Литература умерла, роман умер, умерли толстые журналы... А на самом деле умер читатель. Его наконец уговорили, что читать нечего. И за гробом его скорбно идут сотни тысяч русских писателей...

Издатели, журналы и, разумеется, писатели делят одну территорию — территорию читателя. А она все уменьшается. Зато растет территория писателя. Русский писатель плодится быстро и живет во всем подлунном мире. Он чуть ли не ежедневно встречается с такими же, как он, устраивая чтения, фестивали и конгрессы, симпозиумы и семинары, круглые столы и дискуссии.

Если наложить друг на друга две линии — нисходящую (читателей) и восходящую (количество писателей), то получится — в параллель с демографическим — весьма драматичный литературный крест.

Но, может быть, данный взгляд слишком пессимистичен? Ведь есть и позитивные симптомы. Это прежде всего заинтересованность финансово независимых, весьма обеспеченных изданий в независимых, от публики в том числе, писателях. Это делается ради издательской репутации.

Писатели и премии

У России два богатства: нефть/газ и русская литература. Причем если первое — исчерпаемо, то второе — вечно. В мире всегда будут издавать, переводить, переиздавать, в десятый раз переводить Толстого и Достоевского. И ставить Чехова.

Над судьбой русской литературы и судьбами русских писателей в конце 80-х задумались англичане (так возникла премия "Букер" на русской почве).

Проблема обнаружилась сразу и немедленно: премией стали награждать, но премируемые книги все равно продавались из рук вон плохо.

Недавно ситуация стала вроде бы меняться. Возникла тенденция: несмотря на затраты и неокупаемость, открывать новое современное искусство, поддерживать сложную музыку, читать настоящую прозу.

Сноб не может читать Донцову, ходить на Петросяна и украшать дом Никасом Сафроновым.

Так появилась премия "Большая книга". Дорогая, затратная премия — но и настроения устроителей, "авторов идей" амбициозные.

Может быть, настоящей литературе повезло?

Но от количества затраченных денег литература впрямую не зависит, нет такой закономерности.

Необходимость каждый год каждому жюри каждой премии в обязательном порядке выбирать финалистов, а из них — лауреата (тучный год или тощий, роли не играет) привела к искусственным родам этих самых финалистов и лауреатов.

Литературное время движется не от события к событию (что было бы правильно и естественно), а от сезона к сезону. И еще: Букеровская гонка породила растущий от года к году "пузырь" романов, изготовляемых к премиальному сезону. Так обстоит дело и с "Большой книгой" — ради больших ее денег сегодня пишутся и издаются необычайно толстые книги.

Явно страдают ожирением книги, уже получившие эту премию, и книги, выходившие в финал. Следовало бы посадить на диету и роман Александра Терехова "Каменный мост" (вторая премия "Большой книги", 2009), и "Перс" Александра Иличевского (2010). Ожирение, кстати, возникает у романов, не прошедших курс толстожурнального похудения.

Писатели и критики

Итак, русская литература стала всемирной и занимает территорию гораздо больше России. Напечататься — а хоть бы в интернете или книжечку выпустить — может каждый. Не старые времена, чтобы редактор или, не к ночи будь помянут, цензор останавливал.

И тем не менее благодаря несовершенному, но все-таки фильтру-отбору, постоянно производимому амбициозными некоммерческими издательствами, редакторами амбициозных, тоже весьма и весьма некоммерческих, журналов, высокомерных интернет-порталов, премиальными экспертами и членами жюри, остается несколько десятков (может быть, сотня) книг, на которые появляются — хотя бы! — профессиональные рецензии. Книгоиздательский бизнес доходен, за рынок идет борьба, литературных журналистов покупают — отношения в литературном мире коррумпированные. Захлебывающаяся от восторга аннотация вытеснила трезвую оценку.

Критики тоже могут имитировать оргазм.

Писатели и зрители

У нас замечательная поэзия — Сергей Гандлевский, Тимур Кибиров (оба еще и прозаики), Михаил Айзенберг, Мария Степанова, Елена Фанайлова, Борис Херсонский. До дюжины — перечислять легко и приятно.

В прозе борются две тенденции — социальная (по преимуществу) и эстетическая (тоже по преимуществу).

Бои "реалистов" с постмодернистами закончились — начались бои "реалистов" с просто эстетами.

"Реалисты" сегодня — писатели с обостренным чувством социального. С ярко выраженным публицистическим темпераментом. С открытым политическим неравнодушием — иногда специально (и даже истерически) возгоняемым. Это наследники советской, соцреалистической поэтики, усвоившие свою литературную азбуку не через Андрея Платонова, Леонида Добычина или Даниила Хармса, а через, скажем, хитроумного Леонида Леонова — совсем не случайно Захар Прилепин написал именно его биографию.

Приоритеты обозначены через тематику: вымирающее, деградирующее население (Роман Сенчин, "Елтышевы"), распад страны (Денис Гуцко, "Русскоговорящий"), война в Чечне (Захар Прилепин, "Санькя"), немотивированное насилие (Александр Селин), имитация общественных институтов (Сергей Шаргунов), постсоветская драма советского человека (Эргали Гер, "Кома"). Среди озабоченных есть и реанимирующие соцреалистическую идеологию в ее агрессивном виде, например Михаил Елизаров, получивший премию "Русский Букер" по недоразумению (жюри, как бы потом оно ни мотивировало свое решение в частных разговорах, проявило странную подкорковую тягу к советскому), что скомпрометировало премию в глазах и так растерянного читателя. Маскарадные спецэффекты в костюме новоявленного лауреата (черная рубашка, подтяжки, высокие шнурованные ботинки) подчеркивали его инородность среди мягкотелых писателей.

Но никакой маскарад не обеспечит повышенного внимания так, как появление на телевизионном экране. Дмитрий Быков с его озабоченностью настоящим/будущим России именно через медиа, газеты и особенно телевизор, а не через укрупненную метафорику своих романов, стал так заметен и любезен сердцу публики, которая из общества читателей, по точному определению социолога Бориса Дубина, превратилась в общество зрителей. Думаю, что амбиции у Дмитрия Львовича выше, но его телепортрет — влиятельнее.

Писатели и читатели

Накануне Пермского экономического форума, посвященного теме "Экономика и культура", по приглашению Пермского открытого университета я выступала с публичными лекциями в Центральной библиотеке Перми (именно в том зале, где Юрий Андреевич Живаго после долгой разлуки, вызванной перипетиями Гражданской войны, увидел, как ему казалось, навсегда потерянную Лару), в Пермском государственном педагогическом университете и в Дягилевской гимназии. И по вопросам аудитории я поняла, что нет, не все перешли в разряд зрителей.

Потому что вопросов поступило много — и вполне квалифицированных — о книгах. Из вопросов ясно, что хочется настоящего, неподдельного, неимитационного. А где его взять? Тема моей первой лекции так и называлась: "Новая русская литература и где ее искать". Если в книжных магазинах, то у пермяков есть "Пиотровский" — книжный магазин, рассчитанный на умных, там продаются книги и двух- и трехлетней давности, не сметаются новыми выпусками только потому, что они новые. В Москве есть "Фаланстер" — но он такой один на двенадцатимиллионный город.

Но я говорила о "поиске" не столько в бытовом, сколько в интеллектуальном смысле.

Новую русскую литературу следует искать, перебирая в уме рекомендации критиков и литературных журналистов с большой осторожностью. Рекомендации (и рекомендованные) лопаются наподобие мыльных пузырей. Ну кто по вольной воле сегодня возьмется перечесть большинство романов, получивших этого самого "Букера"? Или скажут — читайте (вообще) Маканина, а он выдаст тошнотворный "Испуг"; скажут — читайте Битова, а он представит перетасованный б/у роман; скажут — читайте Иличевского, а ведь не продерется читатель через первые даже 50 страниц и помянет критика недобрым словом.

Поэтому-то сегодня так популярен жанр литературной биографии — что у писателей, что у читателей. Писатели пишут о крупных писателях (А. Варламов после книг об Александре Грине, Алексее Толстом, Михаиле Булгакове выпускает книгу об Андрее Платонове), потому что это беспроигрышный вариант и сюжеты — жизнь действительно выдающегося героя. Взятого в литературные — ставка безошибочная. И читатель не ошибется, купив очередную биографию, все-таки полезная информация, а не пустая выдумка.

Нон-фикшн побеждает? Отчасти да: и литературные путешествия (Андрей Балдин, Василий Голованов), и книги о судьбах городов (Рустам Рахматуллин) должны вызывать и вызывают интерес. На этом фоне особенно ощутимо проигрывает фантастика, сбившаяся на повторы, исчерпавшая свои приемы, и читательский интерес здесь явно пошел на спад.

Гораздо важнее стало другое, совсем новое: вплетение фантастического элемента (или мотива) в совсем не фантастический ряд. Фантастический сдвиг в реальной литературе — устойчиво развивающийся тренд, его разрабатывают и те, кто на новенького (Мариам Петросян), и те, кто давно пришел в литературу (Сергей Носов), и "посторонние" (Максим Кантор). Те, кто оставляет общую дорожку, чтобы пробить стеклянный потолок. Фантастическое допущение рождает ultra fiction — в ответ на прагматический non-fiction.

И, наконец, последнее.

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.

Каждый писатель должен знать, где сидит читатель.

Но и каждому читателю хорошо бы показать, где ждет его книга — в московском "Фаланстере" или пермском "Пиотровском".

Гоголь в одной из своих статей иронизировал: мол, книжечка эта вышла, значит, где-то сидит и читатель ее.

Надеюсь, что и выдающийся по всем меркам, уникальный книгопродавец — тоже.

Наталья Иванова, литературный критик

Источник: "Огонёк"

Василий Зозуля Нижневартовск

Дата : Ср марта 07, 2012, 04:31:20 Читая эту статью, я жалел, что её не написал критик мужчина, женщина оказалась смелее. Автор права, что качество отечественной литературы всё больше медийно и частота конкурсов тому виной, а точнее, книгоиздательский бизнес, и, даже, может быть, не сам бизнес, в своё время, и Сойкин и Сытин много что хорошего издали, а воспитание в российском обществе человека нового типа – потребителя. А потребитель, что та коза, которой всё едино, что «хозяйская герань», что капуста в огороде. Жизнь стала стремительней, информации уже не «вагон», а «железнодорожные составы». Поэтому литературная жизнь, вполне понятно, что хочет не «плестись» вслед этим «составам», а быть в гуще событий. Не получается. Приходится жертвовать качеством, натуральностью. Приходится создавать синтетическую «пищу». Это как с кормлением кур на американских фермах, где создано передовое безотходное производство: перья, кости, всё дробиться, измельчается, размалывается до состояния муки и добавляется в корм… Автор статьи радуется, что издаётся Пушкин, Чехов, Толстой, Достоевский… Они-таки, да, они издаются, пока… А где в школьной программе Гайдар?.. Где Полевой? Где рассказы о героях-пионерах погибших в Великую Отечественную?.. Пусть они именуются не пионеры-герои, а дети-герои, которые были пионерами и погибли в борьбе за освобождение своей Родины, нашей с вами Родины… Этого нет. А мы удивляемся: откуда такая не любовь к защите России?.. У меня в учебной роте, на первом году службы, был три месяца эпилептик, парень призвался всеми правдами и не правдами, лишь бы только прийти из армии, пусть и комиссованный, но в форме, чтобы «девки видели». А теперь и год служить не хотят. Литература уже не воспитывает, а развлекает. Человек, читая книгу, не учится слову и тому, как излагать его, а учиться забывать, как великан Глюм. И эта катастрофа начинается в современной Российской школе. Если так дело, уже не пойдёт, а покатится, дальше, то классики русской литературы будут издаваться только для западного читателя, потому что в России их перестанут понимать.

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.