Мать

Свирепея, бьются ветры, на развалинах гудя,
Раскачали грузный город в ледяной петле дождя.
Мать идёт, держась за сердце, средь пылающих машин.
Страшен хруст побитых стёкол из разгромленных витрин.
Прежний ветер, гнавший ливни над воюющей толпой,
Сатанеет, негодует, ледяной сечёт крупой.
Там Петро швыряет камни, он всегда средь бунтарей.               
Там в прожжённом камуфляже со щитом стоит Андрей.
От бутылки-зажигалки кто-то вспыхнул. Плачет мать.   
Чёрный дым смешался с белым, брат – на брата, рать – на рать. 
Всё раздельно, всё едино: город-сад и город-ад.
Перемалывает судьбы ярость новых баррикад.
Снова всё идёт по кругу. Не задался новый век.
Сапоги, кроссовки, берцы с новой кровью месят снег.
Скоро сердце станет пеплом. Пышет пламя мятежа. 
Сколько там по Фаренгейту, чтобы вспыхнула душа?
Между поднятых дубинок, пролетающих камней,
Ходит мать, и в едкой гари ищет, ищет сыновей…

Покидая Вавилон

В непосильные дни, дни любви, бесконечной тревоги,
Где тебя мне искать? Только в сон мой зайдёшь иногда,
Где ты робко ласкаешь смирённого единорога,
Белый агнец уснул, и мерцает серёжка-звезда.

Прохожу виноградник, не здесь ли с тобой повстречаюсь?
Обовьёшь мою жизнь виноградною щедрой лозой.
Я иду мимо розы, и роза бутоном качает,
Чуть задетая каплей дождя, а быть может – слезой.

Вавилон зазывает, морочит, за полы хватает,
А над шумом и гамом – безмолвная кроткая высь.
Финикийские перстни, хитоны, шелка из Китая, –
Как же много всего, без чего я могу обойтись!

Семиглавые звери,  огонь в их глазищах-агатах,
Голоса лжепророков, послушные звону монет…
Я хочу позабыть мутно-жёлтые воды Евфрата,
Эти дни без тебя, эту башню, закрывшую свет.

От навязчивой яви хочу – не могу пробудиться.
И в прикрытых усталых глазах – мельтешение лиц.
Город пуст без тебя. В небесах одинокая птица…
Город пуст, как пустые глаза вавилонских блудниц.

Белый агнец пылает в костре, поднимается пламя,
И… мрачнеют жрецы, изучая оттенки огня.
Я ловлю твоё имя в гудящем вечернем бедламе,
Я ловлю жадным сердцем, и нежность сжигает меня…

Одиссей

Ночь прилетает на крыльях бесшумных, совиных,
Ночь, за которой, похоже, не будет рассвета,
И Одиссей засыпает в объятиях нимфы.
Выпита терпкая влага, попадали кубки.

Чёрными водами Стикса клянётся Калипсо,
Вечную молодость нимфа сулит Одиссею.      
Ночь пахнет бездной и вечной виной, и забвеньем.
Небо пугает своей высотой непосильной…

Ночь на Итаке. Над пряжей поёт Пенелопа.
Боль, растворённая в песне, стала слезою.
Чайка кружит над простором любви и печали.
Утренним светом звезды согревается сердце.

Ах, Одиссей! Ты бросаешь вёсла в тумане
В сумерках жизни и в сумерках горестной смерти.
Годы и волны многое перемололи.
С чем ты вернёшься? В ладонях – ракушка пустая…

Вот и подъезд у дорожного круговорота.
– Здрасте! – басит Одиссею Харибда Петровна.
Сцилла Ивановна, губки поджав, замолкает,
Много чего порасскажет она Пенелопе,

Вспомнит волшебницу Кирку, детей Одиссея –
Щедрое семя далёких и долгих скитаний,
И пробежит скорпион – порожденье улыбки.
Время – по кругу. В ладонях – ракушка пустая… 

Менуэт

Это тема для кларнета: едет граф, скрипит карета,
Цок и цок, – стучат копыта, начиная менуэт.
Что не взял огонь заката, догорит в костре рассвета.
В дни любовной непогоды ни на что надежды нет.

В старом замке реверансы и галантные поклоны,
Мимолётные измены, маски фавнов и наяд.
Маски кружатся по зале под присмотром Аполлона,
Розы кружатся по саду, «С» упала – вышел ад.

Эти розы безрассудны. Боль и страсть вплывают в двери.
Альт и скрипка беспощадны – всё расскажут наперёд,
И принцесса так печальна, юный граф самоуверен:
Просит чай и два бисквита, поцелуи сам берёт.

Голос скрипки выше, выше, и на самой горькой ноте
Замирает над беспечным, беспощадным цветником,
И принцесса замирает, понимая, что на взлёте
Хлынет кровь из горла скрипки, иссечённого смычком.

Если пальцы музыканта прикоснулись к телу скрипки,
Пальцы властны, звуки нежны, – им уже не прекословь.
Юный граф кружит принцессу. С повелительной улыбкой
Словно бабочку отпустит, а потом поймает вновь.

Что ж ты плачешь за колонной? Розы шествуют по зале,
На альте играет ревность, а судьба берёт кларнет.
Сердце бейся – не разбейся, всё забудь, и без печали
Делай па и улыбайся: это сон, тебя здесь нет.

Уезжаем... 

Я ищу глазами тех, кого не встретить,
Я не знаю: за кого теперь в ответе.
В белый домик с белым аистом на крыше
Не вернёмся, скрип калитки не услышим.

Что захочешь сохранить – присвоит пламя,
Что полюбишь – не избегнет увяданья.
Листья кружатся, как мы кружились прежде,
Постигая географию надежды.

Но зачем нам уезжать, куда не звали,
За мгновенье до немыслимой печали?
Уезжаем от себя – вот незадача.
Дует в спину свежий ветер неудачи.

Чистый ключ, не иссякай на дне колодца!
Гордый город не полюбит, посмеётся,
Поиграет с нами город и обманет.
А душа? Моя душа? Что с нею станет?

Где мы? Кто мы? Объясните Бога ради!
Заплутали, затерялись в листопаде,
А «любовь, что движет солнце и светила»,
Так устала, что на нас и не хватило…