылась, чтобы не совсем уж понятно, что это они же и есть. И, на мой взгляд, смотрелось бы стройнее:). А в целом, приятное впечатление от рассказа осталось. Спасибо, Наталья! Последняя правка: мая 13, 2015, 22:49:25 пользователем Ирина Митрофанова

Марта Валлерс Москва

Дата : Сб мая 23, 2015, 14:19:23 Ну что можно сказать... Добросовестное изложение. Штампованное. Причем штампы во всем - в описании. в сюжете, в изложении материала.. Что несомненно печально.. Ну неельзя использовать штампы - сдавленную брань , резать ножом воздух и т.д. А идея = хорошая.. и рассказать можно было легко, оригинально.. В общем - грустно..

Фадей Осинников

Дата : Ср мая 27, 2015, 13:50:46 Идея не хорошая, а отличная. Изложение не добросовестное, а мастерское. Воздух никто не резал. Рассказано легко и оригинально. И действительно грустно, потому что это маленькая трагедия как часть огромной трагедии, обрушившейся на страну. Жаль, что безжалостная критикесса не увидела этого.

Фадей Осинников

Дата : Ср мая 27, 2015, 14:16:00 Эта трагедия читается в свете катастрофы, обрушившейся на Украину. Но рассказ не об этом, конечно. Здесь убедительно и оригинально раскрыта классическая тема старости с ее отчаянием и одиночеством. Может быть, самая важная тема в литературе и жизни. Эта реалистическая и страшная в своей беспощадности тема развивается к неотвратимому концу, потому что другого не может быть. Но если бы рассказ заканчивался только этим, он мог бы показаться одномерным. Но автор вносит в повествование противоположно направленный вектор - фантастический вектор надежды и радости, поворачивающий сюжет в обратном направлении. Столкновение этих двух линий создает отмеченное ощущение теплоты и личного включения читателя в сюжет улетающих к счастью журавлей. Прекрасное решение!

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 14:57:01 Фадей, добрый день! - прямо в рифму получилось. Рады, что вы с нами. Марта - не безжалостна, просто старается быть объективной. Хвалит тоже часто:). Кстати, "классическая тема старости с её отчаяньем и одиночеством" у нас на сайте широко представлена. Из последних расказов - Елена Зейферт "Крошка Цахес", еще давний, но любимый нами рассказ Екатерины Злобиной "Роза Грехофф". Раз зашли к нам на огонек, может, посмотрите и эти рассказы тоже. Будет о чем поговорить:). Да и вообще, почитайте-посмотрите, может, тоже к кому-то безжалостность или просто строгость объективную или не очень объективную проявите. Лично меня как автора больше расстраивает не критика, а равнодушие:).

Марта Валлерс Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 15:06:03 Умница Иришка! отлично сказала))) насчет своей безжалостности - легче все хвалить, конечно. Но - зачем же тогда критики? чтобы бедных писателей распластать и показать, что они ни на что не годны? или все же указать на недостатки? Небитый писатель - это не писатель. К тому же "Артбухта" - это не дилетанты. Это состоявшиеся писатели, графоман здесь просто не пройдет через сито лит. редактора)) И отношению к ним - жесткое. Выдержат - будут писать, нет- значит, им это не нужно. Облизываний здесь по определению нет.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 15:23:10 Вообще Наталья журналист с большим опытом работы. Насчет штампов - мне это показалось некоей шуточной игрой в стилизацию, что касается сказочных моментов. Не сказать, что эта стилизация мастерская. Но история прочитываестя. Мне например этот момент очень понравился: "А сама старуха, хоть и пряла свою бесконечную пряжу, но была худа, в длинной цыганистой юбке бегала босиком вплоть до осенних заморозков и из-под юбки нет-нет да и выглядывала маленькая ступня с грубой кожей на пятке и с крохотным мизинчиком. Дед, выпимши, любил хватать бабку за ноги, отчего она отчаянно лягалась и даже шипела, как дикая кошка…", "шипела как дикая кошка" - тоже, к сожаленью штампик. Но я увидела их, и пятку эту её увидела и мизинчик, и дедка за нею гоняющегося - увидела этот рай стариков. Кстати, в "Адаптации" Валерия Былинского, когда герой в конце концов тоже попадает в рай, он видит своих близких, что умерли и осознает насколько же они прекрасны в независимости от того стары или молоды, как они прекрасны, если на них смотреть глазами Бога. И вот тут тоже нечто такое есть. Они прекрасны... А еще мне кажется, что данный текст мог бы послужить хорошей основой для сценария к короткометражному фильму. Да и сама идея действительно уж больно добрая, светлая, чистая. Никак нельзя было пройти мимо.

Марта Валлерс Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 17:02:53 Журналист... верно.. очень похоже))) когда набита рука - трудно высечь искру из текста. Попадаются целые куски интересные, образные. Вот этот - с шипением дикой кошки. И здесь штамп - не кажется штампом - он вписывается в образность.. Хорош гекзаметр старухи. Но образы , к сожалению, слишком статичны..

Фадей Осинников

Дата : Ср мая 27, 2015, 17:22:52 Мне кажется, что это не штампик, а идиома. Крылатая фраза, короче. Шипит, как кошка. Устал, как собака. Голодный, как волк... Нет, можно, конечно, сказать "голодный, как кенгуру" - так никто не говорил. Только зачем?

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 18:23:35 О, Фадей, а вы остроумны:). Идиома может быть литературным штампом, одно другому не мешает, просто эти понятия из разных учебных дисциплин. "Устал как собака", "Голодный как волк", "Белый как мел", "Страшен как черт", "Комок подкатил к горлу" и т.п.- в художественном тексте лучше избегать:). По крайней мере, когда это авторская речь, а не персонажей. Ну вот, и Марта согласилась, что многие куски хорошие:). А я считаю, что и рассказ-то в целом удался, поскольку впечатление, ауру некую добрую после себя оставляет, его подводит некий сбив в журналистику, он местами похож не на рассказ, а на статью, а это не есть хорошо. Он стилистически не целен. "Потом она открыла глаза и подумала: "ну хорошо, если у меня всю жизнь нету денег, чтоб путешествовать, или построить себе настоящий дом, где бы жили все родные люди (ах, какими бы радостными были вечера за большим столом!), то этой моей бестолковой жизни, и той ночи на Оби, и сегодняшнего заката, вы у меня все равно не отнимете" - ну, газетно,и, в общем-то, для газеты-то хорошо - вызов такой - "не отнимете". А вот для художественного рассказа грубовато, стилистически грубовато, кондово и "вечера за большим столом" - ладно, назовем это условно "избитым выражением", чтобы в терминах не путаться. А образность вообще штука очень сложная и неоднозначная. "Музыка смолкла и жизнь осела с прежней тяжестью" - что называется, слабо выдать нечто в этом роде? И кто здесь писатель?:) В данном случае я Платонова цитирую :). Это я к тому, что со словом надо работать, а не брать первое попавшее. Иногда и штамп удается так свежо обыграть, что он перестает казаться штампом. Нельзя идти по пути наименьшего сопротивления. Я не о Наталье конкретно, чувствуется, что она над текстом работает, но пока еще не мастер слова, и у нее не везде получается органично.Однако текст её, хоть местами и "корявится", но при этом история-то получилась живой:) Последняя правка: мая 27, 2015, 19:12:09 пользователем manager

Марта Валлерс Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 19:25:52 Говорить о свежести идеи - тоже несколько опрометчиво)) уж очень мне напоминает это рязановские "Небеса обетованные". Хотя и в этом случае - любую затрепанную идею можно обыграть свежо. С искринкой))

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 19:35:20 Марта, да мне тоже напомнило, причем сразу же. Но я не люблю этот фильм, и мне такой вариант как-то у Натальи как раз ближе. И даже порадовало, что в результате сказка-море, и такие чудные старики в своем раю, а фильм с чернухой граничит. Хотя фраза "У меня пенсия маленькая, но хорошая" - гениальна:) Последняя правка: мая 27, 2015, 19:37:34 пользователем Ирина Митрофанова

Фадей Осинников

Дата : Чт мая 28, 2015, 13:09:50 Последние рязановские фильмы ужасны. Голая дидактика, политика и - не смешно. Я стараюсь их не смотреть, поэтому про "небеса обетованные" ничего не могу сказать - не видел. Подозреваю, что такая же назидательная лабуда, как "Мелодия для флейты" и т.п. Что касается прозы Натальи Симисиновой, она трогает непосредственностью и сердечностью, что несовместимо с шаблонностью и дидактикой. А если там есть "похожие" образы или сюжетные линии, то это только в пользу автора, который сумел просто и трогательно раскрыть "ходячую" тему.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.