Лиза просыпается по будильнику, звенящему каждое буднее утро в 7-30, чтобы собраться самой и собрать сына за полчаса, а в 8-00 выехать, потому что 8-30 – крайний срок попадания в садик, и после этой отметки на часах двери закрывают. Лиза всегда сомневалась в том, что их действительно закрывают, но проверять никогда не рисковала.

Лиза встает и ненавидит мир, у нее бессонница, она не может заснуть ни в девять, ни в десять вечера, она пробовала все способы, и после этой длинной серии проб и ошибок, лекарств, медитаций (какие медитации могут быть в доме, где есть ребенок?), полезных советов, ни один из которых не работал, Лиза воспринимает свою ситуацию как клинически неразрешимую. Она просто встает в семь тридцать, потому что другого выхода у нее нет, и все. Такова жизнь и ее капканы, она попала в один из них, что тут обсуждать. Она никогда не могла вставать рано самостоятельно и никогда не сможет вставать рано добровольно, но она будет вставать рано, потому что кормить себя и его как-то надо, и поэтому надо работать, а чтобы работать, ребенок должен ходить в сад, а чтобы он ходил в сад, его каждый день нужно вовремя туда завозить, такая схема.

Между открытием одного глаза и второго нужно сделать завтрак. Завтрак для ребенка в Израиле – пита с хумусом, сосиской и соленым огурцом. Лиза почему-то все время начинает тормозить на сосисках, ее так и норовит положить сырые, а делать этого вообще-то нельзя.

Лиза как бы медитирует на раскрытии питы,  на отрезании некоего случайного фрагмента от этого неидеального круга, на превращении двухслойного блина в карман. Хлебные карманы она научилась делать неплохо, она делает их каждый день по одному.

Получившийся сендвич она обильно заправляет хумусом, Ежонок любит хумус. Он полюбил его настолько неожиданно, что любовь эту Лиза воспринимает как божественную благодать, несмотря на то, что Лиза -  убежденный атеист, она не верит в бога, временами она даже ненавидит бога, хотя последнее, вроде бы – не совсем атеизм. Выученным движением она заворачивает сендвич в продуктовую пленку – так, чтоб Ёжик сам смог потом развернуть.

Одновременно Лиза пытается говорить с сыном, однако попытки удаются так себе, потому что говорить в полном смысле этого слова Лиза сможет лишь после 10 утра, когда ее мозг проснется. Лиза несказанно рада, что ее сыну – четыре, и он может одеваться сам. Правда, он не всегда хочет это делать. Когда он не хочет этого делать, Лиза орет. В содержание ее крика, курируемое непроснувшимся мозгом, Лиза вкладывает все, что у нее происходит. А происходит у нее вот что: Лиза зарабатывает три с половиной тысячи шекелей в свои лучшие месяцы, в худшие, может быть, и полторы. Лиза любит свою работу и не хочет ее бросать. Ей унизительно и смешно мало платят, но она любит свою работу. Это, возможно, единственное из предметов неодушевленных, что она по-настоящему любит. Из этих трех с половиной тысяч вынимаем две с половиной на оплату квартиры. Получается тысяча шекелей. Каким-то чудом к этой тысяче государство Израиль выплачивает ей еще тыщу сто, это вроде как компенсация затрат на съем квартиры для новых репатриантов, для тех людей, кто мало времени находится в стране. Лиза имеет право получать пособие как мать-одиночка от службы национального страхования, но правом этим не пользуется.  Это не бесплатное право. За это право Лиза должна бросить любимую работу и идти работать туда, куда ее направит служба занятости. Лизина работа – единственное, что ей в ее жизни нравится. Она крепко подумала и решила – пусть национальное страхование катится куда подальше.

«Этого я вам не отдам. Я много чего отдала, а этого – не отдам» - думает Лиза.

Зато она подрабатывает в книжном магазине, где ей платят меньше установленного государством Израиль минимума заработной платы. Лиза работает нелегально и не платит с этой зарплаты налогов, а с любимой работы – платит. Она не боится, что ее нелегальную работу кто-то обнаружит и напишет жалобу, стукнет, иначе говоря, в налоговую инспекцию, потому что тогда же исчезнет и сам магазин, который, нанимая сотрудников за сумму меньшую, чем официальный минимум, нарушает закон куда сильнее. В магазине она работает по утрам, журналист она – вечером. Радиожурналист. Лизин голос знаком практически всему русскоязычному Израилю. Лизиного лица никто не знает, поэтому в магазине она работает совершенно спокойно.

Итак, ребенок одет, и одет прилично. В четыре года у него есть неплохой вкус относительно шмоток, он знает, что с чем надевают и комбинируют. Откуда этот вкус, кто его генетический родоначальник – Лиза не знает, сама она одеваться не умеет, и спокойно признает это. А вот сынишка – тот, в хорошем смысле слова, пижон.

Они выходят за двери своей квартиры, и соседи слышат это. Также они слышат, как Лиза предварительно накричала на малыша. Они слышат это каждый день. Сказать, что Лиза винит себя за это – ничего не сказать. Она себя за это откровенно ненавидит. Впрочем, не только за это. Лучше не начинать писать список всего того, за что себя ненавидит Лиза...

Читать далее...