.jpg "Заказать третий номер") 
СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..."
НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва»
СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1
"Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2
|
Просмотров: 2320
26 сентября 2012 года
Их дачи разделял невысокий забор. Ему как раз исполнилось три с половиной года, и Баба Дуся впервые согласилась остаться с внуком одна. В тот же день Павлик вырвался от нее и бочком, неуклюже, как он тогда бегал, но достаточно шустро рванул к калитке. Запретная зона «за калитку не ходить», страшно притягивала его. Мир за забором казался огромным и полным неизведанных тайн. Дедушки поставили у общего забора большую, деревянную лавочку, чтобы жены-подружки могли отдохнуть, посудачить после огородных работ. Баба Дуся едва успела нагнать беглеца у этой лавочки. Но Павлик и сам уже остановился, будто ему скомандовали «замри». Он увидел Ее. Она держала на коленках пластмассовую куклу. Вокруг были и другие девчонки, но Павлик глядел только на Нее. Ее длинные русые волосы, собранные в конский хвост, порядком растрепались. На Тане были светлый халатик, сандалии и постоянно спускающиеся гольфы, которые она ежеминутно подтягивала. Она тоже увидала его. - Ой, какой хороший! Баба Дуся, это Павлик, да? ? в Таниных глазах сиял восторг. Она подошла, присела на корточки, и, нежно взяв его ручку, прошептала с придыханием: - Ма-а-ленький... Баб Дусь, а можно, я с ним погуляю? - Ой, Танечка, я боюсь... Он у нас знаешь, какой бойкий, еще убежит от тебя, заиграетесь… Идея спокойно сварить суп соблазняла Бабу Дусю, да было страшновато. - Ну, бабочка-Дусечка, честное слово, я его никуда от себя не отпущу! Вот так все и началось. Она была старше на девять лет и, наверное, из тех девочек, которые с детства испытывают материнский инстинкт, обожают малышей, мечтая о братишке вместо неживых кукол. Баба Дуся была довольна. Теперь она не бегала к забору каждые пять минут и успевала переделать любые дела, быстро убедившись, что Тане можно доверять. Девочка оказалась очень ответственной. И ей никогда не надоедало играть с Павликом, в отличие от взрослых, которые только и мечтают, чтобы к ним не приставали. Старший брат Павлика, к примеру, вовсе не жаждал общения. Слишком велика была разница, и Валерка успел привыкнуть к роли единственного ребенка в семье. А тут вдруг: «Не обижай маленького» или «Помог бы чем!» Павлик его раздражал. Ну что такое младший брат, пеленки и машинки, если тебе тринадцать лет? Таня же вкладывала в малыша душу. «Няня», - звал он ее тогда, даже не догадываясь о смысле слова, а просто переделав имя «Таня». Она занималась с ним, играла в его любимых солдатиков, превращенных ею в простых человечков. Для человечков строились домики из песка, а потом и надежные жилища из старых обувных коробок. А еще Таня попросила свою маму привезти из Москвы старые кубики с буквами, потому что они играли в школу. Так что к концу лета Павлик уже знал весь алфавит. Игра с ним развлекала Таню не меньше, чем его самого. Но иногда Таня убегала гулять с ребятами, а он сидел у себя на террасе и пытался представить, что означают эти запретные для него «напруд» или «кбакам». В компании «энергетиков», как называлась их часть дачного поселка, брат быстро стал заводилой. Еще бы, на целый год старше остальных! Проситься с ними было бесполезно, да Баба Дуся ни за что и не отпустила бы его с Валеркой. Правда, и с Няней дальше общей скамейки его тоже не отпускали, все-таки слишком он был еще маленький. Когда в конце лета Павлика собрались увозить домой, с ним случилась настоящая истерика, он кричал: «Хочу с Няней», брыкался и раздавал тумаки. Брат мрачно смотрел на него, а когда мать совсем выбилась из сил, просто схватил поперек, как бревно, и запихнул в «Запорожец». Таню спрятали от него на террасе, где она молча проливала слезы. Но Павлик не забыл ее, как умеют забывать маленькие дети. Он мог без конца рассказывать о Тане воспитательнице в детском саду и даже абсолютно посторонним людям, потому что родители уже просто не могли этого слышать. И он дождался! Следующим июнем окрепший серьезный бутуз сидел в машине, окруженный свертками с вещами и игрушками, и ехал к Бабе Дусе НА ВСЕ ЛЕТО! Рядом сидел злой Валерка. От надежды вольготно провести каникулы не осталось и следа после того, как отец ознакомился с последней страницей его дневника. Кажется, брату предстояло заниматься какой-то «титатикой». Однако и Павлика ждало разочарование - Таню привезли только в середине лета, а до этого она целый месяц провела в пионерском лагере. Она была рада, очень, и все-таки не успевала уделять ему столько времени, как в прошлом году. Ребята устроили шалаш на поляне в кроне двух огромных, стоящих рядом деревьев, и постоянно были заняты необыкновенно интересной игрой в разбойников. Павлика с ними не отпускали, так что слезы практически не высыхали. А потом дико повезло! После клятвенных Таниных заверений о полной безопасности и ответственности, он был отпущен на поляну! С Таней! Он уже научился правильно произносить ее имя, потому что Валерка начал было дразнить соседку «нянькой». Правда, в шалаше Ей пришлось выдержать нелегкий бой - Брат, непререкаемый авторитет среди энергетиков, сразу заявил: «Мелюзгу не берем!» Остальные поддержали - маленьким не место среди разбойников. Павлика ждало изгнание, но вдруг Она сказала: «Раз так, я тоже тогда не играю». «Ну и уходи!» - раздались голоса. Павлик даже задрожал от страха - мысль, что Ее могут прогнать из-за него, показалась ему ужасной. Он, помнится, даже приготовился к драке, сжал свои маленькие кулачки, и ему казалось, что вид у него просто устрашающий. Все смотрели на Валерку, ожидая командирского решения. И тут Валерка почему-то сдался. «Ладно, ребят, он не помешает. Будет у нас дозорным, врагов высматривать». В этот день Павлик возвращался домой переполненный гордостью. Он - дозорный! Нужный человек в шайке! И это лето пролетело слишком быстро. И следующее тоже... Он рос, и его больше не прогоняли из компании. Брат стал относиться к нему снисходительнее, и у них даже завелись общие тайны: Павлик не выдал отцу сломанного, взятого без спросу мопеда, а Брат втихомолку брал Павлика на пруд. Днем, когда компания не собиралась, Павлик постоянно торчал у Нее. Даже когда Таня не играла с ним, он все равно не уходил. Павлик совершенно не мешал ей. Она любила читать в тенечке, стоя на скамейке коленями и опираясь локтями на большой деревянный стол. Тогда он сидел напротив, рычал, изображая грузовик, и катал из одного конца стола в другой железный самосвал, набитый игрушками... ...В очередное лето что-то неуловимо изменилось, и Павлик сразу почувствовал опасность. Ему исполнилось семь с половиной, и он превратился из крепкого бутуза в худенького мальчика с острыми лопатками и постоянно саднящими от новых царапин коленками. Был уже конец июля, а Она только приехала на дачу после выпускных и вступительных экзаменов. Брат тоже сдавал экзамены у себя в институте, где уже отбарабанил первый курс, и заявился всего на пару недель раньше Нее. Впрочем, эти две недели Валерка почти не показывался на участке. Павлик только слышал по ночам, как Баба Дуся охает, держась за сердце. Она не спала, поджидая, когда внук вернется домой. Где-то у баков ребята собирались с мопедами, курили, включая переносной магнитофон, а однажды от Валерки даже пахнуло спиртным. Баба Дуся явно не справлялась с ситуацией, и основным ее аргументом было: «Вот расскажу отцу». Но, очевидно, Брат знал, что не расскажет. Баба Дуся всегда была к нему чересчур снисходительна, «первый внук - последняя любовь», как шутила мама. В первый же день Таниного приезда Павлик уже гордо сидел с ней на общей скамейке и, пыхтя, выполнял задание - вырезал фигурки из специальной книжки. Они собирались устроить бумажный театр. Таня, не растерявшая за эти годы любовь к педагогике, пыталась сложить из картона сложную конструкцию сцены и одновременно объясняла, почему, чтобы стать актером, он обязательно должен научиться выговаривать букву «л», которая больше походила у него на «в». Стройненькая, невысокая, такая взрослая и серьезная, она казалась ему эталоном красоты. Волосы больше не торчали у нее конским хвостом, а были коротко пострижены, что придавало ей особенно милый вид. И тут калитка резко хлопнула, и из нее вывалился Брат с новым гоночным велосипедом. Валерка явно куда-то намылился. Однако, увидев их, он прислонил велик к забору и подошел, ухмыляясь. Она подняла голову и бросила «привет» таким нарочито равнодушным голосом, что Павлик даже решил посмотреть на нее. Брат довольно развязно поинтересовался, чем это они занимаются. Таня ответила что-то ехидное. Между ними происходил странный разговор, совершенно ни о чем, однако через минуту Она уже улыбалась, а Брат, наоборот, постепенно мрачнел и переминался с ноги на ногу. Павлику это совершенно надоело. Он хотел играть в театр. Он начал дергать Таню за рукав, сначала потихоньку, потом сильнее. Она не сказала «отстань», она никогда так не говорила ему, а просто посмотрела, нет, не раздраженно, скорее виновато, но после этого он перестал ее дергать и сидел, исподлобья глядя на досадную помеху в виде родного Брата. Наконец Валерка ушел, и они снова взялись за работу. Но Павлик с удивлением заметил, что Она не сразу отвечает ему на вопросы, а ножницы почему-то режут криво. Остаток дня прошел как обычно, театр был доделан, и вечером Баба Дуся с Бабой Мариной собрались посмотреть представление на большом столе соседского участка. Однако каково было общее удивление, когда они увидели у калитки Валерку, заявившего, что тоже желает приобщиться к искусству. Баба Дуся не верила своим глазам: ведь на поляне у баков уже раздавалась музыка… Павлик был очень горд - столько публики, и Брат увидит, какой он хороший артист. Представление прошло на ура. Баба Дуся засобиралась домой и взяла Павлика за руку - пора было ужинать. Оглядываясь у калитки, Павлик увидел, что Брат не спешит уходить, а о чем-то разговаривает с Ней, небрежно опершись на перила. Обида обожгла Павлика: «А он! Пусть он тоже идет!» Баба Дуся сильно дернула его за руку: «А ну пошли, говорят. Ишь, какой стал!» С этого момента его любовь вступила в горчайшую стадию. Почти все дни напролет Она проводила не с ним, а с Братом. Баба Дуся была просто счастлива - Валерка больше не шлялся с компанией по ночам. Теперь она точно знала: если его нет дома, значит, он сидит на общей скамейке с Таней. Таня была ответственная девочка, она могла доверить ей и старшего внука тоже. Нет, Таня не забыла про Павлика, старалась поиграть и почитать с ним, но этого было так мало! Она ускользала от него, Ее крал этот вредный, противный Валерка. Стоило ему появиться, и Она поневоле старалась быстрее закончить чтение и, погладив Павлика по светлым волосам, смотрела на него все тем же извиняющимся взглядом. Правда иногда, к неудовольствию Брата, она брала Павлика на озеро. Это были счастливые моменты! Они забегали с ней в воду, брызгались, а потом Таня терла его лохматым полотенцем и закутывала, смеясь. А Валерка смотрел на них слегка недовольный, но с невольной улыбкой. И Павлик чувствовал себя в эту минуту победителем. В сентябре Павлику предстояло пойти в школу, и его увезли на целую неделю раньше. Остальные вернулись домой к сентябрю. В городе его муки ревности только усилились. Валерка звонил Ей, где-то с Нею встречался... Иногда Таня разговаривала с Павликом по телефону, спрашивала про школу. Но он был обижен. Как же так? Могла бы навестить и его! Но нет, у них дома Она никогда не бывала, даже родители этому удивлялись. Как потом решил Павлик, возможно, ей неловко было общаться с тетей Валей и дядей Алешой в своей новой роли. Но тогда он думал, что Валерка специально не приглашает Ее домой, чтобы не делить с младшим братом. Возможно, и в этом Павлик был недалек от истины. На дачу следующим летом Брат поехал не на машине со всеми, а с Таней на электричке. Павлик уже был там, катался с пацанами на новом велике, таком взрослом, что до педалей дотягивались одни только мысочки. Он все еще обижался на Таню и уклонился от распахнутых объятий. Но как было здорово снова видеть Ее каждый день рядом! В это лето у больших снова сколотилась компания. Бывшие разбойники разбились по парочкам и собирались по вечерам в слегка модернизированном шалаше. А потом между Братом и Таней что-то произошло. Никто никогда так и не узнал, что именно. Бабки судачили друг с другом, пытаясь понять, почему внуки, которых они уже поженили в своих мечтах, не только больше не встречаются, но явно сторонятся друг друга. Увидев Валерку на улице, Она сразу менялась в лице, разворачивалась и шла в противоположную сторону. Один раз, когда Павлика с Братом послали в поселковый магазин, они увидели Таню в длиннющей очереди. Валерка сделал порыв подойти к ней, но Она моментально бросила очередь и быстрыми шагами вышла из лавки, хотя была уже за несколько человек от кассы. После этого случая Брат провёл остаток лета, закрывшись в маленькой комнате, а на все попытки его оттуда выудить только грубо хамил Бабе Дусе. Когда Таня уехала, Павлик не видел. Скоро уехали и они. Чувство беды преследовало его. Ее ссора с Братом вовсе не радовала Павлика, ему казалось, что Таня почему-то разлюбила и его тоже... Он не помнил, как прошло первое сентября, и только когда мама сказала: «Вот Таня твоя даже разговаривать бы с тобой не стала, если бы узнала, как ты учишься», взялся за ум и нагнал всю программу. Брат же запустил институт, ругался с родителями, и мать не раз пила успокоительное, как Баба Дуся, дожидаясь его домой. Впрочем, домой он иногда и вовсе не приходил. Отец орал, но все было бесполезно. За проблемами с Валеркой перестали замечать, какие оценки приносит Павлик, и он начал учиться исключительно на «отлично». Иногда родители неделями не подписывали его дневник, и Павлик научился подписывать его сам, чтобы учительница не ругалась. В дневнике были только пятерки, и изредка мелькали, к его огорчению, четверки, в основном по чтению, больно неинтересными казались ему нравоучительные рассказы Толстого и природные зарисовки Пришвина. Казалось, Павлик хотел доказать, что он-то не «обалдуй» - это слово он часто слышал по отношению к Брату. По выходным они ездили к Бабе Дусе на ее московскую квартиру, и тогда Павлик просил ее позвонить Бабе Марине, узнать, как та себя чувствует. Баба Дуся послушно набирала номер, а Павлик сидел, замерев, рядом на маленькой табуреточке и жадно ловил каждое слово. Но бабули больше беседовали о болячках и пенсиях, а когда переходили к внукам, Баба Дуся только жаловалась на Валерку. А потом... Потом появилась Эта. Так ее называли все, даже мама с папой и Баба Дуся. Брат перестал хамить родителям и шляться по ночам. Он вообще стал слишком спокойным, даже безразличным. Эта поселилась в их квартире, нагло и бесцеремонно ворвалась на кухню, заняла место перед телевизором. Все молча и враждебно отнеслись к ее вторжению. Это можно было назвать холодной войной. Мама вежливо уступала ей любимое место за столом, а папа спрашивал, какую программу она хочет смотреть. А Эта не терялась. Брат равнодушно выполнял все, что она хотела. Павлика, правда, она решила задобрить. Каждый день приносила ему то шоколадку, то коробку конфет. С таким же, если не с большим успехом, Эта могла каждый раз кормить нового мальчика. Все ее шоколадки к удивлению уборщицы оседали в подъездном мусоропроводе. А весной Эта одела длинное белое платье, и они с Братом поженились. Одна радость - родители отправили их жить в квартиру Бабы Дуси, а Бабу Дусю забрали к себе. Теперь Павлик мог слушать все ее телефонные разговоры. В основном это были сетования на раннюю свадьбу любимого внука, которого «окрутили», и еще «облапошили». Понижая голос, говорили про какие-то «уже три месяца». Брат, как показалось Павлику, не выглядел облапошенным, скорее, ему было все равно. Павлик на отлично закончил второй класс, и ему вручили Грамоту. Грамоту он аккуратно упаковал, заложил в большую книжку сказок и повез с собою на дачу - показать Тане. Эти, как теперь назывались Брат с женой, вместе взятые, отправились в свадебное путешествие. Валерка даже обещал привезти Павлику какую-то особенную ракушку, в которой хранится шум моря. Брат вообще стал относиться к нему мягче и как-то душевнее, даже пытался играть с ним, приезжая к родителям. Но Павлику было неинтересно с ним играть. Валерка не знал, как должны разговаривать солдатики, и не умел так смешно придумывать сюжеты. Ему казалось, что Павлику интересны стрельба и оружие... ...И вот, тихонечко, словно опасаясь что-то спугнуть, Павлик весь первый день на даче простоял под забором, пытаясь найти удобный момент, чтобы зайти к Ней в гости. Он уже становился тактичным и осторожным. Наконец, в щелочку он увидел, что Таня появилась во дворе в тренировочных брюках, с тяпкой в руках, и направилась к грядке. У Бабы Марины прихватило поясницу, и она не показывалась из дома. Павлик выбрался с участка и тихонечко постучался в калитку, скорее для формы, чем чтобы его услышали, а потом вошел. Подкрался так незаметно, что Она даже вздрогнула, почувствовав, что кто-то стоит рядом. Ужасно обрадовалась, обняла его и крепко прижала к себе. - Ух, какой ты! Большой, глазища-то умные! Ну, чего стоишь, будешь мне помогать? Он радостно кивнул. Таня принесла ему маленькую тяпочку и показала, как отличить сорняки от едва взошедшей морковки. Они тяпали, весело болтая, и Павлик рассказал ей про все на свете - про школу, про вредную Настьку Смирнову, которая начеркала ему в тетрадке каракули, про оценки и спортивную секцию, в которую его записали родители. Не рассказывал только про Эту. Почему-то он со страхом ждал, что Таня спросит его про Брата. Но она ничего не спрашивала. Наверное, ей все равно, радостно решил Павлик. Настала прежняя, безоблачная жизнь, даже еще лучше. Таня никуда не убегала, купаться они ходили вместе, и она сидела на берегу с книжкой, готовясь, как она объяснила, к сессии. Иногда она уезжала в Москву на эту самую сессию, но всегда возвращалась на другой день, довольная. Ему казалось, что Она совершенно не грустит и не вспоминает про Брата. Наконец-то Таня была в его полном распоряжении! Когда Она не занималась, то читала ему книжки, которые привозила из Москвы специально для него - свои любимые. Павлик слушал, довольный, что его не заставляют читать самого, как дома. Впрочем, Таня часто говорила, что у нее «отсох язык», всовывала ему книжку и просила почитать ей. И он читал, не замечая, что занимается нелюбимым делом. Иногда они играли в бадминтон на полянке. Только Бабу Марину почему-то сердила их дружба. - Пошла бы с ребятами погуляла... Ну что ты все с маленьким, как нянька? Своего заводить пора! Таня насупливалась, но не отвечала. И не шла в компанию, каждый вечер собиравшуюся у баков. Впрочем, кто-то из ее подружек, кажется, был в Москве, а кто-то, постарше, уже выскочил замуж… Через месяц Брат с женой вернулись с моря, и Эта изъявила желание провести недельку на даче. Баба Дуся засуетилась, готовя молодоженам комнату. В день их приезда Павлик ушел к Тане и просидел у нее до самого обеда. Часам к двум послышались громкие голоса за забором. Таня тоже услышала, и они, не сговариваясь, переместились на террасу. Однако голоса донеслись и туда. Мамин голос вопрошал: - Ну, где же Павлик? Всю неделю не виделись, а он опять у соседей торчит! Мам, ну позови ты его, - обращаясь к Бабе Дусе. И неожиданно - голос Брата: - Я сам за ним схожу. Павлик почувствовал, как задрожали руки у Тани. Она отложила книжку и очень быстро произнесла: - Павлик, иди домой! - очень строгим и каким-то чужим голосом. Он молча замотал головой с такой силой, что она чуть было не оторвалась. - Здравствуй... Павлик у тебя? Глупый вопрос, подумал Павлик, ты же не слепой, видишь, что я здесь. - Здравствуй. Он уже идет домой, да, Павлик? - ее голос звучал совершенно спокойно, а дрожащие руки она спрятала в карман. - Ага... - Валерка помолчал. - Ты как... вообще? Учишься? - Да. Сдаю экзамены, - голос ее стал нетерпеливым. - Ну... Он тебе, наверное, мешает готовиться? Как вообще... институт? Она молча, всем своим видом выражая «чего тебе надо», вынула руки из кармана и крепко ухватила Павлика за плечи. - Ну, мы пойдем, - потухшим голосом произнес Брат. - Павлик... Но Павлик, сам не зная, почему так упорствует (ведь не навсегда же его забирали, ведь он еще сможет сюда придти?), вцепился в ее руку. Тогда Таня наклонилась ему к самому уху и мягко, нежно прошептала: «Иди, маленький, хорошо? Сейчас пока иди... Ну я прошу тебя...» А потом вдруг порывисто прижалась губами к его макушке. Брат взял его за руку, и они молча ушли, оба с опущенными головами. Дома Эта уже вовсю выступала: - Я не понимаю, как вы отпускаете ребенка к чужим людям на весь день? Вы даже не знаете, чему его там учат, может быть, настраивают... Он и так волком глядит на меня! Они сели обедать, и вдруг Брат сделал то, чего никогда раньше не делал. Посадил Павлика к себе на колени и поцеловал. В то самое место на макушке...
Ну что такое каких-то пятнадцать лет? Это один миг для взрослого человека, и это огромное количество лет, когда ты всеми силами стараешься превратиться из ребенка в мужчину, смотришь на себя Ее глазами и пытаешься представить, что бы Она сказала или подумала, увидев тебя таким высоким, сильным, спортивным, авторитетным среди ровесников. У него имелись разряды по самбо, по шахматам, высшее образование (Бауманский!) и, как говорили, очень интересная внешность. Младший сын не вырос обалдуем, не употреблял спиртного, и вообще - удался. Дача была продана в тот год, когда у Валерки родился сын. Во-первых, Брату не везло с работой, и срочно нужны были деньги, а во-вторых, родители решили обменять свою квартиру на бОльшую, так, чтобы и у Павлика, и у Бабы Дуси были отдельные комнаты. После того, как совместное времяпрепровождение на даче закончилось, дружба Бабы Дуси с Бабой Мариной практически сошла на нет. Сначала они еще частенько созванивались, а потом, как это бывает, повздорили из-за какой-то ерунды. Но сейчас Баба Дуся стала совсем старенькая. Любимый внук Валера почти не появлялся, поэтому неудивительно, что за помощью она обратилась к Павлу. Ей вдруг ясно представилось, что она долго не протянет, приснился какой-то сон, который она любила пересказывать всем подряд. Короче, суть была в том, что хочет она «перед смертью» повидаться со своей старинной подругой. Баба Марина обрадовалась, пригласила их в гости. Жила она теперь вместе с Таниной семьей, завещав на нее квартиру. Увидеть Таню! Чтобы она поняла: он давно не ребенок... Догадалась, что у него мужские мысли и... У него были самые красивые девушки на их курсе, но почему-то он так и не сумел перерасти эту детскую мечту... Доехали они с трудом. Старушки долго обнимались и вздыхали в коридоре. Таня широко улыбалась ему: - Павлик! Какой же ты стал! Взрослый. Даже не могу поверить, что это ты... Хотя вижу, что ты... - она засмеялась и поцеловала его в щеку. Он только смущенно улыбался в ответ, глядел на нее исподтишка. Ну что это такое?! Почему он стесняется? В жизни не стеснялся ни одной девчонки... Когда она отвернулась от него, Павлу удалось ее немножко рассмотреть. Она была совершенно такая же, стройная, с короткой стрижкой, пятнадцать лет как будто прошли для нее совершенно незаметно. Он почувствовал, как сердце у него бешено заколотилось. Прошли в комнату. Старухи долго устраивались на диване, пока Она хлопотала на кухне и таскала на стол тарелки. Из кресла с любопытством таращилась девчушка лет восьми - Ее дочка. Вышел и муж, к разочарованию Павла, очень даже приятный и симпатичный человек. Они поговорили с ним, и Сергей рассказал о своей фирме, заинтересовался профессией, которую получил Павел, ему нужен был хороший программист. В общем, они начинали симпатизировать друг другу, и Павлу показалось, что Тане это очень приятно. За столом он продолжал незаметно рассматривать ее и обнаружил несколько тонких морщинок вокруг глаз. С некоторым страхом Павел ждал, что разговор может свернуть на Валерку, но бабушки увлеклись обсуждением последних нововведений министра здравоохранения, а Таня, как и когда-то, к радости Павлика, ничего не спрашивала о Брате. Потом все вдруг дружно переключились на Павла, заставив его краснеть, чего с ним давно уже не случалось. - Гляди, Маруся, на нашего жениха. Вот повезет же кому-нибудь! - А ты еще у нас не собираешься жениться, Пашка? - засмеялась Она. - Не-е, - он быстро, так же, как в детстве, замотал головой, вызвав смех у всех за столом. - Правильно, Павлик, не женись, - сказала Она, - рано тебе еще. Жаль отдавать тебя в плохие руки. Все шло как-то не так, как ему виделось в мечтах. Таня явно считала себя взрослой тетенькой, снисходительно обращалась к нему и, кажется, видела в нем только молокососа- верзилу, в голове которого одни только пиво да компьютеры. Павлика так и подмывало рассказать ей про свой шахматный разряд, продемонстрировать интеллект. Она и не догадывалась, какая большая часть его внутреннего мира была заложена именно Ею, какое влияние оказала Она на его характер, увлечения и душевные склонности. Ее муж вовремя начал разговор о программировании, здесь Павел мог показать свои способности. Но для нее, кажется, тема была неинтересной, она только радовалась, что Сережа хочет помочь Паше с работой. И тут Баба Марина начала: - А помните, как Павлик был в Танечку влюблен? Как хвостик за ней ходил, везде за ребятами бегал? Вот уж совершенно некстати! Таня, тонко уловив его недовольство, улыбнулась чуть грустно и перевела разговор на другую тему. Позвала дочурку и стала выспрашивать у гостей, похожа ли она на нее. Наверное, он слишком быстро ответил «нет», так что девчушка даже надулась - ей хотелось быть похожей на маму. В самом деле, в девочке ничего не было от Тани, по крайней мере, от той, которую он помнил. Вылитый папа. Темноволосая, шустренькая, кареглазая... Уезжали шумно, бабушки уже пятый раз начинали прощаться заново, проливая слезы. С выражением снисходительного терпения он сидел в кухне на табуретке. Таня вышла к нему, и его сердце замерло. Он догадался, о чем она хочет спросить... «Только не спрашивай, ну, пожалуйста, пусть ты не хочешь о нем спрашивать...» Она замялась, словно чувствуя его сопротивление. Спросила другое: - Ну что, Павлик, сильно я изменилась? - Не-а... Совсем не изменилась. - Но ведь ты врешь, ей-Богу, скажи честно, как старый друг. Он удивился - он говорил абсолютно честно. - Ладно... - она как-то поникла. «Не спросит», - радостно подумал он. И вдруг сказал, неожиданно для самого себя: - Ты и сейчас такая же, как на той фотке, в сарафане... Она по-настоящему испугалась: - На какой... в сарафане?.. Когда ты это видел, где? - Да буквально недавно. Может, неделю назад... Она молчала. - У Валерки в бумажнике лежит, - он встал и, стараясь не глядеть на нее, попросил: - Слушай, у тебя всегда хорошие книжки были... Дай мне что-нибудь почитать такое... для души. - Я даже не знаю, что будет тебе интересно, - пробормотала она, все еще находясь в своих мыслях. - То, что интересно тебе, я думаю. Тогда она посмотрела на него вдумчиво, сказала «ладно, сейчас», и вышла из кухни. Бабушки уже напрощались, и Баба Дуся, наклонившись и тяжело дыша, пыталась обуться без его помощи. - Ну что такое! Позвать не могла?! - возмутился он, усаживая ее на банкетку, которую принес Сережа. Таня вышла из комнаты, и протянула ему книжку: - Вот, моя любимая. - Тут какой-то листок внутри. Она замотала головой: - Нет, нет, оставь, это тебе. Дома он развернул тетрадный листочек в клеточку, на котором ее почти детским почерком было написано стихотворение, датированное пятнадцатью годами назад:
Мальчик, милый, нежный, ты забудешь Детскую привязанность свою. Вырастешь, и девушку полюбишь, И, конечно, скажешь ей: «Люблю».
Но как мне не скажешь, не сумеешь! Искренность дитя досталась мне, Никому так больше не поверишь И оставишь все в наивном сне.
Никого не обовьешь руками За свою ничтожную вину! Вырастешь, не вспомнишь, как же звали Звездочку заветную твою...
«Глупая ты, Танька», - подумал он. У него была первая любовь. Единственная и неповторимая. илл. Miki De Goodaboom
|
 Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 
НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ"
Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон»
"МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона)
«Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2
"ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове)
Александр Балтин. "Два двухсотлетия: Достоевский и Некрасов" "Идеи, в слово облеченные..." Памяти Валентина Курбатова "РУССКИЙ ХРИСТОС ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА". К 80-летию со дня рождения поэта "КАК АНГЕЛА РАСПЕЧАТЛЕТЬ..." К 190-летию со дня рождения Николая Лескова
|
У него была первая любовь. Единственная и неповторимая. Сколько он себя помнил, столько любил.
Москва