В стране, которой никогда не было, жил Король с Большим Сердцем. Его сердце было настолько огромным, что места в нем хватало на всех – министров, слуг, Главного Канцлера, поваров, шесть рот лейб-гвардейцев, камердинеров разного ранга и прочую дворцовую челядь. И, конечно же, в сердце Короля было место каждому подданному его королевства.  Самый последний золотарь мог получить свою частичку королевского тепла и заботы, и никому никогда не могло прийти в голову, что это невозможно.

Даже преступников пытали в присутствии Короля. Их вводили в тронный зал, ибо Король боялся темноты и сам никогда не спускался в подвалы, и они, звеня цепями, шли по красной ковровой дорожке к тронному возвышению. Слуги сыпали под ноги преступникам лепестки роз, и церемониймейстер троекратно называл их имена – в дверях, на середине зала и у трона.

– На милостивый и справедливый допрос шествует Гюнтер Шмидт, кузнец, убивший Юлиуса Урмахера, часовщика!

И начинался допрос.

Одна стена тронного зала была украшена изысканным орнаментом, в котором скрывались слуховые отверстия, и за ней непрерывно в течение всего испытания играла нежная музыка. Считалось, что это облегчает страдания испытуемых. Вопросы задавали секретари с самыми проникновенными голосами, брызги крови тут же вытирались шелковыми платками, смоченными в розовой эссенции. Придворный гример рисовал на лицах узников улыбки, и все равно – король не мог смотреть на это зрелище.

Он отворачивался в сторону и закрывал лицо ладонью. Плечи его тряслись от рыданий, а когда пытаемый, несмотря на все старания умелых палачей, не сдержавшись, вскрикивал, то король вторил ему мучительным стоном, полностью разделяя его боль.

Конечно, узники старались не кричать, ведь они тоже любили своего Короля. Он был им братом и другом, самым близким и родным человеком на свете. Когда пытки заканчивались, плечи Короля еще долго тряслись от рыданий, которыми он соболезновал каждой ране, каждой царапине, полученной в его правление.

Наконец, правосудие свершалось, и очередное тело вздергивали на убранную цветами виселицу, а из Тронного зала раздавался крик, полный такой невыразимой муки, что придворные опускались на колени, благоговея перед своим Королём. К счастью, такие случаи были большой редкостью и случались не чаще нескольких раз в год.

Даже непогода обходила стороной благословенную землю, и дождь лился только там, где был необходим для урожая, а бурь не было вообще. Королевство благоденствовало.

И все же Король, дорогой каждому и любимый всеми, был страшно одинок. Сам он, оставляя свое сердце людям, не мог доверить никому своих страданий и ночами сидел, обхватив колени, в углу своей огромной кровати под роскошным балдахином и тосковал. Он грустил о женщине, которой не было в его королевстве. Лишь однажды он видел её лицо и с тех пор не мог спать, тоскуя о ней. На столике рядом с кроватью горела свеча, выхватывая клубком света часть огромной комнаты, объятый Любовью дворец спал, не чувствуя страданий своего Властелина. А Король мечтал о чуде.

И чудо случилось. Оно прибыло ранним утром в изысканном экипаже, запряженном шестеркой жемчужно-серых коней. Стражники у ворот повидали на своем веку множество карет и повозок, но такую красоту видели впервые. А когда из экипажа легко выпорхнула его обитательница, то алебарды стражников со звоном разомкнулись сами собой, и ворота замка открылись перед прекрасной гостьей. Это была Она.

Король, смотревший на прибытие из-за портьеры, вскрикнул и упал в обморок. На крик прибежали слуги, они привели Короля  в чувство. Очнувшись, он велел, не медля, подготовить дворец  к визиту высокой гостьи, и все придворные сбились с ног, но вычистили каждую комнату до последней пылинки, а конюхи расчесали хвосты и гривы королевских лошадей.  Церемониймейстеру было дано указание объявлять, через какую комнату и какой коридор проходит гостья, именовать её приказано было - «Принцесса». Королю не сиделось на троне. От волнения его сердце билось так сильно, что стук отдавался в ушах и порой заглушал громкие выкрики старого слуги.

– Принцесса шествует через Утреннюю Гостиную!  – объявлял церемониймейстер, сопровождая слова троекратным ударом посоха по мраморному полу – «Думм! Думм! Думм!».

И Король представлял, как прекрасная женщина скользит через залитую солнцем комнату, стены которой украшены картинами пробуждающегося дня, а на потолке нарисовано встающее солнце.

– Принцесса шествует через Дневную галерею! Думм! Думм! Думм!

И он внутренним взором видел, как по стеклянной галерее, настолько прозрачной, что она казалась сотканной из дневного воздуха, легким облачком плывет к нему его мечта.

– Принцесса вошла в Вечерние Покои! Думм! Думм! Думм!

Король рисовал в своём воображении, как по залу, драпированному вечерне-фиолетовым шелком, идет к Тронному Залу Принцесса, а её драгоценности отбрасывают тысячи бликов от свечей. Король в волнении грыз ногти. Придворным передалось беспокойство повелителя, и тревожное перешептывание слышалось по всему Тронному Залу.

Наконец церемониймейстер стукнул посохом последние три раза и открыл двери перед женщиной такой красоты, что спины придворных сами собой согнулись в низком поклоне, а Король, не в силах больше удержаться, сбежал с тронного возвышения и, подняв, закружил Принцессу в воздухе. Никто и не обратил внимания на это нарушение этикета, а Королю было все равно – он был счастлив.

Принцесса улыбалась, прижималась к нему и молчала. Наверное, тоже была счастлива. Наконец-то в королевстве исчез последний грустный человек! Вечером был пир, которого давно не видали в этих местах. Глашатаи выкрикивали на площадях волю Короля:

– Каждый житель королевства может прийти сегодня вечером во дворец и загадать желание, которое Король обещает исполнить. Также, каждый житель Королевства может взять с собой из дворца столько яств и вина, сколько смогут унести он и его лошадь!

Народ ликовал! Толпы на улицах славили Короля. Все придумывали желания, но были они немудреные. Простые люди жили только работой и ни в чем особом не нуждались. Самое большее, чего им хотелось – это счастья своему Королю, этого они и желали, уходя из замка с мешками, полными еды и вина. Впрочем, некоторые хотели новое платье или башмаки, кто-то мечтал о новом доме – всё исполнялось в этот волшебный вечер. Принцесса тоже загадала желание.

– Мой Король, – сказала она, – я слышала о ваших страхах и хочу, чтобы вы никогда больше не боялись тьмы.  Пусть когда-нибудь наступит миг – и все ваше королевство осветится до самых дальних его пределов!

Король смущенно улыбнулся и обнял Принцессу.

Ночью Король осторожно выбрался из спальни и тихо проскользнул мимо дремавших у дверей стражников. Дворец спал, и его повелитель, как есть – в ночной рубашке, колпаке и туфлях на босу ногу – незамеченным крался по коридорам к подвалу, где держали государственных преступников. Миновав последний поворот,  Король нерешительно остановился перед дверью, обитой кованым железом. Рядом дремал утомленный праздником караул.

Король подкрался на цыпочках, осторожно отцепил с пояса одного из стражников ключи, кольцо на связке тихо звякнуло, и он замер, но стражник только почмокал губами и продолжал спать. Только третий по счету ключ подошел к замку, механизм тихо щелкнул, и дверь открылась. Сняв со стены факел и держа его обеими руками, Король стал спускаться по винтовой лестнице в подземную темноту.

Он даже не представлял себе, что во дворце есть такие глубокие подземелья! Погреба для хранения вина и провизии – это совсем другое, это привычно. Он улыбнулся неожиданным детским воспоминаниям о том, как прятался от слуг в винном погребе, а те сбивались с ног, разыскивая озорного Принца. А вот такие глубокие подвалы…

Сырые стены давили, факел освещал лишь небольшое пространство, потрескивал, пламя желтыми кольцами ходило по пропитанной смолой ткани. Шарканье королевских туфель рождало гулкое эхо. Наконец лестница кончилась. Король стоял на дне каменного колодца с проходом в стене, за которым начинался длинный коридор с дверями темниц через каждые десять шагов. На стене рядом с каждой дверью горела коптилка, тускло освещая табличку с именем узника и перечислением его проступков. Глухие тяжелые двери с заржавевшими от подземной сырости замками надежно запечатали преступников в каменных мешках и не давали ни единому звуку прорваться наружу. Король, с трудом удерживая судорожно бьющееся в груди сердце, пошел по коридору.

«ГЮНТЕР ШМИДТ, КУЗНЕЦ. Под следствием за убийство»

«ТУК ЦИММЕРМАН, ПО ПРОЗВИЩУ ДУБ. В ссоре убил соседа. Оказал сопротивление задержавшим его стражникам»

«УЛАФ ПРИСТЕР, СВЯЩЕННИК. Виновен в клятвопреступлении, богохульстве и поджоге городской ратуши»

«ФОМКЕ БАУЭР, ЗЕМЛЕДЕЛЕЦ. Утопил в выгребной яме сборщика податей»

«ТЕОДОР ФЛЕЙШЕР, МЯСНИК. Избил королевского палача»

Сколько же их! Король уже не крался, а бежал по коридору, взглядом выхватывая с табличек только имена.

«ТЕОДОР ШНАЙДЕР, ПОРТНОЙ…»

«ЮНГВАЛЬД МАУРЕР, КАМЕНЩИК…»

«МАРК ТАГЕЛЁНЕР, НАЕМНИК…»

И все эти люди не были счастливы в его королевстве? И все они были чем-то постоянно недовольны и хотели совершать преступления? И… Все эти люди были простолюдинами. Чернью.

«ИВЕР ГЛАССЕР, СТЕКОЛЬЩИК…»

И не было за могильными плитами дверей ни одного человека, чьи ноги знали бы мягкость роскошных ковров Тронного зала Королевского дворца! Значит, только придворные получают и умеют ценить то тепло, которое расточает на всю страну его королевское сердце, а народ потребляет его, как бездонная бочка, и сколько ни дай – все мало?!

«ГОДФРИ ВАФФЕНШМИТ, ОРУЖЕЙНИК…»

Он сердцем болеет за каждого из своих подданных, а им все равно? Как они могут так, если каждая их обида или проступок поселяются в нем такой болью… И ведь они желали ему счастья на празднике – неужели это мелочная благодарность за подарки?! А может… Король остановился. Он чувствовал, что задыхается в подвальной сырости. А может…Что если  они  не получают того тепла, что получает знать? И если он проявит милость, покажет, что не держит зла… Что любит весь свой народ как родное дитя и отпустит это дитя на волю – пусть живут своим разумением, может, тогда они одумаются? А, одумавшись, простят друг другу больные обиды, горькие упреки и помянут добрым словом своего Короля? И тогда тепло тоже проникнет в их души… И… Можно будет с легкостью в сердце замуровать этот ужасный подвал – гнилую червоточину в мраморной мякоти королевского дворца.                                                                                                                        

Чадил факел, неровно  мерцали желтые огоньки на стенах, тяжелой плитой давила тишина подземелья. Король шел обратно. Наверху он вернул догорающий факел в гнездо на стене, а  ключи повесил обратно стражнику на пояс. Во дворце никто не проснулся.

Утром многие видели, как гуляли по саду Король и Принцесса. Он что-то говорил, она улыбалась, а иногда приникала к его груди, или проводила по ней рукой, и тогда он замирал от счастья. Если бы кто-нибудь спросил его, что он чувствует в этот момент, то Король признался бы, что ласкающая рука будто бы проникает под кожу и гладит его сердце. И в этот миг он настолько легок и счастлив, что большего смертному уже не испытать.

Днем Король выпустил из подвала всех преступников. Каждому была дарована свобода. Каждый был накормлен, одет и мог брать из королевской казны столько золота, сколько помещалось в его ладонях. А потом их всех вместе вывели за городские ворота и сам Король, с непокрытой головой, пеший проводил их на расстояние мили от границы Королевства и при расставании желал удачи.

– Устраивайте свою жизнь, как хотите сами. Создавайте своё Королевство, пишите свои законы, но будьте же, наконец, счастливы! – так говорил он и махал рукой вслед уходящим.

Вечером Король ждал возлюбленную в спальне. Он приказал настелить ковер из лепестков самых отборных роз, и теперь нетерпеливо прохаживался по ним, одетый в пурпурный с золотом халат. Наконец открылась дверь покоев, и в комнату вошла Принцесса. Король радостно обернулся и замер… от удивления. Принцесса была одета в дорожное платье, комкала в руках платок, а опущенная вуаль скрывала её лицо.

– Дорогой, все совсем не так, как вы подумали! – сказала она, – я не собиралась задерживаться, ведь я здесь проездом!

Король попробовал сказать хоть слово и не смог. Принцесса откинула вуаль и с усмешкой взглянула на Короля.

– Мне просто стало любопытно вас увидеть. О вас, о вашем Сердце ходило столько слухов, что я не могла не заехать и посмотреть! Ведь такая диковина!

Король справился с собой и недоуменно проговорил:

– Все не так? Проездом?

Принцесса рассмеялась.

– Конечно, проездом! Я еду на свадьбу, на собственную свадьбу. К человеку, к которому устремлена моя душа и которого я очень люблю. Сожалею, но это не вы.

Король упал в кресло. Он был ошарашен. Принцесса удивленно смотрела на него. Он был бледен и машинально потирал левую сторону груди.

– Знаете, – сказала Принцесса, – молва обманула. У вас самое обычное человеческое сердце. Такое же, как у многих. И оно не более болезненно, чем любое  другое. Ничего интересного я не увидела. И это грустно.

Король молчал. Принцесса подошла к нему и взяла за руки. Прикосновение обожгло кожу Короля, и он едва не вскрикнул.

– Дорогой мой романтик. Несчастный и глупый романтик! – Принцесса отпустила руки Короля и пошла к выходу. Уже в дверях она обернулась.

– Извините, но я была неправильно понята. Простите за напрасные расходы на праздник.

Дверь закрылась.

Король продолжал сидеть в кресле. Он слышал, как внизу щелкнула дверца кареты, и кучер хлопнул бичом по спинам лошадей. А Король сидел и не двигался. Пытался справиться с наливающейся в груди болью, которая вгрызалась в его сердце глубже и глубже. Потом он поднялся, нетвердо прошел до кровати, шаря вокруг руками, как слепой. Лег и натянул одеяло до подбородка. Ему было очень холодно. Тело била крупная дрожь.

С того дня Король заболел. Не пораженный недугом телесным, он, однако же, умирал. Самые опытные лекари королевства осматривали больного и разочарованно покачивали учеными головами. Безучастный ко всему, Король лежал на кровати, глядя в потолок, или молча сидел в кресле у окна, держа в руках какую-нибудь книгу, которой не знал даже названия. И всё смотрел, смотрел в сад остановившимся взглядом. 

Трон пустовал, и тоска расползалась из дворца по всему королевству. Подданные впадали в уныние, мучились от холода, не ощущая королевских тепла и заботы. Счастье уходило из города, и даже грабители отнимали золото у своих жертв как-то безрадостно. А жертвы относились к этому совершенно равнодушно и часто шли со своими обидчиками в ближайший трактир, вместе погрустить над кружкой пива.

Великий Канцлер дни и ночи проводил в размышлениях о судьбе королевства. Он видел, как рушится идеальный мир, вне которого он вряд ли найдет себе пристанище.  Наконец, идея созрела. Все чаще он отзывал в уголок то одного, то другого придворного и говорил им:

– Нельзя допустить, чтобы драгоценное сердце Короля умерло вместе с ним.  Если мы не можем спасти тело, то мы должны спасти Королевство. А Королевству не жить без Сердца. Очень скоро перестанут смеяться наши дети, опустят руки взрослые. Ткач не станет к станку, а кузнец не разожжет свой горн. Тьма затянет наши улицы, ослепнут окна наших домов, и все мы сгинем во мраке.

Слушая Канцлера, придворные растерянно переглядывались и терли озябшие руки, пытаясь согреться. В конце концов, они согласились. А что было делать, Канцлер не был бы Великим Канцлером, если бы ошибался!

Незадолго до вечерней стражи они все вошли в опочивальню Короля. Тот посмотрел на них с кровати пустым взглядом и отвернулся к стене.

– Ваше Величество! – внезапно охрипшим голосом начал Канцлер и умолк. Горечь потери стеснила ему горло.

– Ваше Величество! – повторил он чуть тише, – мы ваши верные друзья и самые близкие Вам люди. Мы должны спасти Вас для Королевства. Не оставляйте нас одних, не уносите в могилу своё тепло!

– Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! – полетело по скорбным рядам придворных. Их руки, державшие многочисленные свечи и факелы, дрожали, и тени прыгали по потолку и стенам, обитым золотистой парчой.

Король долго молчал. Смола с шипеньем падала с факелов на драгоценный ковер у кровати и прожигала в нём дыры. Король молчал. Он ни о чем не думал и ничего не хотел. Перед собой он видел ту, что не приняла его сердце и посмеялась над его любовью. Именно поэтому огромное сердце Короля рвалось от боли. Он посмотрел на окружавших его придворных.

– Мне все равно, – сказал он. – Делайте, что хотите.

– Простите нас, Ваше Величество! – хором сказали придворные.

Одни держали его за ноги, другие прижимали к кровати  руки, распяв властелина на простыне. Все рыдали, но глаза Короля были сухи  и неподвижны, словно всё происходящее случалось не с ним. На Короле разорвали до пояса рубаху. Великий Канцлер стал резать его грудь скальпелем, настолько острым, что кожа сама расходилась от движения блестящей стали, и Король ничего не почувствовал бы, даже если бы боль от раны хоть немного смогла сравниться с болью внутри. Но ему было все равно. Мысленно он просил свое сердце только об одном – остановись! И оно остановилось, когда Канцлер перерезал последнюю вену, соединявшую Короля с жизнью.

Король уснул. С последним движением скальпеля боль ушла. Ему стало легко и покойно. Придворные почтительно склонились перед Канцлером, который осторожно держал в своих руках Королевское сердце. Теплое, живое, отмеченное бесчисленными шрамами чужих болей и обид, оно билось так же сильно, как если бы все еще находилось в груди человека. И оно горело. Посередине сердца, разделяя его на две половины, зияла большая прореха, из которой бил ослепительный свет, такой горячий и яркий, что смог осветить все Королевство до его дальних границ, так, что даже всякий заблудившийся в темноте путник был согрет и смог отыскать свою дорогу.

Свет факелов и свечей по сравнению со светом королевского сердца показался придворным настолько грубым, никчемным и чадящим, что они стали выкидывать их в окна. Факелы падали на крыши дворцовых построек, оставляя за собой ручейки смолы,  они скатывались в водостоки и поджигали забившие их прошлогодние листья.

Одна свеча упала в окно конюшни и подожгла сено.  Пожар поднялся и, расправив плечи, стал ходить вокруг дворца, и там, где он касался чего-либо своими огненными пальцами, мгновенно вспыхивало пламя.

Полуодетые люди метались по двору, давили друг друга и пытались справиться с огнем, заливая пожар из дворцовой посуды. Лошади в горящей конюшне ржали и бились в закрытые ворота.

В спальне короля ничего этого не видели. Придворные рвали королевское сердце и с жадностью пожирали его куски в надежде обрести хоть часть королевской святости. Рты их были измазаны кровью, они напоминали стадо взбесившихся обезьян, запертых в тесной комнате. Никто не обратил внимания на то, что огонь давно уже проник во дворец и теперь выметал из него людей – комнату за комнатой, зал за залом. 

Огонь бежал по лестницам и переходам, пожирал ковры и портреты. Стекло Дневной галереи лопнуло, осыпалось вниз градом соколков. Шелк на стенах Вечерних Покоев облезал клочьями, обнажая штукатурку стен, которая трескалась от жара, как старая глина. Утренняя Гостиная сначала ярко осветилась, а потом погрузилась во мрак, нарисованный на стенах копотью. И когда сгорела последняя комната – королевская опочивальня со всеми, кто там находился – перекрытия дворца не выдержали и обрушились вниз, подняв к небу вихрь углей и искр.

И пришла буря такой силы, какой никогда не видали в этих благословенных местах. Низвергшиеся с неба потоки воды залили пепелище, ураганный ветер сорвал поднимавшийся пар и дернул его в сторону, как вор, укравший свадебное платье.

Когда погас последний язык пламени, тьма навеки воцарилась над всей землей, которой некогда правил Король с Большим Сердцем.

рис. С. Дали. "Королевское сердце".

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вт сентября 27, 2011, 12:22:32 Вот трудно здесь сделать какой-то однозначный вывод, да и не хочется. Вообще, в целом ощущение какого-то стильного, изящного издевательства, мастерски спрятанной иронии, которая сквозит в каждой фразе. Но притягательность у этой вещи сумасшедшая. Оно обволакивает некой болезненной аурой, насчет пожирания сердца - естественно сразу возникает параллель с Парфюмером, и, на мой вкус, все-таки, лучше это обыграть как-то иначе, немного снижает "псевдо пафос":) всего произведения. Очень стильный постмодерн, форменное, бессовестное хулиганство, провокация и манипуляция в "одном флаконе". Но сие не есть плохо, сие есть определенная тенденция :). Впечатление производит, а вот какое - не сразу и не поймешь, нечто болезненно притягательное, затягивающие.

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Ср сентября 28, 2011, 16:58:00 Я тоже поначалу настроилась на иронический лад и заподозревала автора как минимум в пародировании сказок. Но чем ближе к концу, тем больше холодок по спине... И о "Парфюмере" тоже в первые секунды, конечно, вспоминается. Но подумалось: может, это никакое не "цитирование" (вольное-невольное), а просто Алексей точно так же ответил на вопрос о животном, об инстинктивном в природе человеческой... Не отнесу сказку к постмодернизму. Постмодернизм кроме развинчивания и обсмеивания (играючи) всего и вся никакой больше цели не преследует. Постмодернизм - это "религия" распада, смыслов в том числе. А в этой работе Алексей Богдашко говорит на очень серьезные (!) темы: о власти, об ответственности, об утопиях, о каре... Апокалипсичность этой вещи настоящая, с болью, а не понарошку и со смешком... Последняя правка: сентября 29, 2011, 00:53:38 пользователем Екатерина Злобина

Андрей Самарин Феодосия

Дата : Ср сентября 28, 2011, 22:11:11 На мой взгляд, автор сначала собрался писать сатиру, а со второй половины передумал. Слишком явный перелом в тоне. Впечатления тоже неоднозначные. Но "скорее жив, чем мертв")

Наталья Баева Москва

Дата : Чт сентября 29, 2011, 00:25:17 Вот что бывает, когда "добро" понимается исключительно как что-то приятное, а "зло" - наоборот))) Мне нравятся вещи, которые не просто производят то или иное впечатление, а в которых есть мысль... Однополюсное мышление Короля привело к тому, что своим "большим сердцем" он наплодил паразитов и вампиров, а сам оказался не в состоянии пережить любовную неудачу. Страшноватая сказка для взрослых! Но главное - счастливый конец:)))

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.