1.

Какое-нибудь даже самое хлипкое насекомое имеет свой природный опыт выживания. Для одних своих недругов оно слишком мелко, для других невкусно, а для самых проворных хищников, может быть, ядовито. И только пред колесами автомобиля оно даже и не успевает ощутить опасность.

Почему?

Да потому что у природы нет опыта сосуществования с автомобилями.

Но ведь и человек не может адекватно ответить на те вызовы, которые его историческому опыту неизвестны.

Так Европа, всегда отличавшаяся и демографической, и культурной экспансией, не смогла защититься от "культурной революции", вброшенной ей в саму душу во второй половине ХХ века. И теперь не только стремительно утрачивает свою духовную энергию, но и вымирает.

Так и мы, россияне, выстоявшие во всех горячих войнах, до сих пор не можем осознать своего состоявшегося поражения в войне доселе невиданной, холодной.

И вот уже Интернет полон самых квалифицированных исследований, свидетельствующих, что последним независимым государством во всей Европе осталась Белоруссия, что коренные народы Европы и России, в подавляющем большинстве своем имеющие опыт высочайшего в мире социального развития, для правящих миром финансовых феодалов являются нерентабельными именно из-за своего высокого социального развития и потому подлежат уничтожению, замене на неприхотливую, более дешевую рабсилу из Азии и Африки.

Но столь противоестественен для нашего человеческого опыта и для нашего человеческого образа этот проект, что мы даже не воспримаем его реальным и, соответственно, не испытываем пред ним мобилизующий страх.

Не потому ли и наша русская проза в картине сегодняшнего мироздания всё еще не замечает присутствия этого чудовищного проекта? До сих пор не осмыслила она в контексте этого проекта не менее трагические и не менее знаковые, чем у Григория Мелехова, судьбы полковника Буданова, капитанов Ульмана и Калаганского, прапорщика Воеводина, майора Перелевского…

Мы лишь брезгливо морщимся, когда, например, вторая по значению госпремия вручается отморозкам, намалевавшим на одном из питерских мостов фаллос, когда на музей столь же неприличного или просто дурацкого "искусства" в 2010 году пермский губернатор Олег Чиркунов предложил израсходовать 153,4 млн. рублей, а в последующие два года – еще по 20 млн рублей (это при нищенских зарплатах пермских учителей и врачей!), когда в той же Перми чиновники от образования насильно отправляют школьников на спектакли, где актеры перед ними в буквальном смысле снимают штаны и циничнейше матерятся, когда на Госпремию выдвигается актер Миронов не за роль князя Мышкина в хорошем фильме "Идиот", а за опускание Достоевского в подлом фильме "Достоевский" . Мы продолжаем воспринимать своих госчиновников лишь как людей недоразвитых в культурном и нравственном отношении, но не как весьма усердных устроителей нового коричневого порядка, равных, может быть, в своей квалификации и в своей преступной дерзости самым выдающимся гитлеровским генералам.

Как предостерегал нас полвека назад выдающийся философ Михаил Лифшиц, либерализм гораздо опаснее гитлеровского фашизма прежде всего потому, что он не столь же груб и прямолинеен, и его "ласковая" ненависть к человеку не провоцирует жертвы на сопротивление.

Я помню, как новая российская власть в качестве своего самого первого политического шага предприняла попытку ареста Союза писателей России. Писатели сразу же, ответили баррикадами. И ельцинские "национальные гвардейцы" вынуждены были отступить.

А нынешний наш воистину либеральный президент уже не силовыми методами действует, а всего лишь отнимает у Союза писателей России возможность добывать средства к существованию, а заодно и сокращает финансирование искусствоведам, специализирующимся на высоком искусстве, заодно и увеличивает инвестиции в искусствоведов, пропагандирующих питерский фаллос и прочую мерзость, называемую "современным искусством". То есть, он всего лишь усердно и последовательно создает на российском пространстве ту модифицированную культурную среду, в которой мы превращаемся в мутантов. И с базара уже несем не " Белинского и Гоголя ", и даже не " милорда глупого", а какую-нибудь заразу. И не только " собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов" уже не рожаем, а и вообще не воспроизводим потомства, не сохраняем себя даже на видовом уровне.

Это если бы в результате кровопролитных сражений или в газовых камерах численность нашего населения сокращалась на миллион человек ежегодно, тогда всем своим чиновникам и "деятелям культуры", ставшим на сторону врага, мы бы ответили адекватно.

2.

Из мифов нового времени самый казусный – о том, что в ХХI веке литература утратила свое главенствующее значение.

На самом деле, в информационный век, когда именно лидерство в производстве слов обеспечивает мировое господство, литература является самым важным стратегическим продуктом.

Иначе бы в 90-е годы добычливый Сорос столь щедро не вкладывался в российские либеральные журналы. Иначе Захару Прилепину не была бы выдана сегодня огромнейшая не только по меркам еашей общероссийской нищеты денежная премия.

Просто за двадцать лет невозможно полностью видоизменить литературный процесс и само предназначение литературы. Если, например, в первой половине прошлого века русская литература очень уж быстро превратилась в советскую, то это прежде всего потому, что в русской книге Сталиным была изменена только обложка, а человеческий образ её авторов и её героев сохранял почти полностью нравственное и духовное содержание русского "золотого века" (ну, были и попытки от "золотого века" отмежеваться, но Сталин Демьяну Бедному пригрозил, а Пушкину вернул место "солнца русской литературы" и, в результате, Леонид Леонов уже мог войти в советские хрестоматии со своим во всех высоких смыслах русским романом "Русский лес"). А постсоветская российская власть, подчиняя Россию мировой культурной революции, вынуждена приманивать и восхищать читателя таким человеческим типом, который и на шумерских глиняных табличках, и в египетских папирусах, и в еврейских свитках, и в античных пергаментах, и на русской бересте, и в литературе нового времени если как-то и отображался, то – в виде чего-то самого отвратительного.

Трудно уродством Виктора Ерофеева или Владимира Сорокина приманить самого широкого читателя.

Потому и сто тысяч долларов было недавно вручено уже не лобовому либеральному писателю Пелевину, а Прилепину, вроде бы как даже кулачонками либеральной власти грозящему, но грозящему по-итальянски (нацболы очень уж похожи на итальянские "красные бригады", вся верхушка которых состояла в масонской ложе П-2), но и показавшему в "Санкье" современного патриота все-таки нравственным уродом, но показавшему в "Патологии" русское воинство все-таки столь нерусским, что в новомученика и воина Евгения Родионова уже не поверишь.

То есть, сабельный удар сменяется на более долговременную тактику. Огромные деньги вкладываются уже не только в откровенно либеральные проекты, а и в такие, как ГЛФР, где в русскую писательскую колоду впихиваются имена, либеральной властью крапленые. Мол, мы против политических противостояний, мы объединяем все, что талантливо, а если удастся нам нового маркиза де Сада скрестить с новым графом Толстым, то получится у нас вполне современный литературный огурец.

Читатель же, однажды испробовав невозможного червивого огурца, благоразумно теряет интерес ко всем овощам.

С другой стороны, либеральными режимами в России и Европе созданы для литературы такие условия, при которых писатели, сохраняющие в человеческом образе традиционное духовное наполнение, обречены выходить на книжный рынок в виде кустарей-одиночек, да еще и одолевая информационную блокаду, а писатели, в интересах мировых финансовых феодалов человека превращающие в модифицированного урода, в свое распоряжение получают всю мощь мировой информационной индустрии.

Утверждение, что литература сегодня утратила свое значение, правдоподобным выглядит по одной единственной причине: пока мало, слишком мало Исавов, желающих сменить свой человеческий образ на козлищный за насущную чечевичную похлебку или даже за сто тысяч долларов. А те, кто не меняет, из информационного попросту поля удалены.

3.

Картину современного русского литературного ландшафта можно представить так: тысячи самодеятельных ополченцев, сермяжно вооруженных сражаются за читателей с регулярной блестяще экипированной армией. Ополченцы посылают свои живительные снаряды через самодельные рупоры. Правительственное же войско производит ядовитые залпы из самых высокотехнологичных и скорострельных медийных пушек.

А литературные критики рассуждают так: "Вот писатель N выстрелил стотысячным тиражом, а писатель R запустил только горсть экземпляров. Да еще писателя N и по телевизору показали как истинного богатыря. Значит, писатель N будет покрупнее писателя R".

Или (тут я имею в виду Владимира Бондаренко) подбадривают ополченцев наподобие футбольных болельщиков: "Поактивнее, ребятушки, поактивнее! И поставьте себе самого молодого да шустрого в командиры! И друг друга за локти приподымайте повыше, а то даже ваших стрелялок людям не видно!"

При этом с амодеятельные ополченцы и правительственная регулярная армия стоят не порознь, а единой шеренгой. И только по краям шеренги они друг с другом не смешиваются, так что правофланговых Валентина Распутина или Виктора Лихоносова можно запросто отличить от левофланговых Андрея Битова и Владимира Маканина. Внутри же шеренги самодеятельные ополченцы и властью отмобилизованные бойцы стоят вперемешку, так что друг от друга их и не отличишь, так что иного либерала публика принимает за патриота, а, например, юного и ни капельки не либерального Сергея Лукошина – за либерала.

Тем не менее, я попробую выделить из общей массы современных прозаиков отдельные литературные направления.

Безусловно, с левого (либерального) края шеренги стоит неоязычество, лишенное мистической основы язычества древнего, религиозного, замешанное уже исключительно на культе физиологии (А. Битов, В. Маканин, В. Ерофеев, В. Сорокин и т.д. Но к ним же относится и З. Прилепин, вклинившийся в ряды самодеятельных традиционалистов не только со своей великолепной медийной оснасткой, но и со штандартом нацбола).

Далее можно различить контристоризм, вылепляющий абсолютно расчеловеченного монстра из советского прошлого и этим монстром оправдывающий уже героя нашего времени – эдакого насекомого, абсолютно неответственного перед реальной историей (здесь, безусловно, самый заметный – В. Пелевин).

Рядом с контристоризмом – антихристианство, перелицовывающее христианскую составляющую русской и европейской истории на иудейскую (например, Л. Улицкая).

Далее – орнаментальные "христиане", возникшие из либерального противостояния советскому атеизму (например, А. Варламов).

Еще ближе к центру и тоже вклинившийся в ополчение патриотов - конформистский реализм (Ю. Поляков, Р. Сенчин и т.д.).

А далее в направлении к правому флангу – уже либералами не разбавленный имперский мистицизм, выстраивающий свои идеологемы в политическом противостоянии с либеральной идеологией и, видимо, именно поэтому исповедывающий культ Советской Империи (в первую очередь это А. Проханов. А на левом фланге есть, кстати, еще и антипрохановщина, возникшая в противостоянии то ли имперскому мистицизму, то ли самой популярности писателя А. Проханова. Например, В. Маканин).

Далее - выживший и даже напитавшийся токами высокой мировой литературы ХХ века русский реализм – весьма многоликий, хотя и единый в своем высоком стиле и своих высоких смыслах (это успевшие до 90-х годов прошлого столетия завоевать самую широкую читательскую аудиторию В.Распутин, В. Лихоносов, Е. Кулькин, В. Шигин, В. Личутин и менее известные М. Еськов, Н.Иванов, И. Евсеенко, П. Краснов, С. Михеенков, Б. Агеев, М.Попов, А. Сегень, А. Трапезников, В. Казаков, Д. Ермаков, Ю. Козлов, Л. Сергеев, Г. Спичак, С. Казначеев, В. Арефьев, Э.Алексеев и мн. др., а так же исторические писатели А. Беззубцев-Кондаков, Л. Анисов, Б. Споров, ).

А самыми крайними на правом фланге стоят писатели, не просто продолжающие духовно-нравственную традицию русской классики, но и отвечающие на вызовы обезбоженного либерального интернационала той высокой духовной сосредоточенностью, при которой хоть и обыденная, но тоже требующая нравственного выбора человеческая жизнь изображается в качестве мизансцены (это, конечно же, В. Ганичев, духовное значение которого мы ощущаем хотя бы по мощи направленных против него информационных атак со стороны либералов, это В. Крупин, получивший в этом году первую Патриаршью премию, это Ю. Лощиц, В. Носков, Н. Коняев, С. Щербаков, А. Козырева, В. Дворцов, В. Чугунов, С. Бережной, Н. Павлова, опять же А. Сегень, а как литературные критики – В. Ефимовская, И. Репьева, А. Шорохов, и др.).

И потому я более чем не согласен с вот этим утверждением Аллы Большаковой:

"Рубеж веков поставил точку отсчета в осмыслении современного литературного процесса и его направлений. «Эпоха идеологического вакуума», прикрывавшая модным термином «постмодернизм» разрушение ценностей предшествующих периодов, исчерпала себя. На первый план вышли литераторы, стремящиеся преодолеть разрыв, образовавшийся между СССР и Россией (как дореволюционной, так и сегодняшней), выразить в самом веществе литературы, в ее онтологических пластах феноменальность народной судьбы, осознание нацией своей русскости. Это прозаики В. Галактионова, В. Дёгтев, Б. Евсеев, Ю. Козлов, В. Личутин, Ю. Поляков, З. Прилепин и др."

Если о В. Личутине идет речь, то он действительно стремится "преодолеть разрыв", и "выразить в самом веществе литературы, в ее онтологических пластах феноменальность народной судьбы, осознание нацией своей русскости".

Если речь идет о З. Прилепине, то он являет своим творчеством "разрушение ценностей предшествующих периодов" на уровне духовном и нравственном.

Если речь идет о Ю. Полякове, то мне трудно представить в культурном контексте его последних произведений толстовского Болконского или Раскольникова Достоевского. Герои Ю. Полякова живут в новом, уже постисторическом пространстве и в новых духовно-нравственных измерениях.

Только если иметь в виду Ю.Полякова-публициста и его строго соответствующий сатирическому жанру роман "Козленок в молоке", я могу согласиться с Аллой Большаковой в том, что "в движении современной словесности как духовном, сущностном на смену антигерою, заполонившему страницы нынешних книг, приходит мысль как главный «герой нашего времени»".

Хотя, если «мысль дает бытию слово», то это не то же самое, что и воплощенная в художественном слове реальность бытия. Например, если стиль мышления "можно обозначить как стиль мышления феноменологическими сущностями" , то невозможно под стилем мышления подразумевать суть и смысл художественного мышления. Особенно сегодня, когда в литературе уже вполне четко обозначилось противостояние не между людьми как типами, скажем, русской и западной цивилизаций, не между людьми как представителями прошлого и будущего времени, а как противостояние между человеком духовным и человеком расчеловеченным, обезбоженным, явленным в виде своего голого физиологического остатка.

То есть, на мой взгляд, Алла Большакова к стремлению "преодолеть разрыв" прибавила "разрушение ценностей предшествующих периодов" и в результате этого бесхитростного математического действия получила все-таки стремление "преодолеть разрыв".

А как ей это удалось, я понять не могу.

Только если согласиться с идеологом "актуального искусства" Ольги Свибловой в том, что "искусством является все, что мы объявляем искусством" , можно и в высокую русскую литературную традицию вплести, как ленту в косу, любой контркультурный "изм".

Между тем, уже сама советская литература "преодолела разрыв" с предшествовавшим ей "золотым" ХIХ веком в лице автора "Тихого Дона", в лице автора "Русского леса", в лице фронтовой поэзии, в лице "деревенской литературы".

Даже в нравственной основе совсем уж советского образа Павки Корчагина было проявлено родство с героями русского "золотого века" (что дало возможность и Михаилу Лобанову, и даже Святейшему Патриарху Кириллу утверждать, что советская литература сохранила христианскую этику православной России).

Уж если говорить о "разрыве" не преодоленном, то он существует между русской литературной традицией и литературой либеральной, которую сегодня называют и "реальной", и "актуальной".

Но кто позволит преодолеть этот "разрыв"? Не для того ли в литературу "реальную" и "актуальную" огромнейшие деньги вбухиваются, чтобы под одними только своими рекламными щитами она литературу не обесчеловеченную, традиционную погребла уже навсегда?

Это в советское время всех тех писателей, которые по разным причинам не вписывались в коммунистическую идеологию, поставляли нашим читателям зарубежные антикоммунистические центры по радиоголосам и в ксерокопиях. В современном же монополярном мире писатель, не обслуживающий интересы мирового финансового гегемона, остается предоставленным самому себе.

4.

Так стоит ли удивляться, что даже и у такого, может быть, самого непредвзятого литературоведа и литературного критика, как Алла Большакова, можно прочесть: "Мы привыкли к тому, что поэзия всегда в авангарде литературного процесса, что именно она наиболее быстро и чутко реагирует на духовно-нравственные изменения в нашей жизни. Сегодня же главенствующие позиции занимают проза и публицистика. Можно и, конечно, нужно говорить об отдельных поэтических именах. К примеру, о Светлане Кековой, Ирине Семёновой, Всеволоде Емелине, Николае Зиновьеве, Евгении Семичеве, Геннадии Иванове, Владимире Бояринове, Владимире Берязеве, Светлане Сырневой, Сергее Соколкине, Владимире Нежданове… Но в целом стихи нынешних авторов обнаруживают усталость поэтических форм, отсутствие ярких открытий".

И это при всем том, что именно русская традиционная поэзия сегодня отвечает наиболее адекватно на все внешние вызовы, именно поэзия занимает главенствующее положение.

Правда, чтобы об этом знать, надо современных поэтов еще и найти в их далеких от книжных прилавков литературных неудобьях.

Но, слава Богу, есть и фактор возглавляемого Валерием Ганичевым Союза писателей России. Этот Союз не просто объединяет прозаиков и поэтов по профессиональному принципу, но и постоянно выстраивает внутри писательского цеха необходимую для развития литературы творческую иерархию. Уж писатели-то в подавляющем большинстве своем знают и друг друга, и цену друг другу. Да и публичная деятельность Союза (а это многие сотни больших и малых ежегодных мероприятий – от ежегодных Дней литературы, выездных пленумов, межрегиональных литературных фестивалей, до встреч с читателями, проводимых региональными писательскими отделениями) все же создает прорехи даже и в современной выскотехнологичной информационной блокаде. Например, тысяча экземпляров изданной "Российским писателем" книги стихов Николая Зиновьева после её презентации в ЦДЛ разошлись мгновенно. Некоторые любители поэзии приобретали по десять-пятнадцать экземпляров с твердой уверенностью, что книга этого поэта будет самым драгоценным подарком для друзей и знакомых.

Может быть потому, то вся большая современная поэзия существует в одинаковой с народом резервации, она прежде всего сохранила свое главное качество – народность.

По этой же причине она и не разношерстна в своей нравственной основе.

Да и что касается её высочайшей духовной сосредоточенности, то эта сосредоточенность тоже объясняется, видимо "ощущением у поэтов единства своей судьбы с судьбою народа" ( так советские критики говаривали о поэзии фронтового поколения) .

Увы, сами нынешние наши властные и финансовые элиты, как немцы в годы Великой Отечественной войны, обрекли наших русских поэтов не только на общую с народом трагическую судьбу, но и на ощущение общего с народом неприятеля обрекли .

5.

Вряд ли я смогу привести даже половину списка крупнейших современных поэтов, которые, в отличии от поэтов фронтового поколения и поколений Владимира Кострова и Станислава Куняева, не успели выйти к широкому читателю. Это Н. Беседин (Москва), С. Вермишева (Москва), А. Гребнев (Пермь), Г. Иванов ( Москва ), Г. Красников (Москва), М. Абакумова (Москва), Людмила Никонова (Кемерово), А. Логинов (Архангельск), Елена Кузьмина (Архангельск), А. Ивушкин (Волоколамск), В. Лангуев (Москва), Н. Мирошниченко ( Сыктывкар ), Г. Попов (Орел), М. Попов (Москва), А. Румянцев (Иркутск), И. Семенова (Орел), Г. Ступин (Нарофоминск), И. Тюленев (Пермь), Г. Фролов (Москва), Е. Чепурных (Тольятти) , Е. Юшин (Москва), Л. Берзина (Москва), Т. Брыксина (Волгоград), В. Ефимовская (Санкт - Петербург), Н. Зиновьев (Краснодар) , О. Игнатьев (Москва), Д. Кан (Самарская обл .) , Е. Козырева (Москва) , Н. Колычев (Мурманск), Р. Кошкин (Вятка), А. Кувакин (Москва), А. Линева (Липецк), Э. Меньшикова (Липецк), Д. Мизгулин (Ханты-Мансийск), А. Нестругин (Воронежская обл .), Ю. Перминов (Омск), В. Артемов (Москва), А. Попов (Сыктывкар), Е. Полянская (Санкт - Петербург) , Н. Рачков (Ленинградская обл .) , Е. Семичев (Самарская обл.), А. Суворов (Москва), С. Сырнева (Вятка), Г. Целищева (Омск), А. Широглазов (Череповец) , А. Шорохов (Москва) …

А еще есть поэты совсем уж молодые…

6.

Во многом формальным и, к сожалению, весьма типичным для нашей литературной критики кажется мне и вот это суждение А. Большаковой:

"Пока еще трудно судить о путях развития литературы нового века, делать обнадеживающие (или пессимистические?) прогнозы. Но обозначить все усиливающуюся тенденцию к встрече реализма и модернизма в одном тексте, к перевоплощению первого вплоть до неузнаваемости и к стремительному развитию второго – необходимо уже сейчас. Впрочем, мысль о синтезе не нова, но до сих пор его четкие критерии хронологически замкнуты и увязаны с творчеством писателей прошлого (Булгаков, Замятин, Леонов, Катаев, Домбровский)".

Где у Леонова синтез? Неужто в ранней "орнаментальной прозе"?

А у Булгакова где?

Может быть, Гоголь тоже сумел будущий модернизм синтезировать в повести "Нос"?

Не с такой ли поразительной легкостью и весь русский авангад синтезируют с русской иконописной традицией?

Достигать х удожественной достоверности, правды и глубины художественного образа реализм может любыми способами, в том числе и при помощи самого фантастического вымысла. Но как может идти речь о мировоззренческом синтезе писателей, изображающих героев в реальном ("тварном" и духовном) измерении, с писателями, для которых реальный человек ничего не значит, которые в процессе собственного самовыражения создают собственную реальность?

"Сегодня мы можем говорить о формировании неомодернизма, черты которого ныне глубже и рельефней выражают то, что по привычке называют «художественной условностью», но на деле уже входит в само понятие «реальность», относится к авторскому освоению иррационального, онтологии души: не сухим рассудочным знанием, а творческой интуицией" , - пишет А. Большакова. Но я не понимаю, чем "художественная условность" отличается от "реальности". Если к реальности она не имеет отношения, значит она не художественная. А если за "художественную условность" принимать любой перфомансный плевок на лист бумаги, то тогда к чему копья ломать? И почему "рассудочное знание" надо отделять от "творческой интуиции", если таблица Менделеева может присниться лишь такому многознающему ученому, как Менделеев, а не Кашпировскому и всем иным "интуистам", даже если они, ритуально обнявшись, будут все вместе смотреть одно общее сновидение?

"Всё это открывает новые возможности проникновения в «скрытую реальность»: сверхчувственную и сверхрациональную — первичную по своей сути — реальность России, русского человека в «сверхновом» мире сдвинутых ценностей недавнего прошлого и, будем надеяться, возвращаемых ценностей вечных. «Новый фокус веры и мира», в котором отказывает русской литературе К. Кларк, не есть привнесенная рафинированным умом догма. Скорее, необходимое усилие сердца и души – души тех, кто ищет и обретает себя в мире и мир в себе", - делает вывод А. Большакова.

И опять я ничего не понимаю. Или понимаю так: некий К. Кларк отказывает русской литературе в "новом фокусе веры и мира". А новый фокус - это уже другой фокус. Вот, например, еще недавно мы думали, что "нет ни эллина, ни иудея", что в каждом человеке есть "образ и подобие Божье", но теперь мы живем в двух культурах. Одна – традиционная, с верой, что "вначале было Слово и Слово было у Бога, и слово было Бог…" И другая – со словом модифицированным, не Богом вдохнутым в нас, а произведенным медийными фабриками по образу и подобию их хозяев.

Может быть, я должен согласиться с тем, что история христианства – это всего лишь миг в истории биосферы и потому вечными являются другие ценности?

И, значит, скрытая реальность – это реальность живых существ, лишенных человеческого рассудка, но на уровне биотоков как-то "обретающих себя в мире и мир в себе"?

Не могу не вспомнить одного оптинского монаха (я встретил его лет двадцать назад и, к сожалению, уже забыл его имя, но знаю, что является он выпускником Литинститута), воспринимающего художника-реалиста познающим красоту и замысел Творца, а художника-модерниста воспринимающего восставшим ангелом, пытающимся противопоставить Творцу собственный вымысел.

Монах этот – человек верующий. И, значит, утверждать он может лишь то, во что верит.

Но, может быть, нам, верящим в разное или вообще ни во что не верящим, надо просто с должной бережливостью отнестись ко всему, что присутствует в биосфере как человеческое? Может быть, тот фокус, который мы в своем зрении настраивали со времен гомеровых, чтобы человеческое в самом человеке разглядеть, надо достраивать, а не менять на "новый фокус веры и мира"?

Литература и культура – это и есть всё человеческое в человеке. Заменили какую-то часть литературы и культуры информационные фабрики на свой модифицированный продукт, и в нашу жизнь вошли гей-парады, сексуальное рабство и скотство, работорговля, рейдерство, черное риэлторство, детская беспризорность при живых родителях, педофилия, наркомания, подростковый садизм. Дальше уступим – появится каннибализм, ритуальное, как у ацтеков и карфагенян, принесение в жертву младенцев, либо, как сказал бы Гоголь, какая-то иная чертовщина.

7.

…А начинается все со стремления "осовременить традицию". То есть, с простой путаницы в терминологии.

Доктор искусствоведения Ольга Дубова однажды уже обратила внимание на то, что само понятие традиция мы стали понимать как консерватизм и, соответственно, отказывать традиции в новаторстве. А вот "современное искусство", остающееся неизменным уже более сотни лет, у нас все еще воспринимается как новаторское. И модернизм с постмодернизмом наши литературные критики противопоставляют не консерватизму, а традиции, хотя она всегда значительно шире консерватизма, поскольку развитие является единственным условием её существования.

Как не отнести к традиционным одного из ведущих современных поэтов – Юрия Перминова? Но вот читаю я у него :

Мухи летают, рождённые гадить, как пули…
Только и слышно:
           о ценах, долгах, о погоде…
Где благолепие сущего? – Не во саду ли,
что возле дома? Точнее сказать, в огороде.

Свежесть и новизну поэтического голоса Ю. Перминова я ощущаю не потому, что стихи его не похожи на стихи, а потому что высочайшая культура стихосложения сочетается в нем с высочайшей изобразительной свободой. Потому что он сумел аполлоновскую строгую белизну краски в словах " благолепия  сущего " очень даже органично вписать в дионисийскую по звуку и чувству строку   " во  саду  ли, в  огороде ". И такая же абсолютная свобода в этой строке: " Мухи  летают , рождённые гадить, как  пули …"

Или : " Запахнута , как  душегрейка  на вырост, заря на окраинном тихом леске". Разве да сих пор невообразимая схожесть зари и душегрейки не являются убедительнейшим примером неисчерпанности традиционной формы художественного образа в современной поэзии? И разве Перминова нельзя узнать даже по одной вот этой строфе:

Инфляция. Ненастье. Выживание.
Нет камушка за пазухой. Туза
нет в рукаве, но в сердце – есть желание
пойти туда, куда глядят глаза.

И стоит ли мне говорить еще и о том, что лирический герой Ю . Перминова – это герой именно нашего времени, что в перминовских стихах современный читатель обнаруживает всю полноту своих мыслей и чувств ?

А разве не современно звучит стихотворение Андрея Широглазова "Засадный полк"? Разве оно "обнаруживают усталость поэтических форм"? Только чтобы не "отсутствовали" в моей статье примеры "яркихоткрытий", приведу полностью стихотворение А. Шроглазова, явно неизвестного даже нашим литературным критикам:

Пересыхает времени река:
Века в своем теченье бестолковом
Разбились на протоки. Их уже
И дети – вброд, и турки – на рысях…
Я – командир Засадного полка
На вечном русском поле Куликовом.
Сижу в кустах на дальнем рубеже
И чувствую, как в горних воздусях
Рождается божественный наезд
На ту свинью, которая не съест…

Над засекой кружится дельтоплан,
По волоку летят автомобили
(И рать моя от мысли увядает,
Что их не нужно волоком волочь),
И каждый третий выпитый стакан
Вгоняет в кровь пассивное бессилье,
А утренняя чаша не «вставляет»,
А лишь усугубляет нашу ночь.
А в сумерках славянская душа
Из «гой еси» перетекает в «ша!»…

Темно в душе… Отчаянье и страх.
Кириллица утратила апостроф.
И в Киеве адепты чуждой веры
В Софию тащат старого «батька».
Непрядва Стиксом булькает в кустах,
Ругая куликов и алконостов,
Туристов, гусляров и браконьеров.
И ратников Засадного полка.
И лишь монах-верижник из Твери
Задумчиво хрустит картошкой-фри…

Засадный полк… Надсадная тщета
Явиться в мир спасительной дружиной,
Пружиной часового механизма
С запястья седовласого Творца…
Но даль пуста. И каждая верста
Недостижимой кажется вершиной
(Не то чтоб выше пика Коммунизма,
Но и не ниже труб Череповца).

Сидеть в засаде – невеселый труд:
То ум вскипит, то ноги затекут…

Но это так… Вечерняя тоска
И шастанье в карман за нужным словом…
На самом деле мы готовы с детства
Пройти свои верижные пути…
Я – командир Засадного полка
На вечном русском поле Куликовом.
И никуда от этого не деться…
И никуда при этом не уйти…
Ведь все равно какой-нибудь Мамай
Услышать должен наше «Не замай!»…

О, мы реализуем давний план!
Славян не заточить на Рюген-остров…
И пусть века в теченье бестолковом
Распнут страну на западном кресте,
И пусть над нами кружит дельтоплан,
Кириллица утратила апостроф,
А шастанье в карман за нужным словом
В конце времен приводит к немоте –
Настанет час, и полк шагнет вперед:
За Веру, за Россию, за народ…

А сколько десятилетий после "оттепели" прошло в ожидании нового слова о войне и о человеке на войне? И вот слово это новое появилось в журнале "Наш современник" в виде романа Сергея Михеенкова "Высота смертников", где война - как война, где люди - как люди, где грани между усталостью и трусостью, героизмом и отчаянием бывают почти неразличимыми, где немец одного пленного убивает, не задумываясь, а другого отпускает столь же запросто, где сюжетные линии вытекают из правды человеческих характеров, где все, что только есть в русском человеке, слагается и вычитается, делится и умножается, образуя сложнейшую формулу будущей Великой Победы.

Но не сомневаюсь, что это воистину новое слово о войне, как и даже итоговое произведение всего нашего русского ХХ века – роман великого Леонида Леонова "Пирамида", не выйдет за пределы нашей русской литературной резервации до тех пор, пока не изъест саму себя покрывшая всю Россию либеральная ржавчина.

Но и ничто не может помешать нам внутри своего цеха оглядеться, в вот таком разговоре о текущей литературе назвать друг друга по именам.

8.

«Поэтика» Аристотеля и для традиционной литературы, и для духовной структуры традиционного человеческого сообщества, наверно, всегда будет иметь точно такое же не устаревающее значение, как и для естествознания «Таблица периодических элементов» Менделеева.

Вспомним хотя бы аристотелевское определение различия между Софоклом и Еврипидом: «Софокл изображает людей, какими они должны быть, а Еврипид такими, каковы они есть". Используя эту аристотелевскую формулу, мы можем эпоху индустриализации и те послевоенные десятилетия прошлого века, когда наша страна-победительница шагнула не только в космос, а и во всякую устремленную в будущее душу, сравнить с «золотым веком» Перикла, современным Софоклу, а три последние десятилетия советской литературы сравнить с периодом заката Афин, коему свидетелем был Еврипид. И – останется нам Аристотеля лишь перефразировать: русские писатели советского периода в большинстве своем изображали человека таким, «каким он должен быть», а русские писатели последних десятилетий – «таким, каков он есть».

Прибегая к аристотелевскому историзму, можно понять и то, почему Голливуд, когда США превратились в одну из супердержав, даже без «метода соцреализма» перелицевал всю историю этой страны, представил её миру не такой, какою она была, а такой, какою она «должна быть» .

Величие человеческое от века в век привставало на цыпочки, искало себе самый высокий образ, и только народы, своими поражениями уязвленные, на какой-то период смирялись с таким своим образом, «каков он есть».

А вот в определении по законам логики вроде бы неизбежного третьего типа художника, изображающего людей такими, какими они не должны быть, беспристрастный историзм Аристотеля вдруг сменяется простым морализмом. Он утверждает, что если " поэты более возвышенного направления стали воспроизводить поступки хороших людей», то, «те, кто погрубее», изображают «поступки дурных людей». Ну, а о том, что "дурными людьми" могут стать не только литературные герои, но и их авторы – Аристотель, будучи человеком традиции, конечно же, предположить не мог. Хотя, может быть, и не случайно одного историзма здесь Аристотелю уже недостаточно. Даже абсолютно слепая мораль вблизи бездны является защитой более надежной, чем даже самое острое исторического зрения.

Хотя, это вовсе не значит, что традиционные цивилизации, в том числе и христианская, на протяжении своей истории не подвергались каким-нибудь духовным болезням и извращениям. Вспомним хотя бы гностика Карпократа, утверждавшего, что для спасения души нужен плотский грех. Вспомним каинитов, ритуально восклицавших: "Слава Каину! Слава Содому! Слава Иуде!"

Однако же, традиционная культура не могла стать приемлемой средой обитания для человека "дурного", нужно было сменить саму культурную среду, чтобы каинит стал господствующим культурным типом.

Культурная же среда, как и среда природная до промышленной революции, оставалась неубиваемой. И трагедия сегодняшнего этапа нашей истории заключается именно в том, что новые каиниты, подчинив себе открытия в революционных информационных технологиях, став единоличными хозяевами мощнейшей информационной индустрии, сменили нашу традиционную и животворную культурную среду на искусственную, ими произведенную, и этой модифицированной культурной средой породили и человека уже по своему омерзительнейшему образу и подобию…

Да, вот именно: мы уже давно живем не в том человеческом мире, который является невольником нравственного закона точно так же, как и, например, вся наша планета является невольницей вселенской гравитационной системы. Европейская христианская цивилизация, в том числе и русская, сегодня истаивает под властью международной тирании каинитского типа. А все наши "властные национальные элиты", на которые мы по старой привычке уповаем, лишь исполняют роль "смотрящих" за территориями бывших независимых государств.

Точно так же, как российских шахтеров в поселке Чегдомы Хабаровского края, осмелившихся потребовать задержанную зарплату, хозяева шахты сменили на китайцев, так и все христианские народы Европы и России с их завышенными социальными потребностями сегодня заменяются более рентабельными с экономической точки зрения афро-азиатскими гастербайтерами.

Несомненно, литература играет важнейшую роль в подмене традиционной для России и Европы культурной среды обитания на модифицированную, суицидную, с её ювенальным правом , обессмыливающим даже сам инстинкт продолжения рода, с нарко-культурными и сексуальными революциями, с "десталинизацией" (т.е. развенчиванием идеала ответственной перед гражданами государственной власти), с дегероизацией истории, с толерантностью, парализующей желание отвечать на любые внешние угрозы.

9.

Владимир Бондаренко, конечно же, прав, когда говорит о неотмобилизованности и разобщенности русских писателей. Но может ли ходить строем любая и, тем более, молодая творческая энергия, если на нее не наброшена долларовая или хотя бы рублевая узда? А вот доллар может поставить некую часть свободных, не лишенных признаков таланта художников в единый серошинельный строй и подчинить самой жесткой дисциплине. И – даже лишить их собственного рассудка и лица.

Вот, на сайте "Русская линия" была опубликована моя статья "Литературные власовцы на марше. Кто и за что ненавидит Союз писателей России?", в которой о ГЛФР я сказал всё, что думаю. И стразу же в комментаторы этой статьи были отмобилизованы гэлфээровцы. В том числе и те, которые до сих пор считали себя моими единомышленниками.

Чтобы показать, с какою легкостью теряется лицо под воздействием такой вот противоестественной дисциплины, приведу полностью комментарий члена ГРФР В. Семенко:

"Название "литературные власовцы" - из арсенала отнюдь не писателей, но функционеров от литературы (а статься моя начиналась словами: " Прошу прощения за столь безыскусный заголовок. Но в эти майские дни, после Дня Победы, всё более оригинальное мне показалось излишне игривым" – Н.Д .) . Это просто плагиат, точно тот же ярлык пытались навесить на действительно Великого Русского Писателя, рядом с которым вообще отдыхает весь этот "союз" - А.И. Солженицына. Вообще, не раз бывая на патриотических тусовках, я каждый раз впадал в сильное уныние: эти люди давно уже неспособны к творчеству, а могут лишь торговать своим патриотизмом, обижаясь при этом, что никто не берет, никому не нужно. Действительно крупные современные писатели (как, скажем, Бородин, Распутин) не участвуют ведь в разборках.

Кстати, а кто такой сам Дорошенко? Я закончил аспирантуру филфака МГУ по кафедре советской литературы, но с трудом могу припомнить что-то художественное, вышедшее из-под пера этого литературного функционера.

В зрелые перестроечные годы выходила такая газета - "Московский литератор" с главредом Н. Дорошенко, которая по степени антигосударственной и антисоветской оппозиционности не уступала "Московским новостям". Когда Дорошенко указывали на это, он отмалчивался, по какой причине, неясно. Ну и кто здесь "власовец"?

Далее, неясно, почему, собственно, создание параллельной организации считается попыткой развала существующего союза? Это же не интрига внутри!

Наблюдая по существу со стороны за всем этим скандалом (лично я вообще этого Потемкина не знаю и никогда не получил от него ни цента), остается лишь грустно вздыхать. Если вы, господа, литературные функционеры, так расскажите народу, как вы заботитесь о будущем нашей литературы. Государство не поддерживает - ищите спонсоров. Почему Кокшенева может, а вы нет? Весь ваш патриотизм - нескончаемый психоаналитический сеанс по изживанию страдания, порожденного гибелью великой Родины, а не реальное дело, не реальная политика и уж во всяком случае - не творчество. Прилепин же, при всех многочисленных вопросах к нему, хотя бы незаурядным талантом обладает. Не в зависти ли к дееспособным людям - настоящая разгадка всей истерики со стороны СП?"

Если бы автором этого комментария был какой-нибудь штатный либерал, читателю сразу стало бы понятно, откуда ветер дует. Но в данном случае защитником пятой колонны, уже в "патриотизм " упакованной, оказался В. Семенко, до сих пор добывающий себе репутацию патриота и борца за нашу православную цивилизацию. Так откуда же появилось вдруг у православного патриота Семенко вот это подчеркнутое дистанцирование от самих православных патриотов: "Вообще , не раз бывая на патриотических тусовках, я каждый раз впадал в сильное уныние: эти люди давно уже неспособны к творчеству…" т.д.? Почему он даже своей столь кропотливым трудом нажитой репутации православного патриота не пожалел?

Я ничуть не удивлен тому, что выпускник филфака В. Семенко спрашивает: "А кто такой сам Дорошенко?", но и уже знает, что Прилепин "хотя бы незаурядным талантом обладает". Не знать сегодня о Прилепине, это все равно что не знать, что " Низорал" лучшее лекарство от перхоти", что надо непременно купить себе "немного OLBI" и что "Чистота - чисто Тайд". И я бы охотно принял В. Семенко за первую наивную и потому невинную жертву ГЛФРовского "метода присоединения" (это когда традиционностью Краснова и Агеева микшируется модифицированность Прилепина, а патриотизмом Кокшеневой припудривается русофобство Потемкина), если б не совсем уж бесстыдная ложь В. Семенко о "Московском литераторе", если б еще и не его подобострастный дифирамб в адрес Солженицына (" действительно Великого Русского Писателя, рядом с которым вообще отдыхает весь этот " союз "), если б он хотя бы побрезговал вытаскивать из социал-дарвинистского цитатника вот эту фразочку: " Не в зависти ли к дееспособным людям - настоящая разгадка всей истерики со стороны СП? " Слово в слово я уже слышал это и от Новодворской, и от многих русофобов пожиже.

Нет, не вкладывались бы в ГЛФР деньги, если б ожидаемым результатом этой либеральной инвестиции в литературу были не только наивные или просто малообразованные жертвы, а и жертвы добровольные, как Семенко, с филфаковским дипломом и, страшно сказать, с репутацией православного патриота.

А обыграть сегодняшнюю уже достаточно обескультуренную читательскую аудиторию не так уж и трудно. Даже и некоторые современные русские критики теперь пишут о русской литературе как о выставленном на продажу товаре, уже не имея достаточной духовной оснащенности для понимания традиционного значения художественного слова, уже не понимая, почему именно в В. Ганичеве русские писатели видят своего лидера, уже не зная или напрочь забыв, на чём стояли такие недавние их предшественники, как М. Лобанов или В. Кожинов...

9.

У Чехова есть «Рассказ старшего садовника». В некоем городишке жил хороший и добрый лекарь, в груди которого " билось чудное, ангельское сердце" . И все его любили. " Однажды ночью он возвращался от больного, и на него напали в лесу разбойники, но, узнав его, они почтительно сняли перед ним шляпы и спросили, не хочет ли он есть. Когда он сказал, что он сыт, они дали ему теплый плащ и проводили его до самого города, счастливые, что судьба послала им случай, хотя чем-нибудь отблагодарить великодушного человека". Вот до какой степени все его любили! Но "в одно прекрасное утро" этот лекарь "был найден убитым. Окровавленный, с пробитым черепом, он лежал в овраге, и бледное лицо его выражало удивление". И судьи, осмотрев труп, пришли к такому выводу: поскольку "нет на свете такого человека, который мог бы убить нашего доктора, то, очевидно, убийства тут нет и совокупность признаков является только простою случайностью. Нужно предположить, что доктор в потемках сам упал в овраг и ушибся до смерти". Но вскоре был найден убийца, а в доме его были найдены и неопровержимые улики. "…Но судьи точно с ума сошли: они по десяти раз взвешивали каждую улику, недоверчиво посматривали на свидетелей, краснели, пили воду...

- Обвиняемый! - обратился главный судья к убийце. - Суд признал тебя виновным в убийстве доктора такого-то и приговорил тебя к...

Главный судья хотел сказать: "к смертной казни", но выронил из рук бумагу, на которой был написан приговор, вытер холодный пот и закричал:

- Нет! Если я неправильно сужу, то пусть меня накажет Бог, но, клянусь, он не виноват! Я не допускаю мысли, чтобы мог найтись человек, который осмелился бы убить нашего друга доктора! Человек неспособен пасть так глубоко!

- Да, нет такого человека, - согласились прочие судьи.

- Нет! - откликнулась толпа. - Отпустите его!"

И убийца был отпущен на свободу.

Что удивительно, Чехов, будучи скорее ироничным, чем пафосным, написал этот рассказ ради следующего суждения старшего садовника: "…ни одна душа не упрекнула судей в несправедливости. И Бог, говорила моя бабушка, за такую веру в человека простил грехи всем жителям городка. Он радуется, когда веруют, что человек - его образ и подобие, и скорбит, если, забывая о человеческом достоинстве, о людях судят хуже, чем о собаках…"

Четверть века назад, когда далеко не в каждом нашем городе мог найтись такой злодей, как в чеховском рассказе, я и сам непременно оказался бы в числе присяжных, не способных судить о людях " хуже, чем о собаках…"

Сегодня же наше человеческое сообщество поделилось на два антипода. На большинство, состоящее из чеховских судей и присяжных, и меньшинство, о котором уже давно пора " судить хуже, чем о собаках…"

Чтобы русской литературе выиграть битву за человека, ей нужна уже не Чеховская священная вера в наше сплошное богоподобие и, тем более, не слепая молодая энергия, а суровейшая отвага Достоевского, посмевшего различить воцаряющегося над миром антихриста даже и в самом Великом Инквизиторе. Различить и, как страж, стоящий на стенах, пробудить спящих.

Николай Дорошенко, "Российский писатель"

Владимир Олегович Вавилов Севастополь

Дата : Чт августа 11, 2011, 09:25:34 Для любителей объективности - ссылка на статью критикуемого Семенко (http://glfr.ru/svobodnaja-kafedra/generali-bumazhnoj-kareri.html), в которой он «разносит» Николая Дорошенко.

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Чт августа 11, 2011, 15:08:53 И всё хорошо, и о том, о чём больно... Три "но": "... я список кораблей дочел до середины" (да простит меня автор, - но - нудновато, хотя я отдаю себе отчет, что о серьезном - развлекательно - не выйдет), не тот повод (хотя и замаскировано), спорный метод классификации "литературных фигур" нынешнего времени (но в качестве попытки - интересно). Я, наверное, неопытный и нечуткий "биохимик" писательской крови, но до этой статьи даже не думала, что арелигиозные по сути вещи Улицкой - оказывается, проповедуют иудаизм как "наше все"... Наверное, я что-то пропустила у Улицкой...

Саша Петров Санкт-Петербург

Дата : Чт августа 11, 2011, 22:02:23 интересно, а как дикари захватили Рим?.. бред. ничего нового

Вениамин Бурмистров Сыктывкар

Дата : Чт августа 11, 2011, 22:54:04 Уже первая фраза: "насекомое имеет свой природный опыт выживания", - повергла мой разум в трепет изумления. У насекомых нет опыта, тем блее природого, у них - данность. В природе они сосуществуют с остальными участниками, используя данные им от природы возможности: клюв, усики, крылышки, лапки и т.п. Они не имеют возможности соорудить себе колёса ни физически, ни умственно. Ну не дана им способность переосмысливать, вообржать и пр. присущее прямоходящему. "литературных неудобьях" - хорошее словосочетание, но до сути добраться, извините, я так и не смог. Брюзжание, поиски виноватых, стучание каблуком по кафедре и пр., и пр., и т.п. Говоря языком падонкаф: слишкам многа букаф. Резюме: графоман.

Наталья Баева Москва

Дата : Пт августа 12, 2011, 14:05:21 Стоп, стоп, стоп! Как говаривал Виктор Цой, "ребята, мы занимаемся серьезным делом". А тут уже приговоры пошли - "бред", "графоман"... Честно говоря, сначала я тоже хотела сломаться на "насекомом")). Но "до сути" добираться все-таки в правилах хорошего тона. Во всяком случае, если хочется написать комментарий... Недостаток статьи в том, что это должна быть не одна статья, а несколько. Поэтому и "букаф многа", и продираться по ней трудно. НО... Только список литературы для чтения в ней чего стоит! И уж точно, есть о чем поразмышлять. Нужна определенная начитанность, чтобы "врубиться", о чем собственно речь, а ее-то нам как раз не хватает. Еще не вечер - бум наверстывать)) Совершенно согласна с автором во многом. К примеру: "чем "художественная условность" отличается от "реальности"?. Если к реальности она не имеет отношения, значит, она не художественная". Действительно, есть понятие "художественная реальность", и если таковую писателю удается создать, разговоры об "условностях" уже ни к чему... И ведь оптимистичная какая вещь: "мало, слишком мало Исавов"))!

Вениамин Бурмистров Сыктывкар

Дата : Пт августа 12, 2011, 17:28:04 Или я с Вами не согласен, Наталья, или не понял. К "художественной условности" я бы отнёс авторское видение развития событий, которое смело может отличаться от реально возможных или вытекающих из сюжета, и т.п. Как и в жизни реальной, в художественной тоже есть свои условности. По поводу же "добраться до сути", позвольте возразить, информация (список литературы для чтение), что пазлы. Их можно складывать создавая картину информационно насыщенную, а можно эмоционально. В данном случае я вижу только эмоции: всё плохо, мир катиться в бездну, ух вы - безобразники, головомойку бы вам устроить, куськиной матери на вас нет, в наше время порядок был, а теперь - демократы, туды их ети... Вы, Наталья, соглашаясь "с автором во многом", подчёркиваете фрагмент (сами же его поясняя), с остальным сюжетом связанный скорее эмоционально, нежели смыслово. Это и есть - не хорошо (графоманство:)) Не судите строго моё мнение, я ведь не из института Камоэнса:)) Простите, просто я не поклонник накачивания мозга знаниями (и всяких шоу, где демонстрируются способности человека запоминать), для этого есть энциклопедии (печатные, электронные), мозг должен творить, а не накапливать. Как говорил Шерлок Холмс: моя голова не помойка, чтобы сбрасывать туда всё подряд (ну или как-то так).

Наталья Баева Москва

Дата : Пт августа 12, 2011, 19:17:14 Нет-нет, Вениамин, посмотрите внимательней - этот фрагмент связан именно по смыслу, а не эмоционально. А смысл в том, что есть разница между попыткой художника "прозреть высшие миры" и произволом, который можно выдать за гениальное творение (кто не понял, тот, мол, дурак), раскрутить - человек ведь существо внушаемое, - а потом построить на этом целую идеологию. Тут меч обоюдоострый, и, с другой стороны, можно что-то не понять, скривиться и объявить не понятое... ну, тем же графоманством, например)) Нужно развивать свое чутье и мышление постоянно, чтобы самим не попасть в нелепое положение брюзги. Поэтому мне не симпатичны чересчур категоричные суждения. Мне кажется, Вениамин, в Вас говорит эстет)), но ведь это публицистическая вещь, и она не претендует на совершенство. Если Вас она не натолкнула на размышления, то это не значит, что там нет умных мыслей. Просто бывает, что-то раздражает, и дальше уже не воспринимаешь - тут ничего не поделаешь... А с "условностями" - да, тут вопрос терминологии. То, что Вы называете "художественной условностью", я называю "художественной реальностью". Но только для "художественно убедительных" произведений)) Для остальных - условность останется условностью, но уже не "художественной", т.к. не убеждает. Условность по определению не может быть убедительной, разве нет? И условные миры - мертвые миры, в них нет жизни. В этом я и согласилась с автором статьи)) Это, впрочем, не значит, что другие трактовки будут неверными. Смотря о чем речь:))

Вениамин Бурмистров Сыктывкар

Дата : Пт августа 12, 2011, 20:23:59 Спасибо за пояснения, Наталья. Тепло так, мо-матерински:) Вы правы, поторопился я с выводами. Если я и эстет, то суетливый:))

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.