Рассказ ветерана

Воздух ахнул – снаряд взорвался

и плеснул мне в глаза огня...

Нас обоих ранило с Васей:

в грудь его

и в ногу меня.

Нас товарищи перевязали

и, к рейхстагу спеша вперед,

фляжку сунули нам и сказали:

«Санитары придут вот-вот...».

Вася Зинченко был сталинградский,

я из Сызрани. Земляки!

Мы лежали, деля по-братски

хлоркой пахнущие глотки.

А в Берлине война лютовала,

залпы шли от ствола к стволу.

Солнца диск пробивался кроваво

сквозь густую дымную мглу.

Вася бредил все тише и тише,

все плотней приникал к земле.

Звал жену и двоих детишек,

хворью срубленных в феврале.

Через улицу в темном подвале

двери вышиб фауст-патрон...

Вдруг откуда-то из развалин

появился пацан с ведром.

В этой битве, надсадно ревущей,

как взбесившийся ураган,

он стоял –

белобрысый, худющий,

весь прокопченный мальчуган.

Был понятен и мне, и Васе

тот всемирный язык беды:

«муттер кранк» и что-то про «вассер»...

Ясно – матери просит воды.

Нам самим-то выжить судьба ли?

Взгляд терялся в едком дыму...

Вася тихо скрипнул зубами:

«Нашу воду отдай ему...»

На губах – шершавая корка,

пить охота до дурноты...

Прямо с флягой я сунул в ведерко

весь запас – три глотка воды...

А Василия скоро не стало.

Кровь впиталась в асфальт и грязь.

А меня унесли санитары,

спотыкаясь и матерясь.

И все чудилось мне – над нами

в небе, сером, точно зола,

то ли облачко,

то ли знамя...

То ли чья-то душа плыла…                               

ДУБОВАЯ РОЩА

В ночь накануне наступленья,

от ливня схоронясь под дуб,

сержант строчил стихотворенье,

карандашом корежа БУП.

Он вслух мечтал совсем по-детски

о той, чьи очи далеки...

Но лопотали по-немецки

в промокшей рощице дубки.

Бойцы курили вдоль опушки,

цигарки принакрыв рукой.

Потом заголосили пушки,

долбя окопы за рекой.

И вскоре шагом торопливым

с уставом в сумке полевой

сержант нырнул в огонь и ливень,

как будто в омут головой.

Что в том пути ему досталось?

Жив или сгинул он?.. Бог весть!

А роща у реки осталась

расти, и зеленеть, и цвесть.

И до сих пор, когда полощет

заря лучи свои в реке,

его стихи лопочет роща

на чистом русском языке.

----------

БУП – Боевой устав пехоты.

МГНОВЕНЬЕ

Ротный

(у глаз – густо-синие тени)

слов подковы

с усилием разогнул:

– Надо...

трех...

добровольцев...

Ты помедлил мгновенье –

и шагнул...

ты четвертым

из строя шагнул...

Бой ломил напролом.

Под мешками с тротилом сутулясь,

к мостовой переправе,

навстречу огню и беде,

вслед за ротным ребята ушли...

А вернулись

только выдохом взрыва

да выкриком очередей...

Землю грызть в обороне,

дороги торить в наступленье,

под бедою не гнуться,

в минуту тоски не скулить,

голодать,

холодать –

и, все-таки, это мгновенье

ни отмыть,

ни отплакать,

ни отмолить...

ПОСЛЕДНИЙ ПРИКАЗ

Не знаю, так ли было,

как рассказали мне…

Осколком подрубило

политрука в огне.

В бреду на поле брани

метался он в пыли…

Враги его подобрали

и в чувство привели.

И немца голос резкий

сказал политруку:

мол, выпей, не побрезгуй,

сначала коньяку.

Потом отведай яства…

А после в микрофон

скажи, чтобы сдавался

твой батальон.

А нет – придется худо!

тебя, политрука,

изменником, Иудой

ославим на века.

Молвою многоустой

ты будешь заклеймен…

И политрук шатнулся:

– Давайте микрофон!

Есть голос, зубы целы –

не надо коньяка…

У немца-офицера

на кобуре рука.

У офицера волчий,

с косинкой взгляд…

Что ж, получайте, сволочи,

последний заряд!

Судорогой кривится

искусанный рот:

– Ребята! Бейте фрица!

За Родину! Вперед!..

Всего-то и успел он –

кто больше бы успел?

тяжелый «парабеллум»

реквием пропел.

Над пропастью разверстой

качнулся политрук.

Простреленного сердца

замер стук.

Но, повинуясь знаку,

который подал он,

в последнюю атаку

встал батальон.

И, в бой шагая истово,

повторял народ:

– Ребята! Бейте фрица!

За Родину!

Вперед!..

НА ПОСЛЕДНЕМ РУБЕЖЕ

Пряча плешь под затертым картузом,

беспрерывно куря самосад,

о баталиях с грозным французом

вспоминал однорукий солдат.

И мотали на ус ребятишки,

как под пулями  с Богом в душе,

не прося у врага передышки,

на последнем стоять рубеже.

     Всюду дым, дым, дым,

     дым пороховой…

     Мы насмерть стоим

     стеной живой.

     Снова залп, залп, залп –

     враг в атаку идет…

     Ребята! Ни шагу назад!

     Россия, вперед!

Пропахавший три года в пехоте,

не про медные трубы побед –

о кровавой и трудной работе

мне когда-то рассказывал дед.

Как горели снега под Москвою

и как с красной звездою в душе

довелось им преградой живою

на последнем стоять рубеже.

     Всюду дым, дым, дым,

     дым пороховой…

     Мы насмерть стоим

     стеной живой.

     Снова залп, залп, залп –

     враг в атаку идет…

     Ребята! Ни шагу назад!

     Россия, вперед!

Бьет наотмашь суровое время,

и гроза по округе гремит.

Но упрямое русское племя

свято предков заветы хранит.

Наш черед против вражеской силы

со звездою и с Богом в душе

беззаветно во славу России

на последнем стоять рубеже.

     Всюду дым, дым, дым,

     дым пороховой…

     Мы насмерть стоим

     стеной живой.

     Снова залп, залп, залп –

     враг в атаку  идет…

     Ребята! Ни шагу назад!

     Россия, вперед!

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Ср мая 13, 2015, 21:37:46 Очень хорошо, живое всё, естественное. Верю, действительно верю. Трудно современным поэтам писать о Великой Отечественной войне, не пережив её. Часто какой-то невнятный плагиат, нечто отдаленно напоминающее Твардовского или Симонова получается. Что называется, похоже, но в сто раз хуже, и сердца не задевает. А вот у Бориса Дунаева получилось. Спасибо! Последняя правка: мая 13, 2015, 21:38:48 пользователем Ирина Митрофанова

Борис Дунаев

Дата : Вс мая 17, 2015, 10:16:20 Спасибо Вам, Ирина! Успехов!

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.