За горами, за лесами,

За широкими морями,

Против неба - на земле

Жил старик в одном селе…

Строчки, столь знакомые с самых ранних лет, что уже и не замечаешь почти невероятного, - столь просто и столь «космически» увиденной человеческой жизни: «Против неба – на земле». Этот взгляд «с весьма удаленной точки» нет-нет – да и появится в знаменитом «Коньке-Горбунке».

Вот въезжает на поляну

Прямо к морю-окияну;

Поперек его лежит

Чудо-юдо Рыба-кит.

С какого расстояния можно увидеть «море-окиян», как простой водоем, «перечеркнутый» телом сказочного кита? И сказать об этом шутейно, с прибауточками…

Петр Павлович Ершов родился в Сибири, в Тобольской губернии. Служба отца, губернского секретаря, заставляла часто менять место жительства, и маленький Ершов, прежде чем он появится в Петербурге, успел надышаться сибирскими просторами, дивной жизнью «против неба – на земле». В столице семья Ершовых поселится, когда дети – Петр и Николай – закончат гимназию. Но юность – это не только образ блистательного Санкт-Петербурга. Это университет, литературные знакомства, – Пушкин, Жуковский, Плетнев. Когда он отдаст своего «Конька-Горбунка» на суд этих взыскательных читателей, ему будет всего девятнадцать. Отзывы могли окрылить и более опытного литератора. «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить», - это произнесет Пушкин, прочитав ершовскую сказку. Чего можно было ожидать от юного автора после столь блистательного начала? Но чем одаренней человек, тем явственней в его биографии проступает лик судьбы. Жизнерадостного, бескручинного по природе Ершова испытания ждали вместе с первым успехом. Отец умер незадолго до окончания «Горбунка», брат – вскоре после первого успеха этого сочинения. И дальнейшая судьба все более противилась тому, чтобы веселье духа, изначально присущее Ершову, нашло свое выражение на его литературном поприще и в его жизни.

С Петербургом он простится через год, по окончании университета. Впереди – долгое учительство в Тобольске, неизбывная тоска по обильной впечатлениями жизни, какую он знал в столице. Он станет не просто преподавателем, но и воспитателем нарождающихся поколений. В своей гимназии создаст театр; для своих питомцев (которые научились играть,  как напишет другу, «ей-же-ей порядочно») будет писать сценки, оперные либретто, музыка к которым подбиралась из отрывков уже существовавших опер. За что ни берёшься, - все должно становиться творчеством. Это правило прочитывается за биографией писателя. И сколь безжалостной оказывается судьба: в 1838-м году он потеряет мать. От потерянности, чувства сиротства он спасается в браке. Избранницей станет вдова с четырьмя детьми. «Подруга милая» и «веселый круг детей» уводит от горьких мыслей. Но через шесть с небольшим лет он хоронит внезапно умершую подругу жизни. Ему придется еще хоронить своих близких – вторую жену, дочь…

Россия XIX в. – это не только «литературоцентризм». Сама литературная жизнь – это по преимуществу жизнь столичная. Провинция дает возможность сосредоточиться. Но известность приходит из столицы. Ершов объявится в Петербурге лишь в 1858-м, да и то ненадолго. Второе, краткосрочное свидание с главным городом Российской империи лишь заставит почувствовать, насколько дороги ему родные, неоглядные сибирские края. Не эта ли удаленность от бурной литературной жизни породила расхожее мнение, что Петр Ершов – автор лишь одного настоящего произведения, написанного, к тому же, в самом раннем возрасте?

В год прощания с Петербургом выйдут поэма «Сибирский казак», драматические произведения «Фома-кузнец», «Суворов и станционный смотритель», несколько стихотворений. Позже будут – сибирское предание «Сузге», цикл повестей «Осенние вечера», лирика.

За морем синица не пышно жила,

Не пышно жила, пиво варивала.

Она солоду купила, хмелю выпросила,

Она брагу наварила, гущу выбросила.

Уж как черный дрозд винокуром был,

А сизой орел пивоваром слыл…

В этом «извлечении» из прозаической драмы о Суворове – та особая «нота», которую нёс Ершов в русскую литературу. Стихия народного слова здесь не смущается слова литературного. Рождается та свобода речи, которая заставляет вспомнить «дедушку Крылова», «Сказку о попе и работнике его Балде» Пушкина, но в еще большей мере – устное народное творчество, с балагурством, шутейством, тягой к небывальщинам или – напротив – к заплачкам, как в песне казачки из «Сибирского казака»:

Проворкуй, мой голубочек,

Проворкуй, мой сизокрылый,

Моему милому другу

О моей тоске-кручине!

Не менее ощутимо и умение написать «плотно», несколькими словами дать целую картину, как в том же «Казаке»:

    …И с веселым лицом,

    Осеняся крестом,

Он над медною пушкой склонился:

    Пламень брызнул струей,

    Дым разлился волной –

И по крепости гул прокатился…

Он и сам не стремился к славе. Слишком часто подписывал свои сочинения инициалами. И к чуткому на «затейное слово» читателю автор «не только Горбунка» пришел с опозданием.

И все же и такая, непростая судьба несет на себе особый знак. Словами и звуком своим он предчувствовал литературу начала века: Ремизов, Шмелев, Пришвин, Замятин, Клюев, Есенин, Клычков, Шергин… Теперь они, возникнув помимо «неизвестного Ершова», но из той же стихии русского языка, дали возможность лучше увидеть его самого, почти не замеченного их предшественника.

2005, 2018