Последнее тепло тающей южной осени.

Станица уже за спиной, – и отпускает печаль, расправляются крылья…

(Щелкнул замочек, подалась волшебная дверь, потекло сказочное время…)

Еще километр, и расступились холмы, заершились камышовые гривы.

Здесь, как обычно, начиналось сладкое одиночество: парящая в вышине птица, проносящиеся дальней трассой машины – вторичные, точечные детали внешнего мира, который Сёмка только что покинул. А предпочтенные картинки и звуки, к которым он сейчас деятельно, на правах творца, причастен, наполнялись особенным живьем – движениями, музыками, смыслами. Так весь Сёмкин организм настраивался на чудесное восприятие избранной темы. Однако, в отличие от йогов, ему для этого не нужно напрягаться, неволить природу разумом: все творится естественно и с удовольствием. Просто расслабься – и, наслаждаясь, плыви по фантастически возникшему, всепоглощающему течению, вплетайся в прохладные, мягкие струи, вытягивайся телом, становись гибким, летучим, стремительным…

Впрочем, пока ничего особенного не происходит: сухая осенняя трава, калечимая твердыми шинами, громким хрустом жалуется на велосипед. Велосипед скрипуче оправдывается, – пеняя на седока. Цветы… кивают, улыбаются… И прочее. Кому подобное не знакомо? Даже далеко не взрослый Сёмка понимает обычность происходящего: слышал, читал…

Не доезжая до озера, Сёмка спешился. Несколько метров шел почти крадучись. Осторожно взобрался на пригорок, замер, всмотрелся. Картина, к которой он так и не может привыкнуть!

…Змейки юрко скользят по зеркалу озера в веселом хаотическом танце – семейка хвостатых буковок «г»; или – живые луковки, плавно вторящие импульсам струящихся в темной воде гибких стрельчатых тел… Что нужно для того, чтобы увидеть все это сверху? – Еще раз внимательно осмотреться, запечатлеть окрестность, закрыть глаза и наклонить голову. И вот внизу – голубая, поблескивающая чаша, отороченная белоснежными кувшинками, камышовым ворсом, ромашковыми лугами, крестьянскими полями, станицами, перелесками, степями, городами. И тарахтящий звук – не выхлопы тракторной трубы на дальней пашне, это – рокотный бубен, под который смуглые танцовщицы ублажают падишаха, не смея поднять на него своих продолговатых, похожих на маленькие сабли глаз…

Вдоволь насмотревшись, Сёмка отвязал удочку, разделся, вынул из сумки газету и темные очки. Из газеты быстро сделал сомбреро. Несколько змеек, обеспокоенные движением на берегу, ушли на дно.

– Ну, хватит, стрельчата!.. – сказал Сёмка ласково, но требовательно, тоном отдохнувшего мужа, которому пора заняться государственными делами. Нашел плоский голыш, запустил в метре от себя. Камень, усердный послушник мастера, на пружинистых подскоках перелетел на другой берег не утонув. После этого последние танцовщицы исчезли под водой, и Сёмка, в очках и сомбреро, шумно вошел в озеро. После купания он будет рыбачить.

Конечно, если голыш-попрыгун перескакивает на другой берег, то никакое это не озеро. Это просто разлив канавы, водой от которой в верховье питаются станичные поля и, далее вниз по течению, дачные делянки горожан. Да и глубина несерьезная – одиннадцатилетнему Сёмке по плечи.

Канава берет начало в центре района, оттоком от мелиоративного канала. Далее, насколько Сёмке известно, она пробегает в рукотворном русле несколько станиц, истаивая на полях и огородах, и все же, маленьким, но упругим ручьем, по старым оврагам, сливаясь со свежими струями родников, достигает небольшой речки, которая, в свою очередь, где-то уже очень далеко, впадает в великую Кубань, – уносящую свои воды к большому городу Краснодар…

Читать далее...