Между собой они громко называли её Крошка Цахес. А в глаза не звали никак. Как будто её, маленькой, круглой, в стареньком платочке на седых волосах, вообще не было.

В квартире, где она раньше жила с сестрой, а теперь, после её смерти, с племянником и его женой, было четыре комнаты. Она жила в одной из них, крохотной, и каждое утро, день и вечер видела перед собой одно и то же – старый табурет, свою раскладушку, шкаф с разными своими “сокровищами”, стены, заклеенные тёмно-серыми, почти чёрными обоями, и окно, выходящее на выложенную листами железа крышу.

Ночами в этой комнате ей снились сны о её беспомощности. Она видела, как на заснеженной железной крыше лежал крольчонок, жалкий, цвета инея, крохотный и круглый, а она всё боялась спросить у “своих” – Аркадия и Раи, можно ли ей взять его к себе. И живой комочек облепился снегом, и чётко стал виден лишь его голубой замерзающий нос и закрытые глаза. А как-то к ней билась огромная птица и глядела такими страшными и безжалостными глазами, что старушка потом весь день не выходила из своей комнаты, боясь, что от страха не сможет вернуться туда – в своё одиночество.

А находиться в других комнатах ей и не полагалось. Они не кричали на неё, не устраивали ей скандалы, они просто не видели её, потому что её для них не было. Но лишь до той поры, пока она сама не пыталась как-то напомнить о том, что она существует. Старушка явно не входила в их планы, она угнетала их – своей старостью, маленьким ростом, седыми волосами. И она вела себя так, как будто её не было. Стойко, без лекарств переносила болезни, тихонько донашивала старые-старые вещи. Пенсия её шла на общий стол, но столовались на кухне, и выйти к столу для неё было усилием воли. Сколько она обмирала и крепилась духом, прежде чем скрипнуть своей тяжёлой дверью – Бог весть. А потом, почти беззубая, старательно глотала нежёваные кусочки и, если была на кухне одна, ела хлебный мякиш, размоченный в воде. Она уносила его к себе в комнату в большой железной кружке, чтобы потом как можно дольше не покидать своего убежища.

Любимым занятием её было... показывать свои старые фотографии. Альбом лежал в шкафу, на самой почётной верхней полке, бережно обёрнутый какой-то тряпицей. Альбом был небольшой, на тёмно-синей крышке его переплёта значился кусочек крыла, оставшийся от пластмассовой белой чайки. Лица на фотографиях расплывались в старых глазах хозяйки, но удовольствием было не видеть фотографии – умершей сестры, племянника, свои в молодости, а показывать их воображаемому заинтересованному гостю. Гость удивлялся, переспрашивал подробности и был более чем благосклонен к её рассказам об изображённых на фото родственниках.

“Вот здесь ещё мама была жива, это мы втроём – мама, сестра и я... Сестра меня позвала жить к себе, да сильно болела уже и вскоре умерла. Вот я и живу сейчас с племянниками, они сюда переехали ко мне. А вот и Аркаша в детстве, я его таким плохо помню...”. Вдруг она слегка вздрогнула и как бы очнулась. Едва ощутимое воспоминание проникло в её болезненно одинаковый мир и начало обволакивать, сладостно и тонко.

Гость откинулся на спинку воображаемого стула и деликатно исчез, как никто, понимая её, как всегда, послушный. Она испуганно, но с явной охотой погружалась в мягкое приятное кружево – молодость... запах своих длинных волос... чей-то голос... Полнота жизненных красок исходила извне, она встала, как будто кто-то крепко взял её за маленькую, беспомощную руку, и вдруг поняла...

По телевизору, в гостиной, показывали фильм её молодости. Лёгкий сюжет, счастливый конец... красивая сказка – быть может, это всё, что было хорошего и полного в её жизни. Она смотрела этот фильм в летнем кинотеатре, рядом с любимым человеком, смотрела не дыша, не слыша, не видя. Она была счастлива бесконечно. И не так важно, что он не любил её ни тогда, ни потом, никогда. Важно было то, что счастье было. Она легко отворила тяжёлую дверь и уверенным шагом прошла в гостиную. Не отрывая взгляда от экрана телевизора, старушка присела на диван и в упоении замерла.

Аркадий отодвинулся и, удивлённо и зло усмехаясь (“Рая! Крошка Цахес устроила бунт!”), переключил на “Новости”.

Старушка сначала не поняла, что произошло. Она испугалась – того, что она находится в гостиной, рядом с племянником, того, что племянник так рассержен и в то же время так спокоен, но, главное, того, что сказка кончилась и – для неё – навсегда. Старушка поднялась и медленно побрела к себе в комнатку. Рая спокойно читала журнал.

Наутро, когда Аркадий и Рая куда-то ушли, она осторожно вышла. Ночью она не видела ни жалкого маленького крольчонка, ни страшной большой птицы – она не могла спать. Бесследно и, видно, навсегда исчез и воображаемый гость. Альбом лежал на табурете, не покрытый тряпицей.

Крошка Цахес прошла через гостиную в спальню и потрогала ладонями маленький чёрно-белый телевизор, который Аркадий, часто натыкаясь на него, грозился выбросить из окна. Как было бы прекрасно иметь в своей комнате безобидное говорящее существо – замену друга, как было бы прекрасно. А ещё ей очень хотелось знать, плохим или хорошим человеком был тот самый крошка Цахес, именем которого прозвал её племянник. И может ли большая птица не смотреть в окно, а оглянуться и закрыть крылом живой замерзающий комочек, и узнает ли кто-нибудь, что же происходит за тяжёлой дверью, в таком беззащитном, уже почти детском мире?..

Любовь Гудкова Москва

Дата : Чт апреля 30, 2015, 20:16:51 Очень тронуло. Спасибо, Елена. Боялась, что в финале произойдет что-то совсем нехорошее, но спасибо, что обманули в этом мои ожидания. Жаль этих бессердечных Аркадия и Раю - возможно, им уже никогда не стать людьми...

Александр Евсюков Тула

Дата : Вс мая 03, 2015, 00:08:07 Здравствуйте, Елена! Рассказ прочитал (и даже перечитал), но впечатление от него осталось двойственным: вроде всё правильно, и детали прописаны грамотно, и сочувствие эта "несказка" вызвать должна, но - не вызывает... Задумался - почему? И вот к какому выводу пришёл: у истории отсутствует (или уж очень глубоко скрыт)) какой-то основной человеческий план, благодаря которому находятся точки человеческого, душевного соприкосновения. Я понимаю, что такая бедная жизнь,как она здесь изображена, лично мне ну, не очень интересна. Какой была у неё мама? А не упомянутый отец? А умершая сестра? А любимый-нелюбивший человек? А сама она кем-то работала или всю жизнь сидела дома? Всё очень затёрто и размыто. Между тем, даже совсем "древние" старушки, забывающие, чем их кормили на обед, почти всегда очень точно помнят яркие подробности детства и молодости. Можно вспомнить совсем хрестоматийный сюжет -рассказ Тургенева "Муму", где крепостной Герасим вынужден утопить не только любимую преданную собачку, но вместе с ней, по сути, и своё чувство к девушке, с которой он был раньше разлучён. Тем самым в малой потере отражается огромная. А здесь - телевизор решил бы бабулины проблемы? Или только снял бы "ломку"? Увы, остаётся ощущение, что и автор задался важными вопросами только в финале рассказа и тут же почему-то же захлопнул перед нами, читателями, дверь...

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пт мая 15, 2015, 11:35:24 Вообще-то персонаж сказки Гофмана, если мне память не изменяет, был существом достаточно мерзопакостным, так что бабушка явно такой клички от родных не заслужила. Мне бы хотелось поинтересоваться у Елены, почему именно эта параллель? Саша оценил рассказ Елены с позиции реализма, и с этой позиции, конечно же, прав. А вот мне этот рассказ не кажется таким уж реалистичным, хотя, вроде бы, именно по форме изложения он такой и есть. Тут есть нечто близкое к сюру.На мой взгляд, я автору эту идею не навязываю ни в коем разе, просто в порядке рассуждения, если бы написать всё это внутренним монологом бабушки или даже потоком сознания. тогда было бы погружение в этот её "почти уже детский мир", и вот эти уместные Сашины замечания: "Какой была у неё мама? А не упомянутый отец? А умершая сестра? А любимый-нелюбивший человек? А сама она кем-то работала или всю жизнь сидела дома? Всё очень затёрто и размыто". Если бы у рассказа была другая форма - это было бы не очень важно, ну вспомниналось бабушке в её уже деформированном сознании в текущий момент именно то, о чем Елена пишет, а не что-то иное - почему бы и нет... Вообще, творчество Елены Зейферт очень своеобразно, такое балансирование на грани "быль-небыль", "жизнь-миф" и это чувствуется даже по её, на первый взгляд, очень традиционным, а не, условно говоря, "новаторским", полуфантастическим рассказам.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Пт мая 15, 2015, 11:44:37 А еще, мне хотелось бы узнать мнение Елены по поводу вот этого рассказа Екатерины Злобиной "Роза Грехофф", где тоже показано "старческое Зазеркалье" http://artbuhta.ru/index1272.html, было бы интересно в порядке эксперимента провести сравнительный анализ:).

Марта Валлерс Москва

Дата : Ср мая 27, 2015, 19:36:39 Да. Хороший рассказ. Щемящий.И образный.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.