Как-то они совпали у меня (или, может быть, для меня?). Оказались похожими, как два зеркала, глядящиеся друг в друга. Весна и господин Прохарчин. То есть Семён Иванович Прохарчин из одноимённого рассказа Достоевского, оробевший вольнодумец, герой сплетен, скаредный Иов в душных подозрениях и кошмарах об исчезновении «места» - закрытии родной своей канцелярии, где протекает его служба-существование. И – весна, такая же вздорная, гротескная, не терпящая пререканий, время года, когда кажется, что всё сколько-нибудь важное проплывает мимо тебя в свите клочковатых облаков или уносится пронизывающим сквозняком в соседнюю подворотню, а ты замираешь на месте и не знаешь, что поделать с внезапно обнаружившейся тщетностью всего твоего существа, с невыносимой напраслиной куда-то истекающей по каплям жизни, которую жалко до слёз.

Обычно весну представляют в образах человеческой молодости, у меня же ассоциация возникает с некой шокирующей встречей угловатого подростка и смиренного старца, того, кому надо слишком о многом спросить и того, кто понял безнадёжность всяких ответов. Встреча эта как раз происходит внутри Семёна Ивановича Прохарчина, бедного петербургского чиновника, снимавшего угол у хозяйки Устиньи Фёдоровны за пять рублей в месяц.

Достоевский начал работу над рассказом «Господин Прохарчин» в апреле 1846 года (догадки подтверждаются – весна!) и писал его всё лето, в том же году рассказ опубликован в журнале «Отечественные записки». В первой редакции рассказ назывался «Повесть об уничтоженных канцеляриях». Всё это – скупые факты, но вот что интересно: исследователи Достоевского замечают, что мысль о главном герое могла появиться в связи с заметкой «Необыкновенная скупость», напечатанной в газете «Северная пчела» и посвящённой некому коллежскому секретарю Н. Бровкину, нанимавшему за пять рублей ассигнациями «весьма тесный угол у солдатки», кормившемуся «куском хлеба, с редькой или луком, и стаканом воды», умершему от недоедания и оставившему после себя в тюфяке 1035 рублей серебром. Ещё был чиновник Соловьёв, снимавший грязный угол за ширмой и накопивший таким образом 169022 рублей кредитными билетами, найденными опять-таки после смерти (просто фантастическая эпоха, подумает сегодняшний читатель). Эпизод с умершим от голода миллионером понадобится ещё Достоевскому в романе «Подросток».

Но мотив «необыкновенной скупости» нужен писателю вовсе не для живописания и порицания нового Плюшкина. И жильцы Устиньи Фёдоровны, соседи нашего героя, чурающиеся его, подозреваю, видят в скупости Семёна Ивановича что-то иное, чудное для них, отчего и сторонятся Прохарчина. Скупость обыкновенная – это же только инерция остывшей страсти, накипь, когда надоевшее «всё возьму» превращается в методичное «никому не отдам», когда груз привязанности к прошедшим увлечениям обрекает на роль хладнокровного хранителя праха.

А тут – нет, ведь не зря же одновременно со своим подвижническим накопительством господин Прохарчин вместо общества соседей, посвящающих досуг «шипучим мгновениям жизни», избирает мрачное и элегическое общество господ Зимовейкина и Ремнёва – «попрошаек-пьянчужек», которым точно не до шипучих мгновений. Нет, тут особая,экзистенциальная скупость, скупость от страха исчезновения, оттого что своего «места», возможно, ни у пресловутой канцелярии, ни у иных явлений бытия после их земного развоплощения не будет, а душа (поговорим о высоком) окажется не в силах перенести свои столь многотрудные привязанности. Но в то же время именно сомнение в долговечности его мироздания – его рабочего места, растерянность поразительным образом возвышают его над его оппонентами, грозящими Прохарчину «донести» за вольнодумство: получается, если человек боится что-то потерять, значит, ему есть чем дорожить и что оплакивать, значит, существует то, что ему важнее жизни, для чего стоит жить.

Разве не напоминает это ситуацию библейского Иова, оплакивающего свой удел и говорящего о недолговечности того же «места»: «редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, не возвратится более в дом свой, и место его уже не будет знать его». В конце же, как мы помним, Бог «усовестил» собеседников Иова, сказав одному из них: «горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов». А в «Господине Прохарчине» Семён Иванович на бесчисленные лады именуется мудрецом. Но в чём же состоит их мудрость?

Думается, в опыте изумления перед внезапным для нас появлением на свет и уходом от нас самых, на первый взгляд, заурядных вещей, в весеннем пробуждении мучительных вопросов посреди, казалось бы, обыкновенной трагедии, долженствующей умереть и навсегда забыться для того, кто эту трагедию переживает. Но вопросы-то свидетельствуют о необычайности любой трагедии и бытия в целом. Просто должна произойти встреча неотразимой в своём спокойствии необычайности и чрезвычайно экспрессивного бурного вопрошания, и такая встреча происходит весной. Как правило.

 илл. с сайта "Лабиринт"

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Пн апреля 08, 2013, 21:20:10 "...скупость от страха исчезновения, оттого что своего «места», возможно, ни у пресловутой канцелярии, ни у иных явлений бытия после их земного развоплощения не будет, а душа (поговорим о высоком) окажется не в силах перенести свои столь многотрудные привязанности". Леша, может быть, помнишь, у Ю. Олеши есть такой рассказ - "Лиомпа". Там безнадежно больной человек особенно горько осознаёт исчезновение из своей тлеющей жизни разных вещей (предметных), он это чувствует, как знаки приближения смерти... Очень тонко ты это заметил. И ещё что-то подумалось о розановском носовом платке, с которым тот непременно желал оказаться на том свете. Весна - это острая болезнь. Такое время года, когда всё нестерпимо резко проявлено. Последняя правка: апреля 08, 2013, 21:20:42 пользователем Екатерина Злобина

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.