В мае 2006-ого года в одной из еженедельных газет в колонке "Мотивы преступления" появилась публикация, относящаяся к известному криминальному делу, которое получило название “Банное”. Публикация содержала текст, собранный из дневниковых записей одной из жертв. После этого в редакцию поступило множество писем. Были из них и письма странного характера, в которых звучали просьбы о пересмотре дела, и уверения в безнаказанности преступника. Широкую огласку эти чаще всего анонимные заявления не получили и вскоре были изъяты. На сегодняшний день нет никакой возможности ознакомиться хотя бы с одним из них.

 Колонку через некоторое время закрыли. Выпуск с текстом забраковали. На официальном сайте газеты, в архивах, его нет. Но есть сведения, что письма в защиту Юрия Черновского поступают до сих пор.

Остаются немногочисленные независимые печатные издания, одно из которых позволяет нам получить информацию о том тексте. Через десять дней эта информация будет удалена. Для доступа к ней наберите в поле кода семизначное число. Чтобы получить его, отправьте смс на номер - ***

    Напоминаем некоторые подробности “Банного” дела. 

    Так было названо убийство, произошедшее в середине февраля 2006-ого года в Московской области, в Тропарево-Никулино. Двадцатилетний Юрий Черновский закрыл в парной бани двух своих друзей и не выпускал час семнадцать минут (время назвал сам Черновский, без какого-либо давления со стороны обвинения). У Дмитрия Иншакова, первой жертвы, была установлена остановка сердца, у Ивана Шалимова, второй жертвы, установлено кровоизлияние в мозг. На суде Юрий Черновский сказал, что он был вынужден так поступить, что он был подвергнут тяжёлому моральному насилию. Подсудимый несколько раз в разных формах употребил слово - "глумление". После долгого разбирательства приговор был вынесен, и Черновский получил наказание: тридцать пять лет в колонии строго режима.  

    Дополнительную информацию о подробностях дела вы можете получить, вставив во второе поле кода семизначное число.  Чтобы получить его, отправьте смс на номер - ***.

Текст, составленный из дневниковых записей Ивана Шалимова

    Склад кошачьего корма, что в маленьком подвале, я охраняю – если это можно назвать охраной – с Юркой и Димкой Дмитричем. Работаем мы – если это можно назвать работой – по двенадцать часов: днём Юрч, в ночь заступаю я, за мной идёт Дмитрич.

    Когда-то мы учились в одном классе и жили в одном дворе. А потом окончили школу, разъехались – Юра с родителями поселился на другой улице, Димка стал жить у страшной бабы, - я её, правда, никогда не видел, но какая ещё стала бы жить с парнем, у которого лицо как кирпич. Я никуда не уехал, остался на прежнем месте. При этом при всём общаться мы не перестали. Теперь нам по двадцать. Продолжил учиться только Юрка, он всегда был умником, зазнайкой – еврейская кровь - или же хотел таким казаться. Я учиться никогда не любил, как и Димка. Последние четыре класса Юрка делал за нас домашние задания. 

   Теперь у меня мопед, а у Димки музыкальная группа. Он играет cкверную музыку, от которой у меня после первого прослушивания разболелись уши и зубы. Думаю, что как они в гараже начали, так они в нём и кончат. Пели бы ещё на русском, а то гонят на западном. Дмитричу я сказал, но он как всегда – “ещё посмотрим”. А что там смотреть? Шум он и есть шум. Мой мопед по сравнению с ним – оперная певица. 

   На склад нас позвал Юрка, проработавший до нас уже месяц. Он пробовал работать один, но не смог. Везде ему стал ощущаться запах кошачьего корма. Но важнее другое: ему стало трудно совмещать работу с учёбой. Он, видите ли, сильно отстал. Совсем заучился. И зачем? Кому это нужно? Думает стать специалистом. Но пусть думает. Таких как он - тысячи, и всем подавай место под солнцем. Специалистов хоть отбавляй. Даже в таком деле, как медицина, нужно уметь толкаться, нужно быть боксёром. А какой из Черновского боксёр? Помню, как-то звал его в секцию, говорил – пойдём, пойдём, сильным станешь. Конечно же, он не пошёл. А мне в тот день нос разбили. Если бы я с Юркой спаринговался, то не разбили бы. В общем, шансов у него никаких, если только мама с папой не похлопочут. Но даже их, интеллигентов, кто cейчас слушать будет? Хотя... они же Черновские. Не Ивановы какие-нибудь. 

    Деньги на cкладе пообещали маленькие, но пошли мы с Димкой не из-за денег, а ради чего-то другого (втайне всё-таки надеемся, что заплатят больше, чем сказали). В этой охране есть что-то новое. Дмитрич – бывалый работник, но, я уверен, даже у него не случалось так, чтобы cразу: тёмный подвал, склад, кнопка вызова милиции у кровати, над кроватью график дежурств, чёрно-белый телевизор с двумя каналами и где-то серый кот, уже ненавидящий те сухие лакомства, что в огромных пакетах лежат во всех углах. Я постоянно промываю его миску, в которой набивается полчище муравьёв. Что же он ест? Иногда я с ним беседую, чешу за ушком. Он рычит. Видно, что наш мужик. Русский.

    Мне постоянно выпадает ночь. Я подолгу смотрю телевизор – интернет там не берёт – слушаю радио из плеера, медленно ужинаю, - в основном ограничиваюсь яблоком или бананом, - пью чай. Прошло уже пять ночей. Последние три я возвращался с видом человека, который не спал неделю или спал очень плохо. Два раза меня останавливали менты, принимали за наркомана. А я и выпиваю-то редко, не говоря уже о другом. А вот Дмитрич заступает на смену то с пивом, то с вином, а ещё приносит с собой кучу еды, будто приходит на неделю. Его невкусные бутерброды, пустые булочки, сухие супы потом доедает Юрка, которого я  всегда вижу уезжающего с пустыми руками, без какой-нибудь даже маленькой сумки. А у меня аппетита нет... Ещё Юрч уезжает молчаливо. Молчать слишком много стал. Единственное, что он мне говорил, это “привет” и “пока”. Когда я появляюсь, он не задерживается – уходит сразу, оставляя в пепельнице гору cмятых окурков. И когда он начал курить? Это на него не похоже.

    -  Плохо выглядишь, – говорит мне Димарик после пятой ночи. – Сны?
    -  Я вообще не спал, – отвечаю я.
    -  Мыши?
    -  А что, здесь они есть? А Никифор?
    -  Этот котопёс с ними сдружился. Чтоб от тоски не сдохнуть. Ник, иди сюда! 

   О том, что мне не спится и о моём внешнем виде – явно преувеличивая – Дмитрич сказал Юрке, и Юрец, когда я пришёл сменять его в шестой раз, протянул мне таблетку. Cказал, что это хорошая штука, что он сам это всегда пьёт и, если надо -  засыпает, а если не надо, то просто ходит спокойным, расслабленным. Куда уж спокойнее – подумал я. Cказал, что мне не нужно. Юрч ответил: “Как хочешь” и ушёл. 

    В два часа ночи я вдруг обнаруживаю эту дрянь у телевизора. И от радости пальцами щёлкаю. Скука той ночью меня уже начинала сводить с ума.
    Таблетки на меня особенно не действовали, и пил я их в своей жизни очень мало. Последнюю брал на язык давно, но её горький вкус хорошо запомнил. Теперь готовился к такому же. Решил съесть половину. 

   Дрянь оказалась без вкуса. Положив её в рот, я засомневался – глотать или раскусывать. Вспомнил, что если таблетку раскусить, то усваивается она медленнее. И потому я раскусил, хотел посмаковать это самое усвоение. 

    Сделал обход, погладил грустного Никифора, поправил пакет с кормом, выключил телевизор и разлёгся на узенькой кровати (как умещался на ней Димка, непонятно). Накрылся тонким одеялом, положил поверх руки. Начал прислушиваться к происходящему внутри. Мне было интересно, как это произойдёт, какими будут промежуточные состояния. Я настроился следить за переходами из одного в другое, идти к глубокому сну как по ступенечкам. “Ничего... Так и знал” – сказал я про себя по прошествию нескольких минут. «Ч-ч-черновский», – прошипел я.

    Страшные удары в окно. Бил Димка Дмитрич. Как будто прям по башке.
    Помимо Дмитрича в окно бил солнечный свет.
  -  Охренел? – кричал Димка, ворвавшись в открытую мною дверь (как долго я её открывал).
  -  Чего орёшь?
  -  Я целый час тебе звоню, стучу! 

  Он был в бешенстве. Таким я его не видел. Позже я узнал, что он сожрал всё, что принёс – так разнервничался. Я сказал про таблетку, показал оставшуюся половину.
   Димка Дмитрич серьёзно меня отчитал, а потом попросил сбегать за пивом, купить для нас обоих. Этот толстобрюхий жадина сам протянул деньги.
   -  Надо выпить за твоё воскрешение. 

   Он действительно подумал, что я умер. Я пошёл за пивом, добавил и купил неплохого вина. “А что если реально воскрес? – подумалось мне в магазине, - не одному Христу можно”. От этой мысли мне стало страшно, и я там, прям в магазине, перекрестился. 

    Я принёс, и мы начали праздновать. Я старался по чуть-чуть, но Димка всё подливал.
    -   Хочется куда-нибудь сгонять, – сказал он, раскрасневшись как яблоко.
    -    Например?
    -   Тебе Юрка говорил, что он с отцом баню построил?
    -    Нет.
    -   А мне все уши прожужжал. И фотографии показывал. Баня  во! 

    Димка показал большой палец и забрался на кровать. Растянулся мешок.
    -   Чего за тайны, – сказал я. – Почему он мне ничего не сказал?
    -  Два месяца он мне только об этой бане и говорил. Я ему веник тут подарил. Думал, пригласит. А он... Не приглашает, сволочь.
    -   Меня тем более не пригласит. Врач...
    -   А ты любишь баню? Мы ж тебя сколько звали, ты с нами не ходил.
    -   То общаг был. Я брезгую. 

   Мы допили, и я в расстроенных чувствах уехал, оставив на столе половинку таблетки.

   Добравшись до дома, я лёг. И проспал так, будто целую ночь угорал в клубе. Проснувшись, пошёл выгуливать Муху, своего cтарого, облезлого пса. Было не тепло и не холодно – хорошо. Дул ветерок, слегка накрапывал дождь. Я чувствовал лёгкую дремоту. Со стороны, наверное, казалось, что я немного покачиваюсь. Шёл, кидая Мухе палку, а потом присел и долго сидел, думал о Юркиной бане. Вспоминал все подарки, которые подарил ему на день рождения. Вспомнил, как однажды залепил ему в жопу шариком из пистолета. «Может, мстит? Но вряд ли... Когда это было. Хотя... такой человек как Черновский может всё помнить». 

    Дома я от души поел и распластался на кровати. По телевизору шёл интересный фильм, но глаза слипались, звуки становились дальше, дальше. А скоро нужно было снова ехать на работу. Решил не ехать. Позвонил Юрке, сказал, что заболел. Коротко и ясно. Он: “Хорошо, выйду за тебя”. Теперь ему нужно было торчать на этом складе и за меня и за себя, хотя, конечно, он получал мои деньги. Оплата сдельная: отсидел – получил. 

    Декабрь, блин. C работы ушёл. Надоело. Хотя дома ещё скучнее. Но дома хотя бы интернет и телевизор со всеми каналами. Да и зачем мне вся эта ответственность за такие гроши... этот глупый кот, муравьи, графики разные. Да ну... Фильм из сетки качается, и хорошо.
   Начало января. Хуже нового года я не проводил. Все напились, перетрахались. Фу... Cкучно.

   Встретился с Юркой. Пришли в кафе. Я заказал кофе, попросил насыпать шесть ложек. Шесть ложек на чашечку, которая была меньше ладони. Юрка удивился.
    -   Помнишь ту таблетку, которую ты дал мне на складе? – cпросил я, сделав несколько глотков.
    -   Таблетку? А-а... Помню. Ещё дать?
    -   До сих пор употребляешь?
    -   Ну... Как бы так. Иногда.
    -   И что?
    -   Ничего... Уже не действует. Они, на самом деле, как бы слабые.
    -   Юрец... – и я заговорил тише. – Я тогда только половинку выпил... С того дня, блин, всё время спать охота. Всё время дрыхну. Уже не знаю, когда в последний раз на мопеде гонял.
    -   Так я ж тебя позавчера видел.
    -   Конеш. Я набрался сил, выехал. На две минутки. Чтоб не забыть, как ездить.
    -   Хм... Сейчас ты тоже как бы хочешь спать?
    -   А ты как думал. Может, у тебя какие-нибудь лекарства там есть? Ну... сшибающие эффект той таблетки. 

    Юра задумался, закурил.
    -   Не кури,  – строго сказал я. – От дыма ещё сильнее хочется.
    Он понимающе кивнул, потушил.
    -   И когда ты вообще начал курить? Кто тебя научил?
    -   Никто, – ответил Юрка и быстро добавил. – Никто.
    -   А ты кому-нибудь ещё, кроме меня давал? Таблетку.
    -   Да... Ты её не знаешь.
    -   Давно?
    -   Да.
    -   Что да.
    -   Ты только ничего о ней не спрашивай, ладно?
    -   Ладно. И что с ней? Всё нормально?
    -   Я ж просил не спрашивать. Чего ты?
    -   Да я о таблетке, блин! Она как? Засыпает?
    -   Понятия не имею. Давно с ней не общался.
    -   Позвони. Узнай. Это важно. А я пока схожу, холодной водой обольюсь.

    Я встал и, ссутулившись, пошёл в туалетную комнату.
   -  Не подходит, – сказал Юрка, когда я вернулся c мокрыми щеками.
   -  Спит, – сказал я. 

   Мы посидели в грустном молчании, потом Юрч принёс мне ещё кофе и мороженое.
   -  Наверное, это особенности твоего организма, – cказал он.
   -  И что мне теперь делать?
   -  А может, вообще не из-за неё дело. Не из-за таблетки. 

   И тогда я сказал ему главное.
   -   Из-за неё. Тогда я выпил только половинку, а вторую оставил там. Так вот её Димка.
    -  И с ним тоже?
    -  А ты ничего не заметил?
    -  Если честно, нет.
    -  Димке хуже, чем мне. Нет, я не могу больше это пить.

   Я отодвинул кофе и принялся за мороженое.
   -    Он тоже всё время спит? – тревожно спросил Юрч.
   -   Cтранно, что он тебе сам ничего не говорил... Наверное, думает, что это из-за алкоголя или из-за чего-нибудь ещё... Но я-то не пью. Ты ж знаешь. 
   Юрка напрягся.
   -   Я вижу, у тебя глаза слипаются, – cказал он.

   Я положил голову на руку. Локоть мой шатался, ходил по столу, как пьяный.
   -   Что же делать? – Черновский смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
   Он проводил меня до дома. Предложил проводить дальше, до квартиры, но я, закрывая глаза, положил руку на его плечо и так, с закрытыми глазами, попросил его не беспокоится и идти домой. Говорил я протяжно, медленно.
    -  Иди домой, друг. Я те позвоню.

    И через два часа я ему позвонил. Сказал, что знаю о его бане, и что, возможно, она могла бы мне и Димке помочь. Разбудить нас. Юра долго молчал в трубку.
    -  Ну чё замолчал? – сказал я бодро. – Хочешь, чтоб мы совсем заснули? Юрч, твоя баня из нас всю дрянь выгонит! 

   Сегодня мы едем к Юрке на дачу, лечиться. Я раздобыл хороший берёзовый веник – советовали вишнёвый и смородинный, говорили, они очень мягкие и от них аромат хороший, но я всё-таки остановился на берёзовом, в интернете узнал, что это символ русской бани, и взял баночку с эвкалиптовым маслом. 

    Мать рада, что я куда-то уезжаю. Cказала: “Езжай, езжай, засиделся дома”. Да я и вправду засиделся. А точнее – залежался. Хорошо, что появилась возможность выбраться. Последние месяцы только и делал, что в ноутбук зырил и чипсы ел. Фильмов накачал, но только один и посмотрел. Юрке с Димкой записал. Для Юрки всякие умные фильмы, для Димки боевички, мелодрамы. Для меня было неожиданностью, что Димка, этот боров, любит мелодрамы. Ну любит и любит, сердцу не прикажешь. Я тоже много странных вещей люблю, мороженое с перцом или хлеб с бананом. А ещё люблю, когда в мою комнату подолгу никто не заходит, ни отец, ни мать, ни Муха. Люблю испытывать такое чувство, что ты вроде один, а вроде и нет, что где-то рядом кто-то есть. Попробуй это потом жене объясни. Наверное, будем из-за этого ссориться. Но ведь можно найти и такую девушку, которой бы нравилось то же самое. Сегодня, конечно, таких мало. Сейчас все любят шумные вечеринки, компании, постоянно куда-нибудь ездить, постоянно с кем-нибудь встречаться. У Димки такая была. Это она его, кстати, так прозвала – Димка Дмитрич. Почему, не знаю. Наверное, слишком умным считала.

Димка Дмитрич, не смотря на то, что любит выпить и играет депрессуху, конечно не дурак, он самый трудный кроссворд может за десять минут отгадать. Он не глупый, но и слишком умным его тоже не назовёшь, поэтому так, по-профессорски, называть точно не стоит. Никого из нас не стоит. Мы ещё молодые, чего нас так звать. Хотя, если я найду свою девушку, то разрешу ей звать меня, как она захочет. Пусть и по имени-отчеству, пусть даже так, как звали в школе – чебурашкой, за большие уши. Пусть называет, как хочет, главное, чтоб любила. И ещё, чтоб могла побыть одна в комнате, постоянно ко мне не лезла, а занималась чем-нибудь своим. Не обязательно там вязать, шить, пусть рисует, например. Я буду покупать ей краски, карандаши, бумагу. Буду позировать. У меня каска есть.

Не, нам будет хорошо. Научу её ездить на мопеде! Когда буду засыпать, за руль будет садиться она. Положу голову на её спиночку, и полетим. На скорости я ещё никогда не спал. А она будет водить лучше, чем я. Кто знает, может мы познакомимся на каком-нибудь мото-фестивале. Может быть, нам к тому времени уже по шестьдесят стукнет. Два старых гонщика, блин, наконец встретились. Но, если мы встретимся, в таком возрасте, у нас не родится маленького гонщика. Для женщины рожать в таком возрасте уже нельзя. Нет, пусть она даже не садится за этот чёртов мопед. Господи, прости. Мало ли что? А если она вдруг с него упадёт? Нарушит себе там что-нибудь, не дай Бог сломает. Самое страшное, если это произойдёт во время беременности. Нет! Нельзя, чтобы она садилась. Да я и сам, когда встречу её, перестану ездить. Это всё-таки опасно – два колеса. Заснёшь ещё по дороге, а у тебя жинка беременная или уже родила, у тебя мальчонок, а ты, единственный кормилец, в больнице лежишь или того хуже...

Хотя в больнице полежать, только без сложной травмы, мне бы хотелось. Чтоб все приходили, сидели на краешке кровати, жалели, наливали сок, разрезали арбуз. Я бы делился с соседями, а они бы тихо завидовали, что у меня такая красивая, хорошая жена, такой милый ребёнок – если он будет, а он будет! - такая добрая, совсем молодая мама, такой важный, суровый папа, такие друзья, заботливые, верные, добрые. Юрка бы сказал: “Ничего! Выйдешь, поедем ко мне в баню! Все вместе!” И мы бы все поехали: Димка, Юрка, их семьи, я, моя семья, кого-нибудь бы взяли из семьи моей жены... И всем бы нам было весело. Скучно бы не было. Попарились бы, пожарили бы шашлычка, взяли бы вина, гитару, и так и просидели бы до утра, распевая давно известные песни. Хорошо бы, если бы в этот день был чей-нибудь день рождения. Совместили бы. Потом начались бы танцы! Медленные там. А потом кто-нибудь сказал бы: “А давайте ещё раз попаримся!” Юрка бы нахмурился, но отказать бы не смог. Я бы сказал ему, как его уважаю, как люблю, что он всегда может на меня рассчитывать. Для этого мне, правда, нужно достаточно выпить. Только тогда я смогу раскрыть душу перед этим занудой.

      Уже через трёшку часов буду хлестать его берёзовым веничком! Как я прочитал, березовые листья выделяют летучие вещества, которые воздух очищают и болезнетворные микробы убивают. Значит, я сделал правильный выбор. Зачем нам дубовый? Дубовый для тех, кто любит жар. Хотя, может, Димка и любит... Для его cлоновой кожи только дубовый и нужен. Но ничего. Я и берёзовым из него все микробы вытряхну. Будет визжать! Так в фильмах показывают. Сначала визжат, кричат, а потом распахивают двери и прямо на снег! Я тоже так хочу! Чего я хуже других что-ли? Что мы не люди? Будет круто, в первый раз в бане и сразу на снег! Всё как удачно складывается: и зима, и снег – прошлой зимой совсем его не было, и этот скоро растает, - и рядом с баней никого, то есть никто не увидит, как мы голышом бегаем. Сначала я, за мной Димка, за Димкой Юрка.

 Нет, Юрка не выбежит. Ну, мы его с Димкой за руки и за ноги! Снегом натрём! Не заболеет! Надо было для Юрки крапивный взять. От крапивы Юркино тело хоть разрумянилось бы. А так оно у него как у мертвеца, бледное, сухое. Оно у всех евреев такое? Наверное, нет. Наверное, он просто заучился. Спасать его надо. Зачахнет со своей медициной. И потом, какой из него врач, если силы не будет, если он сам, как неизлечимый? Кто ж ему доверится? Я бы под такие худые клешни даже не лёг бы. Страшно. Он и скальпель не удержит! Что? Мы ему с Димкой будем держать?

Баня для него очень во время. Ещё бы несколько месяцев, и неизвестно, что с Юркой стало бы. Пришёл бы кто-нибудь на его кошачий склад, а от Юрки только глаза остались. Чёрные еврейские глазки. И ещё ведь, дурачок, курить начал! Куда ему курить-то? Вот и будут его глаза и окурки везде. Страшно! Так наша страна потеряет хорошего врача. Но если Юрку частенько берёзовым или крапивным веничком хлестать, да снегом натирать, да кормить до пуза, то, может, из него настоящий специалист и выйдет. Мастер, кудесник. Лекарь. Айболит Черновский, блин! Он тогда и меня вылечит, чего мы, не родные, что ли, и Димку от его пивной зависимости и от ожирения, и мамку мою, если что с ней случится, и жену, и ребёнка нашего. Тьфу, тьфу, тьфу!

Юрка нас всех вылечит, если мы его подлечим. Если сделаем из него нормального парня. Хилый, молчаливый, медленный, маленький – этого уже, конечно, не исправить, - грустный, неуверенный, пассивный, вялый... Юрку надо будить! Надо за него взяться руками и ногами. Иначе он просто не выживет. В нашем мире нужно быть другим. С такими качествами тебе, дружище, нужно на другую планету лететь. На планету меланхоликов. На Сатурн. И там охранять склад кошачьего корма. Ха! Представляю, ты пишешь мне письма с Сатурна – как, дескать, мне хорошо здесь, как мне хорошо, у меня есть своя комната, и никто в неё не стучит, не заходит. Здесь тихо, легко дышится, всё спокойно, неторопливо. Прилетайте! Ха...

      Да, Юрка! Напаримся, надышимся, и будем долго жить. На Сатурн мы тебя не отпустим. Не обижайся, друган. Мы же тебя любим и уважаем. Хоть ты и Христа распял.

Ирина Митрофанова Москва

Дата : Вс июня 24, 2012, 14:35:56 Насильно не осчастливишь и благими намерениями... Пожалуй, такова мораль этого своеобразного по форме рассказа. Вообще, практически любая стилизация под дневниковую запись вызывает горячее сочувствие. И вроде бы убогий, недалекий Иван предстает таким трогательным, внутренне беззащитным. Так всё это трагически глупо, и так их всех жалко. Ведь всем им хотелось жить...

Екатерина Злобина Cевастополь

Дата : Пн июня 25, 2012, 15:16:52 Эх... не всё так просто здесь. Я почему-то, читая, вспомнила слова Горького о том, что русский народ жесток (не дословно). Даже по этим дневниковым "трогательным" записям легко проследить, как зарождается вихревое движение, ведущее к катастрофе, в основе которого - акцентирование "своего" и "чужого", и острое, скрытое неприятие, отторжение "чужого" - мира, менталитета, характера, мыслей, вещества, если на то пошло... Скрытая, подсознательная ненависть и зависть, которая, прорвавшись, вызвала ответную реакцию, ещё более страшную, инстинктивную... У нашего общества, по-моему, сплошные медицинские диагнозы из области психиатрии... Страшно. Мне страшно от этого текста.

Лариса Ефремова Москва

Дата : Ср июня 27, 2012, 15:59:20 Мне показалось, в подводной части айсберга этой истории лежит постоянное, намеренное, совершаемое с осознанием полного на это права, грубое вторжение в личное пространство другого человека. Это и называется глумлением, травлей. Не по сюжету (он совершенно иной), а по совпадению кошмарности и заданности происходящего, по атмосфере, вспомнился короткий чеховский рассказик "Спать хочется". По исполнению: я не совсем уверена, что попытка обыграть "включение читателя в событие" с помощью мнимого заказа платной инфрмации по смс - удалась. Причём, неувереннность моя относится больше к результату исполнения задумки, собственно, к текстовой подаче. По моему скромному мнению, здесь стоило бы доработать до совершенства, ведь "новшество" формы подачи предложено очень интересное, просто оно выполнено как для кино. Если в кино мы можем увидеть в кадре, как человек, допустим, на экране ищет нужную информацию, перечисляет деньги и получает к ней доступ, то на текстовых страницах это изображение надо каким-то образом компенсировать. А в целом - поражает "глубина прыжка", Павел. Какие сложнейшие темы вы берёте!

Вход

Логин:
Пароль:
	Запомнить
	Забыли пароль? Регистрация на сайте

Это случается с каждым...

Введите почту чтобы восстановить пароль:
Чтоб выйти нажмите Отмена.