(ЗАМЕТКИ ДОНЧАНИНА)

1. Розовый самокат Барби

Я работаю водителем трамвая. На «единице»: ДМЗ — ЖД-вокзал. Бывает так, что моя работа начинается в начале шестого утра. Когда самый лучший город на Земле еще спит. А до работы ведь нужно добраться. И желательно ― с некоторым запасом времени. Чтобы пройти медосмотр, отметиться у диспетчера, взять экипировку, досыпать песка, проверить магниты-соленоиды (тормоза), протереть сиденья и подоконники, сделать уборку в кабине и т.д., и т.п. Выпить кофе, покурить, опять выпить кофе, окончательно проснуться...

Раньше было очень удобно ехать на работу дежурным вагоном. Сел на «Ветке» в 3:56, и в полпятого — уже на месте. Можно не спеша собраться, и все хорошо. А недавно, по известным причинам, график дежурки изменился, и теперь я на ней (если она, вообще, выходит) попадаю в депо впритык, когда на подготовку к выезду остается минут пять-десять. В принципе, некоторые бывалые водители даже, как бы, и любят такой экстрим, но мне эта дикая спешка ну совсем не нравится.

Велосипед... Он в связи с ремонтом похоронен глубоко на балконе. Временно недоступен. Поэтому позавчера я сходил на работу пешком. Час сорок, чуть не опоздал. А сегодня, по совету дочери, поехал на ее самокате.

Да это ведь — круто! Ии-хха! Всего тридцать семь минут! Тридцать семь минут удовольствия! Почти всю дорогу от дома до работы — уклон. Машин нет, можно ехать просто по проезжей части. Асфальт почти везде хороший.

Три раза меня останавливал патруль полиции ДНР. В первый раз — просто посмеялись: «Ты ж смотри, скорость не превышай!» Во второй: «Права, — говорят, — есть?» Я говорю: «Есть». «А покаж?» Показал им трамвайные. И почему ж это категория — «Тэ», а не «эС»? Смеются, заливаются. А в третий:

― Самокат, говоришь?

― Ну, да. Он.

― В такую-то рань?

― Ага.

― А документики?

― Есть.

― Хм, хм, хм... Лааадно. А выверни-ка рюкзак.

― Эхх. Пожалуйста.

― А это что за бумажки?

― Вот, разрешение.

― Хм, хм, хм... «на передвижение по городу в комендантский час в связи с рабочей или производственной необходимостью...» А это?

― Путевка. И на завтра. Это ― список дел. А это, я уже и не помню, сто лет тут валяется.

― А это? Карта? Так, таак. Корректируешь?

― Это ― карта клада.

― Ничего себе... Прямо клада?

― Ну, мы с детьми играем. Я прячу вафли во дворе, ставлю звездочки. А они ищут. Им интересно.

― Вафли, значит. Кхе-кхе. А это?

― Стих. Недописанный.

― Стих? Ух, ты. Та ты еще и поэт? Может, почитаешь?

― Хорошо. Слушайте. Мир ― 3D-бродилка от первого лица. Без начала и без конца. Здесь только временные тела-аватары конечны. А сама игра и души-геймеры ― вечны...

― Ой, все, все. Спасибо. Езжай. Езжай. Удачного рабочего дня.

М-да. Не любят стражи порядка поэзию. Хотя, на их месте, мне бы тоже было не до нее...

В депо всех, конечно, позабавило, что самокат — розовый и что на нем написано «Барби». Да ладно вам. Не надо так громко завидовать. Я вот, получил тридцать семь минут мощнейшей радости, ха-ха. Рассвет, тишина (только птички чирикают), пустота, скорость, ветер. Разгон, выбег, торможение. Разгон, выбег, торможение. Все, кстати, как в трамвае.

2. Неизвестный солдат

Я ехал и все смотрел на него в зеркало. Наверно даже чаще, чем на дорогу.

То на скотч, которым перемотан коричневый от крови рукав. То на бледное, чуть ли не белое, лицо.

Он сидел на первом двойном сидении, справа, у окна. И грустно смотрел куда-то наружу и вниз.

Я не заметил, как он зашел. Увидел его уже сидящим на своем месте. Отвлекла торговля билетами.

Сегодня то и дело заедала правая створка передней, приходилось вставать и подталкивать. И тут — он. И его скотч. И это жуткое белое лицо. В зеркало, само собой, таких подробностей не разглядеть.

— Эй, вы в порядке? Вам не...

Но он только поднял ладонь. Даже не поворачиваясь ко мне. Нормально, мол. Не лезь. Веди свой трамвай.

Я ехал и смотрел на него. На автомат, на взлохмаченные волосы. На камуфляж и на мячик «Евро 2012» под ним. На белые кроссовки «Абибос». И на людей, которые тоже на него смотрят. Молча и с любопытством. Уже полвосьмого, пассажиров мало, но, все равно, чувствуется, что между ними и ним есть граница. В три пустых ряда. Хотя дальше салон равномерно заполнен.

Почему еще днем с четырьмя наглыми автоматчиками без какой-либо формы болтало аж полтрамвая («Водитель, у них — проездные! «АКМ» называются!»), а этого паренька как будто все сторонятся?

Так хочется что-то для него сделать. И непонятно — что. Мы тут сидим, а он устал до смерти. Ранен. Есть, наверное, хочет.

И тут на вокзале он сам подходит: «Слушай. Прости. Я там... Немного...» и виновато указывает на сидение. Полосы крови. Удивительно, дальше все места — красные, а именно эти два, его, — серые.

Я говорю: «У меня бинт есть в аптечке. И вата».

А он перебивает: «Домой, домой, пора домой. Лучше дай папиросочку. У тебя брюки в полосочку».

Отдаю ему всю пачку, а он говорит, что, спасибо, достаточно и одной.

И пошел куда-то через автостоянку. Пошел, пошатываясь. Поплелся. Освещаемый закатом. А я все смотрел, смотрел, смотрел ему вслед и никак не давал какой-то тете билетик...

3. Строительный миномет

В военное время люди становятся более нервными. И суеверными. Их можно понять.

Каким-то июльским вечером 2014-го я, наконец-то, доплелся с работы пешком. Мечтая рухнуть как можно скорее на кухонный стул. Но, боже! Нееет! В тамбуре ждало аж четыре коробки строительного мусора.

Где-то месяц назад мы затеяли магический и одновременно психотерапевтический ремонт на кухне. Мол, это будет созидательная сила, призванная оттолкнуть разрушение нашего дома снарядом. Да, как-то так.

Выровняли пол, кладем плитку. Потом — стены. Все старье посдираем, посбиваем, наклеим новое, заштукатурим «короедом». Особо спешить не будем. Стрельба ведь не спешит прекращаться. Вот мы и будем «защищать» дом. И соседям давать передышку (хотя они, по-моему, уже давно уехали, как сверху, так и снизу).

Самое неприятное в ремонтной магии — это строительный мусор. Цементно-песочный порошок и куски. Откуда это только берется, в таких-то количествах? А эти количества нужно постоянно выносить. На пустырь, возле трамвайной линии. Как раз, ямы заравнивать.

И вот, сегодня еще четыре коробки. Супруга наскребла по сусекам за вечер. А я так устал, так устал. Не хочу, не буду! Пусть подождут до завтра. Завтра вынесу. Но совесть канючит: «Ну, пожалуйста, ну, вынеси, хоть одну...»

Ладно. Пойду и просто брошу в контейнер. Все вместе, прямо с коробкой. И лучше, совесть, молчи!

Сказано — сделано. Я постарался бросить так, чтобы звук был как можно короче и тише. Но мусорник оказался почти пустым, и бумкнуло сильнее, чем я ожидал.

— Ты что, совсем обалдел?! — тут же заорал кто-то с высокого балкона. — Я ж думал, миномет!.. Я тебя сейчас убью! Убью! Убью, гада!

И стал что-то в меня бросать. Кажется, картошку.

Если бы он не бросался, я бы, скорее всего, сказал «извините» и пошел есть и спать. Но, раз уж картошка... — что ж, тогда я пошел за второй коробкой.

— Внимание! Миномет!

Бум!!!

— Я сейчас спущусь! Я спущусь!

— Картошки побольше возьмите.

И он спустился. Ну, думаю, все, сейчас что-то будет.

А он... бросился гладить свою машину: «Родная, все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Переживем!»

И тогда мне стало действительно страшно.

4. Разведчик

Если кому-нибудь сказать: «Я ходил в разведку на трамвае», он наверняка улыбнется. Так что, смело можете улыбаться, — я ходил в разведку на трамвае. 15 августа 2014 года.

Только я отъехал от «Полиграфической», в сторону вокзала, как вдруг ко мне с обеих сторон бегут люди в камуфляже. Машут — стой, мол. А через секунду у меня в кабине четыре автоматных ствола. Два в левой форточке, два — в правой.

Кто эти люди? Все разного цвета, никаких нашивок. «Наши» или «не наши»? Хотя, в принципе, что мешает надеть форму противника?..

— Миномет не встречал?

— Честно? Я даже не знаю, как он выглядит.

— Синий «мόсквич». С такой дурой сверху. Катается где-то тут.

— Хм...

— Когда будешь обратно ехать?

— Через 15 минут.

— Поедешь, глянешь. Вернешься — доложишь. Ищи «синий мόсквич».

— Ну, я понял, — с дурой. Есть, сэээр!

— Да, да. С ней самой. И не умничай тут. Дело серьезное.

И я поехал искать «мόсквич» с дурой. Казалось бы, такой короткий диалог, а я теперь отстаю аж на целых три минуты.

«Южная проходная по требованию», никто не выходит. И, слава богу. Насыпь с фазанами — можно притопить. «Улица Куинджи». «Путиловская». «Вокзал». Нет никакого «мόсквича». И никакой дуры. Назад — я смотрел по сторонам еще тщательнее и тоже ничего не нашел. Да тут ему-то особо негде и быть.

А на «Полиграфе» ко мне снова подбегают.

— Ну?

— Нет, не видел я «мόсквича».

— А ты хорошо смотрел?

— Старался. Во все глаза.

— Ладно. Езжай. Спасибо, разведчик.

Я догнал Руслана (который передо мной) на конечной «ДМЗ». Ему еще минуту стоять.

— Ты тоже в разведку ходил?

— В какую разведку?

— В трамвайную.

— Это как? Ты выпил, чо ль?

Руслан, значит, не ходил.

И когда мы опять встретились на «Киевском», — все равно, не ходил. Но сказал, что «эти твои ребята все еще там пасутся».

Да, действительно. «Полиграф», и все повторяется.

— Сходишь эээ... съездишь еще раз в разведку?

— А я могу отказаться?

— Что значит — отказаться? Тебе что, [censored], все равно?

— Тю. Да я другое имел в виду. Шутка просто, извините.

— Шутка, ага? Давай, езжай. И повнимательней там смотри. А не как в прошлый раз.

Что?! Не как в прошлый раз? Ну, ладно, что в целом не очень-то вежливо. Но вот это «не как в прошлый раз» — уже слишком.

— Ребята, а почему бы вам не сесть ко мне и не поехать посмотреть повнимательнее самим?

— И переодеться в гражданское... — подсказывает дедушка с передней площадки.

А они гордо: — Мы форму не снимаем.

Я ехал на вокзал и скрипел зубами. Какого черта? Я что, пацан какой-то? Но постепенно это угасло. И мне стало даже как-то немного стыдно. Ну, да, я их не знаю. Хотя, кем они еще могут быть-то? Конечно же, наши. Ну, да, не вежливые люди. Но и они меня ведь тоже не знают. А вдруг я какой-то не очень и «свой»? Сейчас сложно понять, где и кто и за кого.

Но с другой стороны: они-то в войнушку уже играют, а я все еще думаю. И надеюсь, что не понадобится.

Приближаясь опять к «Полиграфу», даже прямо-таки летя, я хотел выразить хоть какой-нибудь, пусть и маленький, респект. Просто мигнуть фарами, например. Звякнуть, там, по-футбольному...

Но их уже не было.

5. Укроп & Сепаратист

У нас дома — большой зоопарк. Есть спаниелиха Леди, есть шиншилла Бублик, есть хомяки Чип и Дейл. Да, Дед Мороз очень старался, несколько лет подряд. Даже кот был, Клякса, когда-то.

А в ноябре'14 добавились две ахатины (гигантские улитки) — Укроп и Сепаратист. И Дед Мороз уже ни при чем. Здесь при чем война.

К нашим друзьям на «5-м участке» приехали родственники. Семья из Кировского (город в 50 км от Донецка) — спасались от постоянных бомбежек. А через пару дней и мы с женой пришли в гости.

Раззнакомились, разговорились. Все мы уже — эксперты по оружию. Легко определяем вид и направление на слух. Где к нам, где ответка, откуда, куда, что.

Вокруг грохочет. А мы сидим, объясняем друг другу: почему это все, что будет дальше и даже когда.

Попутно речь зашла о домашних питомцах.

— А как ваша собака переносит?

— А никак. Поначалу пугалась, лаяла, а теперь — как будто ничего и не происходит, привыкла.

— А наши — раз и в домиках.

И тут нам показали самую большую. Размером вдвое больше моего кулака.

— Ничего ж себе, у вас там, в Кировском, улитки!

— Это — ахатина, знакомьтесь.

Лично я в жизни не видел таких огромных улитищ. Вот же забавное существо, засосало мой палец! А-а, помогите!

— Это те, которых в косметических салонах кладут на лицо. Они выделяют целебную слизь. А вообще, у себя на родине они — сельхозпаразиты.

— Ужас какой! И сколько, ты говоришь, салоны платят клиентам?

— Они очень охотно идут на контакт. Сейчас. Принесу маленьких.

Ух, ты! Такие крошечные, раковина кажется почти прозрачной. Две недели всего-то. Смотрите-ка, и, правда, дает себя «почесать»!

— А вот такими они будут через месяц. А это — полуторамесячный.

— Ой, Наташ, а давай детям возьмем двоих? Самых крошечных. А?

Хорошие гости. Не хочется уходить. И люди хорошие, и детям несем новые неожиданные игрушки. А тут как полетело, как полетело. Друзья звонят:

— Вы дошли?

А эти, знай, висят себе на крышке стаканчика и щупают друг друга глазами.

Дети, не долго думая, назвали двух абсолютно одинаковых улиточек «Укроп» и «Сепаратист». И стали те жить-поживать в нашем зоопарке и «бросать монетку» — кто сегодня кто.

Двоюродные ахатины через неделю уехали. А скоро они все погибли: и большая, и маленькие — замерзли в доме с выбитыми снарядом окнами (хозяева целы). Остались только наши — то Укр и то Сепар. Настоящие дети войны.

Росли, ели кружочек огурца и горсть овсяных хлопьев, листочек салата, грызли мел. Переехали в полиэтиленовую коробку с дырками в крыше. Висели вниз головой (вот, что такое люстрация!). Фотографировались для детских страниц в интернете. Получали ехидные свидомые «приветы» из Киева и Львова: «Ты ж там насыпь Укропчику пару зернышек, скажи, что от меня». И, наконец, Сепар получил знак отличия — кружочек на домике лаком для ногтей.

А утром 26 мая, в первую «годовщину» начала АТО в Донецке, дети, открывая коробку (для большей вентиляции), вдруг закричали: «Мама! Папа! Ура!»

Да, это — знак! Впервые, снесясь сто восемьдесят семь раз именно в этот день, даже улитки, как бы, символично говорят: «Люди, занимайтесь любовью, а не войной!»