СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 2201
01 сентября 2011 года
Виталий приехал помогать брату. Маленький домик почти утонул в море фиолетовой сирени. Построили его когда-то для деда, который после революции перебрался в Москву: отдал свой богатый кирпичный дом под сельскую школу и уехал ждать конца советской власти, чтобы потом снова стать крепким крестьянином, - но так и не дождался. А когда умерла его любимая жена Танечка, стал проситься обратно в деревню, плакал, умолял. Дом было не вернуть, хотя он уже давно перестал быть школой: в нем проживала какая-то многодетная семья. Однако удалось выхлопотать небольшой участок, на котором и был за неделю построен этот маленький домик с большими окнами, где бывший раскулаченный кулак и прожил свои последние пятнадцать лет. Когда правнучке покойного хозяина исполнилось три года, и вся семья решила, что ребенку нужен чистый воздух и парное молоко, Владимир поехал в Рязанскую деревушку, чтобы привести в порядок давно заброшенный дом. Сначала братьям пришлось вступить в борьбу с зарослями сирени, что не позволяла даже приблизиться к двери. Владимир и Виталик справились довольно быстро. - Ну, все, перекур, - старший вытянул из мятой пачки беломорину и чиркнул спичкой. Виталик не курил, он смотрел под ноги на груду поверженных сиреневых веток и молчал. - Столько букетов пропадет, - вздохнул он. - Ты о сирени, что ли? Да ее тут как грязи, на задах наломаем перед отъездом. Кому букет-то? Этой, что ли? - Тебе она совсем не нравится? - Да я все понять не могу, чем она тебя прельстила, ни кожи, ни… - Володь, - перебил его Виталик, - а у нее ребенок будет. - И… - Мой, Володь, точно мой. - Да откуда… - Ну как же, Володь, она же с мужем семь лет прожила, и не было ничего. - А с тобой, значит, один раз в палатке – и готово. - Ну, не с одного, - тихо сказал Виталик. *** - Она хоть развелась? – Владимир прикурил вторую сигарету, не сразу осознав, что зажигает не спичкой, а любимой зажигалкой, которую считал потерянной. - Во вторник свидетельство отдадут. - А в среду, значит, опять в ЗАГС. - А то на свадьбе заметно будет, ей же неловко, да и мне… - Свадьба еще какая-то ему, - хмыкнул Владимир. - И так отцу с матерью все нервы измотал. - Может, ты с родителями поговоришь, а то мать развылась, мол, ведьма, тебя погубит, всех нас погубит … - Ну, мать – понятно, а отец что? - Смотрит только. Смотрит и смотрит, - пролепетал Виталик и беспомощно посмотрел на брата. Когда Владимир видел этот беспомощный взгляд, в нем просыпалось что-то, что позволяет спрыгнуть с десятиметрового моста в воду, не раздумывая, войти в горящий дом, не чувствуя запаха дыма, разорвать пасть бешеной собаки, словно это плюшевая игрушка… Их было семь или восемь, и чем же им не угодил тогда смешной пухлый Виталик, уже и не вспомнить. Но после того случая от братьев в школе шарахались: Владимир дрался так, будто не был человеком, при этом он еще и рычал не то по-волчьи, не то по-медвежьи. Но что он мог сделать для брата сейчас?.. - Ладно, женись, придурок, с родителями поговорю. Он докурил беломорину, немного повозился с поржавевшим замком и резким рывком открыл рассохшуюся дверь. - Сдавайтесь, мыши, новая власть пришла! - крикнул он в сени и рассмеялся.
***
Многое повидал небольшой бело-синий кораблик за последнюю весну, лето и осень: развеселых пьяных выпускников, запускающих фейерверки прямо с палубы вопреки всем правилам безопасности, пухлую, низенькую невесту с маленькой черной головой, обалдело выглядывающую из белого кружева, ее смешного долговязого жениха, бодрые возгласы картавого тамады, двух толстых бизнесменов, прыгающих за борт прямо в одежде, наигранно испуганные глаза их костлявых подружек. Юбилеи, свадьбы, корпоративы, экскурсии по городам Подмосковья, зеленые стоянки, шашлыки, иногда с курьёзами, иногда спокойно. Если бы десять лет назад Владимиру кто-то сказал, что он будет заниматься чем-то подобным, он бы ни за что не поверил. В тридцать лет он был – начальник КБ на одном из самых крупных заводом страны. Подчиненные годятся в отцы – и все уважают, ценят, восхищаются, несколько авторских свидетельств, даже загранпоездки и предложение работы в Италии… Приятно было. Но тогда подумал – зачем? и здесь всё складывается неплохо, а потом – мать с отцом, теща, их-то с собой в Италию не возьмешь… Эх, был же билет в другую жизнь, возможно, и счастливую, стоило только решиться! …В момент, когда всё рухнуло, и стало понятно, что возврата к прошлой жизни не будет, страха не было. Наоборот, горячность и энтузиазм. Сможем, выстоим, с братом-то вдвоем. С кооперативом не вышло, но ведь удалось же отхватить эту посудину почти за символическую плату, переделать всё, и пошёл ведь бизнес, и команду набрали хорошую из друзей, бывших инженеров. Не самый плохой расклад. Ну, не получилось с коммунизмом, будем строить что-то еще, главное – строить, на худой конец – хоть старость себе обеспечить…. ----- Они сидели в промозглой каюте, что служила рабочим кабинетом. За окном медленно падал крупный, словно куски свалявшейся серой ваты, снег. Лицо Виталика снова было растерянным. Владимир отвел взгляд и уставился в окно, собираясь с мыслями, он уже давно все решил, и сейчас нужно было только произнести это вслух. Он чувствовал, что поступает в ущерб себе, своей семье, но иначе не мог. - Я ухожу, - наконец выдохнул Владимир, так и не посмотрев на брата. - Володь! Ну, ерунда же, да наладится всё, ну мы ж свои люди-то, - быстро затараторил Виталик. - Ничего у меня с ней не наладится, - жестко сказал Владимир. - Да ты как вообще себе это представляешь… - Володь, да ты про этих, что ли? Но ведь Машка, правда, вороватая, да еще и матершинница, а Геныч – он же, ну, правда же, потаскун, а у нас корабль называется «Святой Георгий», ну, как же можно такое поведение и на таком корабле! - Совсем без мозгов, да? Как зомбированный хряк! Да… - Володя, ты преувеличиваешь… - Я преувеличиваю! Машка у них нечестная! Ну, один раз подсчитала неправильно, ошиблась девка, со всеми бывает. Матерится? Да и на здоровье, зато пашет как лошадь. А может, твоя боится, что у Машки груди торчком и зад как орех, как бы ты не кинулся? - Да мне кроме… - А сомневается, видно, Людочка! - Владимир нервно сглотнул. – «Геныч потаскун»! Да зато у него башка – дом советов, и на кого сменяли-то? Да у этого хмыря на роже крупными буквами: «не украл - день зря прошел». Ладно эти, хоть было к чему придраться. А Лешка, Олег, Сашка? - Да они же сами, никто их не гнал… - Ну ты и баран! И с каждым годом всё баранее и баранее, скоро заблеешь… Всё Людка твоя! Нет, я так не могу. Виталик поджал губы. - Если ты действительно так думаешь, то я тоже не вижу другого выхода. Уходи, раз решил. - Ну и прекрасно, - Владимир резко встал, грохнув стулом, и вышел из каюты. - Подожди, - Виталик неуклюже кинулся за ним, догнал уже почти на выходе с корабля. - Что еще? - Но мы же… мы… - Что мы? - Братья, - произнес Виталик и покраснел. Владимир посмотрел на него: брат с возрастом сильно обрюзг, волосы его поредели, раньше он светлым был, а теперь непонятно что клочками вокруг плеши, и пузо растет, как на дрожжах… - Что ж ты брюхо-то такое отрастил, ведь молодой еще, - грустно усмехнулся Владимир. - Да прёт и прёт, прямо не знаешь, куда деваться, - виновато улыбнулся Виталик и по-детски развел руками. - Может, мне заниматься начать? Штанга, там… Как ты думаешь? Владимир представил брата со штангой и не смог удержать улыбки. - Поедешь к нам чердак чинить, раз пять на крышу слазишь, авось растрясется, уж я тебя, борова, щадить не стану, будешь у меня как макака с ветки на ветку прыгать, дай только потеплеет... - Да я бы рад, но ведь мы с Людой тоже участок купили, она хочет обустраиваться, может, и не получится к тебе… - Ясно, - уже совсем беззлобно сказал Владимир.
Витя В детстве он был очень обаятельным. Бабушка и дедушка научили его вежливости. Поев, он никогда не забывал сказать: «Спасибо, все было вкусно и хорошо». И это так умиляло взрослых! С ним было приятно ходить в гости. Он легко знакомился как с мальчиками, так и с девочками, одинаково увлеченно играл в войнушку и в дочки-матери. А еще он придумывал страшные сказки. Больше всего его друзья любили сказку про фашистов и черные макароны. «…вывели такой сорт макарон: они сначала детей душат, душат, пока из них все соки не выжмутся, и дети всё тончее–тончее, а потом чернее-чернее становятся, и совсем в макароны превращаются… А потом фашисты эти макароны перекрашивают, чтобы белые были, и русским незаметно в магазины подбрасывают, чтобы мы все потравились, и тогда они будут в наших домах жить». - Но ведь мы фашистов победили, они теперь просто немцы и с нами дружат, - сказала ему одна девочка. - Да это не те фашисты, это другие, новые, про них еще никто не знает, они пока прячутся, - объяснил ей Витя. - А как их найти, раз они прячутся? - Их надо выслеживать. Вот если человек совсем макароны не ест, значит, знает, что они отравленные, из детей деланные, вот он и есть – фашист. - А почему макароны из детей отравленные получаются? - не унималась девочка. - А как ты думаешь, почему люди людей не едят? Вот если человек плохой, преступник, убил сто человек, можно было бы его казнить и съесть, правильно? А то зачем его хоронить, всё равно к нему никто на могилу ходить не будет, он же враг? Можно было бы из него сделать колбасу… - А в Африке есть людоеды. - Так африканцы не отравляются человеческим мясом, у них организм такой особенный, поэтому они и черные, а ты что думала… Образованная девочка не нашла, что возразить. К семи годам Витя уже бегло читал и считал до миллиона, неплохо рисовал и лепил из пластилина, немножко играл на баяне. Всему этому его научили бабушка и дедушка, он не ходил в детский сад, и ему совсем не хотелось в школу. Когда старшие в шутку спрашивали его: «Витя, а ты хочешь стать взрослым?», он уверенно говорил: «Нет». А школа, по его тогдашним понятиям, как раз и означала что-то похожее на взрослость. Витя очень боялся каких-либо перемен своего жизненного уклада. И мало того, что ему с сентября предстояло идти в школу, теперь еще и жить ему предстояло не с бабушкой и дедушкой, а с родителями, с которыми раньше он виделся только по выходным. Они привозили фрукты и конфеты, водили его в театры или зоопарк. Как-то раз летом он ездил с мамой в дом отдыха, где ему очень не понравилась еда, зато понравилась девочка Таня, дочка маминой сотрудницы. Родителей ему вполне хватало по выходным и отпускам, зачем они нужны в будни - Витя искренне не понимал. Конечно, он плакал, когда вечером в воскресенье мама с папой уезжали к себе, но причиной слез было скорее то, что выходные закончились. Перед началом учебного года Витя ревел с куда большим отчаяньем, и всё лепетал: «Не хочу, а можно в следующем, а пока так, как есть?!». Бабушка и дедушка тоже не хотели, чтобы он уезжал с матерью. Они до сих пор, даже по прошествии стольких лет, с трудом выносили невестку. Она казалась им вздорной, лживой, плохо воспитанной, поначалу они даже думали, что Витька не от их сына, но потом так привязались к внуку, что это стало неважно. Они были рады, что им доверили заботу о нем, пока сын с женой пытались разбогатеть. Родители Вити задерживались на работе до позднего вечера и не могли много заниматься ребенком. Старики были уверены, что их милый Витенька и в школе будет учиться под их чутким приглядом, но в один из вечеров Людмила закатила Виталию истерику, и на весь дом вопила, что у нее хотят отнять единственного сына. Виталий как всегда послушал жену. Новая жизнь началась для Вити как-то не сразу, не резко, а школа даже понравилась. И ему самому показалось странным, чего он так её боялся. Бабушка была уже не столь крепка, и Витя видел её теперь только в выходные и праздники. Зато дедушка каждый день забирал его из школы, делал с ним уроки, кормил обедом и уезжал, пока родители не вернулись с работы. А потом бабушка умерла. Витя не поверил. А когда увидел ее лежащей в гробу, то и вовсе разуверился: это была не бабушка, а какой-то манекен, будто бы слепленный с бабушки. Еще и плохо слепленный: грубо, халтурно. Витя не захотел целовать этот манекен, впрочем, никто и не настаивал – посчитали, что мал еще. Но Витя видел, как без слез плакали глаза дедушки, он понял, что такое плакать без слез, и очень разозлился на бабушку. «Никакой смерти нет, - решил для себя Витя, - просто людям иногда надоедают люди, с которыми они живут, вот они от них и уезжают куда-то далеко, и вместо себя оставляют этих манекенов, которые наверняка где-то продаются, просто не все знают, где». Когда через четыре года умер дедушка, Витя уже не сомневался в том, что смерть есть, а в гробах – не манекены. Теперь никто не встречал его из школы, не кормил обедом, не проверял уроков. Более того, у него появились взрослые обязанности: купить не просто батон и половину черного, а мясо на суп (и если не то выберешь – будут ругать), убрать не только в своей комнате, а во всей квартире, сварить макароны или картошку. Впрочем, всё это оказалось не так уж и сложно. Ему даже нравилось чувствовать себя взрослым, самостоятельным, хозяином. Какое-то время он по привычке всё еще продолжал делать домашние задания, пока, наконец, не понял, что за его учебой больше никто не следит. Однажды утром вместо школы он пошел в парк, там долго ходил вокруг обшарпанного Есенина с отколотым носом и придумал страну с живыми памятниками и бюстами, в которой всем умершим людям ставили памятники или бюсты – ну, то есть, смотря сколько есть денег у родственников. И вот эти души умерших продолжали жить в этих каменных изваяниях, и всё-всё чувствовали и слышали, только говорить и двигаться не могли. А бюстам ещё казалось, что у них ноги и руки болят, которых нет на самом-то деле, – Витя слышал, что такое при ампутации бывает. И если ты кого ненавидишь, и при жизни не успел отмстить, то можешь памятнику – ка-ак дать! И как следует отмутузить, потому что ему больно будет, как живому, а ничем ответить он не сможет, он же памятник… Витя не ходил в школу день, другой, третий – и ничего не произошло. Он же варил макароны, убирался в квартире, приходил домой до того, как родители вернулись с работы… Когда мать спрашивала о том, что было в школе, Витя начинал с упоением врать, и врал он очень убедительно, даже умудрялся рассмешить родителей какой-нибудь школьной историей, которой на самом деле не было. Витя решил, что просто устроил себе отпуск: вот до конца недели погуляет, а потом скажет в школе, что болел, а врача не вызывали, лечились народными средствами. Он знал, что классная сама была любительницей этих самых народных средств, и, может быть, ничего и не открылось бы... Но учительница все-таки позвонила в четверг. Витя, конечно же, предполагал, что его накажут. Он думал, что в таких случаях отец берет ремень, ну, лупит пару раз, сын орет, потом просит прощенья, и на этом всё. Но наказала его мать. Она залепила ему хлесткую пощечину, как в кино: будто он был взрослым неверным любовником, а не мальчишкой, сыном. И потом сказала такое, что, по его мнению, не говорят детям, пусть и провинившимся. - Значит, ты думаешь, что можешь врать, жить, так как тебе хочется, не считаться с нами, не выполнять своих обязанностей… Школа – это сейчас твоя основная обязанность! Ну, если так, ты уже не маленький, живи один. - Как один? – не понял Витя. - А я не знаю! Я же не знаю, чем можно заниматься, если не ходить в школу, когда все друзья за партами сидят! Потом его как-то неубедительно ругал отец, ругал-ругал, а под конец признался, что сам прогуливал и не раз за это от дедушки ремня получал, и что в следующий раз Витька тоже ремня обязательно получит, а на этот раз ладно, прощается. Это совсем не напугало. Напугало: «живи один». Он больше не прогуливал школу, домашние задания делал хотя и не так усердно, как при дедушке, но всё же делал. Иногда, правда, списывал. С каждым днем в нем росла злость. В одиннадцать лет впервые в жизни не его ругали взрослые, а сам он поскандалил с матерью. - Ты не пойми кто! - орал Витя. - Другие матери в школу ходят, что-то разбираются всё время, боятся, что их детей обидят, и обеды у них всегда готовые в термосе, и мясо они детей не заставляют покупать, только хлеб и молоко! - Другой не будет. Чужие тебя не возьмут, кому ты нужен, так что живи, с той, какая есть, а не нравится – уходи… Он ушел на следующий день. Точнее, уехал на свою же дачу. Это было просто, он знал, где продаются билеты на автобус. В своём возрасте он уже был практичен: купил хлеба, колбасы, сосисок, макароны, чай и сахар. Было уже начало ноября, и дачный домик промерз. Разжечь печь он не решился, хотя и знал приблизительно, как это делать. Витя поставил на электрическую плитку чайник и кастрюлю с водой для макарон. «Они всё равно быстро догадаются, где я, - подумал он. – А может, нет… А если не догадаются…» Он смотрел в окно, на соседском заборе колыхалась какая-то старая зеленая тряпка. Это был флаг, зеленый флаг Генерала Лето. Генерал сдался и бежал, бросив знамя, а оно всё равно развевается, будто победило, оно не знает, что уже не является ничьей гордостью и символом веры в победу. Интересно, а символ веры может утратить веру? Это значит то же самое, что вера утратила веру, или всё-таки нет? Вот дедушка бы ответил. А у них я не буду спрашивать. Отец нашел его уже к вечеру. Витька с трудом соображал: у него поднялась температура, ему казалось, что всё это происходит во сне. Чуть ли не плачущий отец обнимает его, потом новость – «у тебя температура», потом – когда жар наутро спал – «у тебя скоро будет братик или сестричка, нам теперь надо совсем дружно жить, у нас теперь ведь будет маленький человек, которому нужна особая забота…» - А мне? Мне не нужна? - спросил Витя. - Ну, ты же уже взрослый мужик, - потрогав его лоб, произнес отец, - и температуры вон уже нет. Но на всякий случай еще полежи... *** Он смотрел на огонь в печи, красные угли походили на драгоценные камни, из которых был сотворен не то замок, не то шатер, и ему захотелось мечтать, как прежде, но ничего не получалось. А могло ли получиться? Главное, чему научили его родители - бояться… В старших классах он много гулял и мало учился, на что смотрели сквозь пальцы, а после окончания школы за взятку пристроили в один из технических вузов. «Но я не хочу там учиться!» - сказал Витя. «А куда ты можешь сам поступить, троечник, скажи спасибо!», - отрезала мать. В институте он опять же много гулял, почти не учился и помогал родителям с их кораблем. После диплома, где две трети оценок были куплены, он стал работать на корабле ежедневно. «А куда тебя еще возьмут, ну какой ты специалист, название одно, скажи спасибо», - и он опять послушался. Кое-как работал, договаривался с клиентами, закупал продукты для кухни и бара. Конечно, всё это было не его делом, но у него не так уж плохо получалось. Ему казалось, что он способен работать только с родителями, а если не с ними, то больше никто его держать не будет. И потом: ему всегда нравилось выпивать, от этого он становился увереннее и веселее. Хоть немного, но нужно было, чтобы каждый день, а кто такое терпеть будет, кроме родителей? Случались в его жизни и романы, некоторым девушкам он даже казался каким-то особенным, некоторым – просто хорошим, добрым парнем. Но Витя не мог решиться на что-то серьезное, и уж тем более – на брак. Ему казалось, что девушки, а особенно их мамы, хотят, чтобы он им что-то доказал, а он не привык доказывать, он привык слушаться, и так было надежнее и спокойнее. Потом родители решили продать свой бизнес и жить в удовольствие на заработанное. Бизнес продали, денег было прилично, правда, они были родительские, но если их не раздражать, они же всегда дадут. О том, чтобы устроиться на другую работу, Витя даже и думать боялся. И еще ему с каждым годом всё больше и больше нравилось пить: в какой-то момент мир делался другим - ненадолго, правда, но всё же. И будто ему не тридцать, а двенадцать, и стоит только захотеть – хоть в космос, хоть на дно морское, хоть в кратер вулкана! Но вскоре и с выпивкой уже не мечталось. Он чувствовал себя состарившимся ребенком, так и не сумевшим повзрослеть. А ведь в девять лет он уже мог грамотно выбрать мясо для супа… Антон Первая машина у него появилась в три года. Красный кадиллак, работающий от электроаккумулятора. Редкая по тем временам игрушка. Подружек на ней катал, трех белокурых сестричек – одной пять, другой четыре, третьей – три. Отец не жалел для него денег. Антон был его второй молодостью. Значит, есть еще порох в пороховницах, и Людка какая молодец, другие в её возрасте уже совсем курицы, а она стройная, подтянутая, головка в кудряшках. И что это Володя говорил, будто голова у нее квадратная, и, мол, что сзади, что спереди – доска. Завидовал. Его-то Ольга быстро из девушки в бабу превратилась. Если до рождения Антона Виталий хоть немного, но сомневался в своем выборе (особенно его смущало молчаливое неодобрение покойного отца), то после появления Антошки любовь к жене возросла троекратно. Антон рос капризным, нетерпеливым и красивым. Главным его интересом в жизни были девочки. Ему еще не исполнилось четырнадцати, когда первой его женщиной стала старшая из тех белокурых сестричек, потом средняя, потом очередь дошла и до младшей. Разумеется, на них он не остановился. Он знакомился везде: в клубах, на улице, концертах, кинотеатрах, поликлиниках и магазинах. Иногда умудрялся встречаться сразу с несколькими. Плотный любовный график не оставлял места для учебы и работы. А когда его выгнали из очередного института, и ему грозила армия, он разрыдался перед родителями, чуть ли не на коленях ползал, и они, конечно же, помогли ему. Отца он не уважал, иной раз даже посылал матом. С матерью всегда был любезен, нежно обнимал, и на семейных праздниках танцевал с ней танго или вальс. Он был очень пластичен и артистичен от природы, легко запоминал движения и интонации. Но когда одна из многочисленных подруг посоветовала ему попробовать поступить в театральное, он долго смеялся и сказал, что будь он педерастом – обязательно бы попробовал… Гидра Она сидела на террасе и курила тонкую сигарету. Уже совсем немолодая, но в короткой юбке и розовом топике. На клумбе цвели розы, пышные, алые, но почему-то без запаха, в парнике зрели огурцы, чуть поодаль грели бока толстопузые кабачки. У нее был большой загородный дом, квартира, любящий муж и двое непутевых сыновей. Конечно, ей хотелось бы большего, но все-таки - кое-какие деньги на старость есть. И главное – все её мужчины при ней. Да, ей не удалось стать удачливой бизнесменшей, и мужу в его делах она больше мешала, чем помогала. Теперь она понимала это, а ему и понимать необязательно. Но главное – она смогла удержать его, будучи на пять лет старше и совсем не красавицей. Всех возможных соперниц отвадила. Уж как старалась–то, чего только не выдумывала, ужом извивалась, пауком раскорячивалась. А с Владимиром и его командой как сложно было, ведь не любили они её, все не любили, а она их вон как – и где они теперь: кто спился, кто помер, а она с мужем всё-таки, и при деньгах. Виталий возился в парнике. Виктор трясущимися руками растапливал баню. Вскоре должен был приехать Антон со своей новой девушкой. ______________________________________________________________________________ Гидра – страшное мифологическое чудовище, семиголовое, восседает на троне, чешуйчатой лапой хватает жертву и засовывает в красную пасть - пока все головы не отобедают, не успокоится. Гидра – очень маленькое прозрачное существо, похоже не то на медузу, не то на блеклый цветок, живет в пресных водоемах, питается еще более мелкими бесхребетными созданиями.
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Москва