СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 1853
23 февраля 2013 года
Однажды старое радио на кухне сказало: "Завтра конец света!"
Бабушка разбила яйцо в чугунную сковороду и пробормотала тихо: "Снова, Господи прости". Я сидел на старом зеленом диване в комнате, болтал ногами и разглядывал бабушкину пальму, состоящую из одного длинного, наполовину пожелтевшего листа. "Это как же так? - подумал я. - Как же может быть конец у того, у чего нет начала?"
И я попробовал представить начало света. Такой горшок из грубой глины, откуда лезет солнечный луч, как желтый лист пальмы. Представить не получилось, и я успокоился: конца света не будет. Но скоро он всё-таки наступил.
Дело было так. Мы вскинулись по десять рублей и купили огромною, черную петарду с лаконичным названием "двойной удар". Дима стряхнул со лба черные, сальные волосы и сказал: "А давайте ее в бутылку засунем?" Мы дружно поддержали предложение Димы и сунули петарду в бутылку из-под советского шампанского, которую нашли на помойке. Она лопнула, как лампочка Ильича, разлетевшись в разные стороны сотнями осколков. Один из них попал в шестисотый мерс, стоявший неподалеку.
Из машины вылез огромный мужик в кожаной куртке и схватил Диму за шиворот, а мы разбежались. Ну и Дима, конечно, всех сдал. Через час дома раздался звонок.Я догадывался, что ничем хорошим всё это не кончится, и поэтому, стоило лишь заверещать черному телефону на стене огромного, полутемного коридора коммуналки, как я подбежал к нему, подрыгнул и схватил трубку.
- Алё!
- Капитан милиции Петров говорит! Это кто?
На самом деле я совсем не помню, какую фамилию назвал капитан, но зато отлично помню, как у меня ноги стали ватными от того, как он произнес слово "милиция".
- Я слу-слушаю.
- Это ты сегодня всё взрывал, террорист хренов?
- Я… - отчего-то сразу улетучились все планы прикинуться дебилом.
- Ну ты попал, парниша. Позови-ка отца.
- Его нет.
- Врешь.
- Н-нет, папа на работе, у него совещание по средам, а еще...
- Ты хоть знаешь, кого ты сегодня взорвал, засранец ты криворожденный?
- Нет.
- Вот я твоему отцу расскажу, он с тебя шкуру сдерет.
- Это не я.
- А, теперь я не я и лошадь не моя? Твой дружбан тут всё про всех рассказал. Ты главный зачинщик, говорит. На твои деньги петарду купили, и в бутылку ее сунуть ты предлагал, так ведь? Так?
- Н-нет - с легкой обидой сказал я.
- Ну, это ты вечером отцу расскажешь, когда он будет деньги последние за ремонт машины отдавать. Я перезвоню, а ты готовься. У меня сын после такого неделю сесть бы не смог. Не в школу тебя надо, а в колонию. Кхм.
И Петров громко повесил трубку. Я пошел на желеобразных ногах по бесконечному коридору в комнату. Лег на тот самый зеленый диван, на котором совсем недавно можно было запросто беззаботно сидеть, болтать ногами и думать, что конца света не бывает. А он вот он: на залитой ярким весенним солнцем улице стало вдруг черно, как на испорченной фотографии с перекрытой диафрагмой. Цвета у всего вокруг темные, сочные, всё чересчур четкое, и замечаешь то, чего раньше не видел. Смотришь в окно, на счастливых людей и никак в толк взять не можешь, как это они могут быть счастливыми, когда тут такое? Потом проходит старуха в зеленой шляпке, а ты видишь, что к ней приколото старой булавкой дурацкое, полинялое павлинье перо. К чему оно? Зачем?
Или открываешь шкаф и рассматриваешь отцовский армейский ремень, а бляха-то у него тяжелая, желтая, и звезда с серпом и молотом подвытерлась, поцарапалась. Замечаешь еще, что дырок на ремне этом всего шесть, причем шестая проколота шилом, и криво как-то.
Когда я пересчитывал дырки на отцовском ремне в восьмой раз, бабушка принесла чай с вареньем. Я подумал: "боже, какое к черту варенье, когда конец света?", но потыкал ложкой любимое клубничное и сунул ягоду в рот. Она была липкой и противной. Я посмотрел по сторонам. Пыль под столом, потолок в подтеках и покосившаяся пальма на подоконнике, которая, похоже, давно уже мертва.
А еще слух стал очень резким. Я слышал каждый звук в огромном механизме коммуналки: на кухне гремели тарелки и крышки жестяных кастрюль, шаркала тапками бабушка, и я с закрытыми глазами мог определить, что она надела синие тапки, потому что в подошве у них дыра и шаркают они по вытертому паркету особенно. Я слышал, как тихонько, словно бы боясь давно умершую жену, Маринка наливает в мутный стакан водки, и пьет, по-гусарски вытирает рукой усы, улыбается солнечному дню за окном. Я слышал, как Артур, напевая под нос что-то людоедское, моет пол в коридоре, специально задевая шваброй двери, чтобы все знали, что он моет. А еще он радио слушает через маленький радиоприемник, на краденые деньги купленный. Везет ему. Всегда хотел такой приемник. Жаль, что конец света наступил, а приемника нет. Жаль.
Я накрылся колючим шерстяным одеялом и стал вслушиваться в шаги. Я слышал, как скрипит старый пол под ногами у соседей сверху, как ругается из-за воблы Слава с Галей, и как хлопает дверь внизу, и гулко отстукивают уверенные шаги в подъезде. Мне подумалось, что если вот сейчас в замочную скважину отец вставит ключ, то звук этот будет настолько оглушительным, что я закричу. Но никто не пришел. Выше этажом хлопнула дверь, и всё стихло.
Маринка растянулся на диване и мирно захрапел. Слава зло стучал сухой воблой о стол. Артур куда-то убежал, забросив швабру в ванную. Бабушка что-то бубнила себе под нос, тихо слушая радио на кухне. Я заснул.
Снилось, как кто-то огромный и невидимый поворачивает черную ручку радиоприемника на кухне, из которого несется потрескавшийся от старости вальс. Музыка не становится тише, но за окном медленно угасает солнце. Я хватаюсь за ручку и пытаюсь держать, но понимаю вдруг, что сила эта непреодолимая, такая, какой никто противостоять не сможет. Даже папа. Папа снимает ремень с вешалки и подходит ко мне. Молча. Я пытаюсь разглядеть в темноте его лицо. Ни черта не видно. Он хочет меня убить. Я знаю. Вот сейчас накинет ремень на шею и задушит. И правильно, - зачем такие сыновья нужны? Но страшно. Папа, я не хотел. Я не буду больше.
- Засранец! - говорит папа голосом Петрова. Ты хоть знаешь, кого ты сегодня взорвал?
- Я заработаю! Я школу брошу, пойду вон, машины мыть!
- В колонию тебя! В колонию!
Над головой схлопываются черные волны, и я хватаюсь за прутья решетки, холодные, мертвые. За ней тоже темнота, как в каменном мешке. И мешок летит вниз, где еще чернее, еще хуже.
Я осторожно открыл глаза и высунулся из-под одеяла. В комнате было темно. За окном лениво раскачивался оранжевый фонарь в вязком мраке. На родительской кровати тихо спала, широко раскинув руки, мать. Она дышала устало и глубоко. Грудь ее медленно опускалась и поднималась. Отец сидел в кресле, перед телевизором, в котором Ельцин что-то вещал с трибуны. Я плохо в них разбирался. Знал только, что Ельцин - седой и волосатый, а Горбачев - лысый и с пятном на лбу. Они постоянно о чем-то ругались, а потом Горбачев куда-то исчез.Я не отрываясь смотрел на отца. Он не спал. Руки неподвижно лежали на деревянных подлокотниках. Я поразмышлял. Если он знает, то почему он меня не разбудил и убил? Я бы разбудил. Если он не знает, то можно дождаться утра. Хотя, чего тянуть? С утра он выспится, и пороть будет сильней. Пускай уж сейчас.
- Пап...
Папа разлепил засохшие от молчания губы и сказал грозным шепотом, не поворачивая головы:
- Да пошли они.
Помолчал и добавил:
- Я этого капитана послал. А ты, если еще хоть раз… я тебе... ааа... - он махнул рукой.
Я предпочел промолчать. Спрятался в одеяло с головой, и мне стало так хорошо, как не было давно: что-то теплое разлилось по всему телу, и я довольно потянулся, подумал, что нет ничего лучше, чем вот так вот лежать под колючим шерстяным одеялом. И конца света не бывает. Как может быть конец у того, у чего нет начала?
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Cевастополь