СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 1532
06 августа 2012 года
Мой отец заглядывает ко мне в комнату. Бабка Лиза сидит на стуле и сама себе, вслух, по складам читает «Доктора Айболита». Папа открывает дверь в ванную. На табуретке сидит бабка Тоня, курит и читает «Новый мир». Папа грустно качает головой и говорит: - Сумасшедший дом… куда не сунься – везде старухи. Их уже давно нет, этих чудесных старух, и папа уже умер. Я буду помнить их всегда.
Бабка Тоня Персональный пенсионер. Я давно не слышала этих слов, этого изумительного словосочетания, от которого так и веет - важностью, авторитетностью, силой. Это моя бабушка - персональный пенсионер. Признаться, я до сих пор толком не знаю, что это такое. Она была удивительной, эта бабушка. Она была самым образованным человеком из всех, кого я знала. Она знала литературу и историю так, как их не знает никто. Она обладала невероятным даром объяснять. А как мы с ней играли! С ней было невероятно весело, интересно, прекрасно. Поскольку она была персональный пенсионер, ей часто давали путевки в разные дома отдыха и санатории. Из каждого санатория она присылала мне открытку. А когда возвращалась, привозила какой-нибудь пустячок – например, стаканчик для карандашей. У бабушки была сумка, в которой все время водились конфеты. Каждый вечер, когда норма конфет была съедена, конфеты в сумке заканчивались. Наутро, когда мне снова хотелось конфету, бабушка говорила: - Сейчас посмотрю в сумке, может, завалялась? Бабка все время курила. Суровый, тяжелый «Беломор». Иногда ей было лень выходить на улицу, и она посылала за «Беломором» меня. Я шла к ларьку и просила продавщицу: - Дайте мне, пожалуйста, две пачки «Беломора». Только непременно фабрики Урицкого. Крупской – не надо. Бабка была очень идейной и партийной. Я написала эти слова и задумалась. Какой она была на самом деле? Может быть, просто осторожной? Я почти ничего не знаю о ее жизни. И теперь уже не узнаю. Она часто говорила мне: - Я очень благодарна тебе и рада, что ты выучила гимн Советского Союза! В маленьком городке, где она жила, была партийная ячейка ветеранов. Когда я приезжала к бабушке, она часто брала меня с собой на эти собрания. Мне давали карандаш и бумагу. Я сидела и рисовала старых коммунистов. А потом с гордостью рассказывала, что ходила на противные собрания. Мама недоумевала: - Почему противные-то? А я отвечала: - Бабушка так говорит. Говорит: сегодня пойдем на противное собрание! Как-то раз, гуляя по парку, мы с бабушкой нашли лежащего под деревом молодого мужчину. - Пьяный, что ли? - сказала бабка и потыкала мужчину палкой. Он не шевелился. Бабушка подхватила меня и побежала в милицию. - Молодой мужчина! В парке! Может быть, ему плохо? Немедленно вызовите скорую! - Вызовем, бабуля, не переживайте. Хотя я думаю, что ему скорее хорошо, чем плохо… - ухмыляясь, сказал молоденький милиционер. Но ему на самом деле было плохо. У него случился сердечный приступ, и он умер там же, под деревом. Его можно было бы спасти, если бы скорую вызвали вовремя. Когда об этом узнала бабуля, городок загудел. Старики немедленно собрали внеочередное собрание. Я помню это как сейчас – к местному райсовету ползут, опираясь на палки и костыли, старые партийцы. И собрание помню, помню бабку на трибуне. - Товарищи! Вопиющий случай! Из-за небрежности, преступной небрежности – умер молодой человек! - Я предлагаю написать в «Правду»! - Да! Жалоба его начальству уже написана! - Я обращалась в администрацию района! - Может быть, как-то сообщить на телевидение? Председательствующая бабка терпеливо выслушала все предложения и сказала: - Товарищи! Мы напишем всюду, куда только можно. Но я хочу сказать другое. Как часто мы проходим мимо лежащих граждан, думая, что они пьяные. Я считаю, что мы не должны проходить мимо! Увидели – подошли, пошевелили палкой. Даже если и пьяный – вынудить встать, а то замерзнет. И чтобы дети безобразия не видели. - Правильно!
Даже через несколько лет после того собрания я наблюдала в маленьком городке частую картину –около лежащего блаженно алкоголика стоит старик или старушка. - Вам что, плохо? Нет, не плохо. Все равно вставай! - и пинает пьяницу палкой. Ответный мат не смущает: - А будешь материться – еще и палкой наподдам! А вот и Сергей Витальевич идет – сейчас мы тебя, пьянчугу, вместе! Разлегся! Мы не за то боролись, чтобы ты тут, пьяница, у детей на глазах в скотском виде валялся. Тут как раз подоспевал и Сергей Витальевич, и алкоголик, поняв, что перед ним – странная, непонятная, но сила, убирался восвояси. Бабушку возмущал любой непорядок. Как-то раз она приехала к нам, а в подъезде не горел свет. Наутро жалобы были написаны во все организации района. Отныне наш дом встречал бабушку исключительно яркой иллюминацией. Бабушка была филолог. Преподавала в школе. Когда она видела мой учебник по литературе, с ней делались конвульсии. Она не любила современную школу. Она вспоминала свою школу и своих учеников. Вспоминала деревенского парня, которого послала в учительскую за наглядными пособиями, а он вернулся с пустыми руками и обиженным басом произнёс: - Антонина Арсеньевна! Ненаглядные способия Марья Тимофевна унесла… Когда она помогала мне готовить уроки, всегда вздыхала: - Как они теперь интересно объясняют… небось, и самим непонятно.
Бабушка овдовела в сорок первом. Ее муж, ученый-агроном, получил отсрочку – ему разрешили эвакуировать семью. Уезжали на пароходе. Около Шлиссельбурга стоящий у пристани пароход разбомбили. Трое маленьких детей оказались в воде. Беременная на седьмом месяце бабушка плавала в обломках баржи и вытаскивала детей. Вытащив одного, выкидывала на берег и приказывала бежать к кустам. Потом бросалась в воду за вторым. Потом за третьим. Ее мужа не нашли – наверное, он утонул мгновенно. После войны она закончила высшую партийную школу. Стала лектором-международником. Ее лекции были очень популярны. Она умела рассказать. По утрам моя мама, бабкина невестка, бегала по квартире, собираясь на работу, и торопливо говорила: - Так, баба Тоня. В двух словах. Что там в мире? У нас сегодня политинформация. Бабка вынимала изо рта папиросу и говорила: - Ну, слушай. Значит, во Франции… На политинформациях мама всегда была подготовлена лучше всех. - Ты, Раиса, когда газеты успеваешь читать? – спрашивали ее тетки из отдела. На что мама гордо отвечала: - У меня – свекровь! Я становилась старше и приезжала к бабушке уже сама. Иногда она звонила: - Ты, детка, сегодня приедешь? Только не раньше трех. У меня маникюрша… Бабушке было глубоко за восемьдесят. Потом она умерла. Ее похоронили очень тихо, по-семейному. Мне всегда казалось, что ей хотелось по-другому – с оркестром. Но для кого играл бы этот оркестр? На похоронах была только семья. Все ее товарищи умерли или уже не вставали.
Бабка Лиза - А ты, Антонина Арсентьевна, опять в санаторию? Нет, чтобы дать отдохнуть от себя – все ездишь да ездишь… поди, надоела там уж… - Ай, отстань! И сколько тебе говорить – мое отчество - Арсеньевна! Никакая не Арсентьевна! Бабка Лиза укоризненно качает головой. - Сколько можно? – говорит она, оставшись со мной наедине, - ведь ездит и ездит. Никак за всю жизнь не наездится. Меня вот не пошлют. Как-то раз она обратилась с тем же разговором к маме. Ту разобрал смех: - Да ты же съездила уже! На всю жизнь отметилась. В тот единственный раз, когда бабушка со мной съездила в пансионат, мы действительно там отметились по полной программе. Сначала все было хорошо: мы жили в двухместной комнате, еда была вкусной, а когда вечером показали кино, счастью бабки не было предела. Правда, через пару дней мы на свою беду нашли общий душ, где бабка поскользнулась, упала и сломала руку, а потом выяснилось, что ее там еще и продуло. У нее началось воспаление легких. Приехала моя мама, силой вытащила меня погулять, и я, катаясь на санках, едва не убилась – врезалась в сосну. Выжили все, но мама запретила нам и думать о пансионатах и санаториях: - Это тоже надо уметь! По санаториям пусть бабка Тоня ездит – у нее хорошо получается. А вы сидите дома – так безопасней. У бабки Лизы получалось другое – работать. Почти всю жизнь она прожила в деревне. Замуж не вышла, жила с родителями, пока они были живы, потом одна. Справляла всю мужскую работу. В шестидесятые осталась в деревне совсем одна. Моей маме она приходилась теткой. К маме она переехала в семидесятом году. Сейчас, живя в другой стране, я часто слышу разговоры об адаптации. Слышу, слушаю… и все чаще вспоминаю неграмотную шестидесятилетнюю женщину, мою бабку, которая из глухой, заброшенной, забытой деревни переехала в Ленинград. Первый раз увидела трамвай. Троллейбус. Метро. Универсальные магазины. Прокатилась в лифте. Город бабке нравился и не нравился одновременно. В универсам она ходила как на экскурсию. Как-то раз, встречая меня из школы, рассказала, что видела в универсаме пирожное – полено. Мне стало смешно: - Баба Лиза, пирожное не может называться – полено! Мы долго и жарко спорили и, в конце концов, отправились в универсам – смотреть таинственное полено. Небольшой светло-коричневый брусочек был не очень похож на полено, но назывался именно так. Я смущенно молчала, потому что в споре проиграла. Когда мы вышли из магазина, бабка строго сказала: - Папе не говори про полено! Оно вкусное, наверное, но очень дорого стоит! Поняла? Я сказала, что поняла, но, конечно, вечером все растрепала отцу. Он немедленно оделся, побежал в универсам и купил бабке полено. Бабка сидела на кухне, с наслаждением ела полено и говорила: - Алик! Ну, ведь сколько денег потратил! Ну, вот зачем! Ну, спасибо тебе, Алик, на полене… Она всегда так говорила – спасибо на торте. Спасибо на пирожном… Она выучила два маршрута – трамвая номер 46, который шел в Веселый поселок к ее деревенской подруге, тоже переехавшей в Ленинград, и автобуса номер 22, который шел до Московского вокзала. От Московского вокзала бабка добиралась до дачи. Дачу бабка Лиза обожала. Там она с упоением занималась хозяйством. Каждый клочок земли был чем-то засажен. Когда мне было десять, я получила свою собственную грядку – сажать цветы. Я посадила что-то простенькое и уехала в город. А когда вернулась через две недели, увидела, что среди моих цветочков бурно растут огромные листья свеклы. Я бросилась к бабке требовать объяснений, но она невозмутимо ответила: - Что земле пропадать? И цветы вырастут, и свекла… В детстве я слушала двух бабушек – бабушку-филолога с изысканной речью, которая читала мне наизусть поэтов и наизусть же – страницы из романов, и бабку Лизу с ее деревенскими словечками и деревенским юмором. Добрую половину того, что я слышала от бабки Лизы, при второй бабушке я произносить остерегалась. При виде людей зарвавшихся и неумных бабка Лиза говорила: - Осспади! Да про него и собаки не лают… Она почти не умела читать. Прочитала по складам всего две книги – «Кавказского пленника» и «Доктора Айболита». От первой книги очень переживала, часто пересказывала. Из «Доктора Айболита» запомнила про мост из обезьян и почему-то решила, что он был на самом деле. - Вот и такое бывает! Иначе бы не писали… Бабка Лиза очень тяжело переживала, что стареет. Входя в комнату, садилась и говорила: - Глаза совсем не видят… сегодня нитку вдела с третьего раза только… Мама, всю жизнь носившая очки, возмутилась: - Тебе сто лет! Мне сорок, а я тебя-то уже не вижу! Не то что нитку в иголку. Последний год бабка была слепая и совсем потеряла память. Но физических сил и упрямства у нее хватало на троих. Если она что-то решала, переубедить ее было невозможно. Глубокой ночью мой отец ведет бабку в туалет. Она еще сама переставляет ноги. Они входят в нужное помещение, но бабка начинает упираться: - Не туда привел! Не туда! Веди в другой! Отец убеждает бабку, что привел ее куда надо. Но она его не слушает, вернее, наверное, уже не слышит: - Веди в другой, я сказала! И тогда мой папа, терпеливейший, образованнейший человек, в жизни своей не произнесший грубого слова, возмутился: - Да едрить твою мать, бабка, тебе какой – золотой нужен?! Мы пытались заснуть, но тут не выдержали. Мы хохотали. И плакали одновременно. Она умерла в грозу. Я была на экзамене, и когда раздался первый гром, первой моей мыслью было – не страшно ли бабке? Мысль была глупая, откровенно глупая – ведь в детстве именно бабка умела успокоить меня во время грозы. Она обнимала меня и говорила: - Тут бояться нечего. Тут всюду – громоотводы! Вот в деревне страшно, там громоотводов нет. А тут есть. Ничего не случится, не бойся! Что такое громоотвод, я не знаю и по сей день. Но я знаю, что они есть, и грозы я не боюсь.
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Москва