Основа массового производства и коммерческого успеха – выработка потребности в цивилизации. Внедрение этой потребности в массовое сознание. Так возникает ощущение, что счастье – это не когда тебя понимают, а когда у тебя есть. Есть то, что приближено к пропиаренному насквозь образу комфорта. И горе, если этого у тебя нет. Вот это – настоящая любовь.

Человек привык надеяться. Даже не так: человек привык к тому, что его надежды оправданны. Цивилизация выручает.

Проблему разлуки хоть отчасти, но помогает решить телефон.

Удушливую атмосферу сельской глубинки скрашивает телевизор.

Не менее удушливую атмосферу мегаполиса, хоть на миг, да развеивает хорошая книга о природе.

Не решена проблема бессмертия, но за счёт упомянутых книг того или иного рода и свойства мы можем хотя бы создать иллюзию того, что слова и мысли наши (хе-хе-с) не напрасны.

Внутренняя разница между человеком, жившим в начале девятнадцатого века, и современником, одетым и обутым по последней моде, навороченным и смешным в своих тинейджерских примочках и мобильных проводочках, а то и наушничках а-ля секьюрити, гораздо больше разницы между неандертальцем и человеком начала двадцатого века.

Неандерталец принимал жизнь такой, какая она есть и, так сказать, не надеялся на благо. Не топал капризно своей маленькой мускулистой ножкой и не потрясал кулачком, обращаясь к судьбе. Есть чем питаться – поел. Нет еды – пошёл на охоту. Убили на охоте – помер. И никаких претензий. Жить хочешь? Приспособишься.

Человек девятнадцатого века культурнее, умнее, но в том смысле, что он обобщил этот самый неандертальский опыт в фольклоре.

Есть судьба. Есть Бог. Что Бог даст, то и есть. Что на роду написано, то и будет.

Однако уже у неандертальца начинается бзик на любовной почве. Так говорил Фрейд. Зависть к вождю-отцу, обладающему всеми самками, желание убить этого самого вождя, перемешанное со стыдом перед отцом. Желание убить нужно скрывать. Вождь подозрителен и при малейшем подозрении отправляет сына-мятежника охотиться на мамонта в одиночку, потому что иначе перед мамонтом один-одинёшенек оказывался он сам, образно, конечно, выражаясь. Если кому-то не нравится Фрейд, то так говорил Софокл. Возможно, что и ещё кто-то так говорил.

В веке девятнадцатом человек остаётся глубоко несчастным, однако принимает несчастную любовь как данность. Пока ещё принимает. Не всегда, конечно. Однако убивает он всё-таки реже неандертальца, рабовладельца и феодала, люмпена и буржуа, социалиста и бандита. Поёт грустные, но великие песни, молится и находит-таки компромисс между «хочу» и «есть». И понятия не имеет ни о Софокле, ни о Ницше, ни о Фрейде.

Человек современный не может пойти по пути неандертальца, есть закон, да и не силён этот самый современный человек. Кишка у него тонка на противоборство, доведённое до прямого устранения конкурента. В кино если только. Фрейда он цитирует. А в Бога он не верит. Он верит в цивилизацию. И цивилизация по сходной цене решает его проблемы. Но не все. И, когда современный человек доходит до проблем, которые цивилизация решить не может, она (цивилизация) говорит ему: «А попробуй вот это». И предлагает тот или иной наркотик. Что-то, вызывающее сильные ощущения, привыкание и желание обладать им, этим, в неограниченном количестве.

Самое распространённое явление здесь – алкоголь. Дёшево и сердито. Для тех, кто побогаче, или у кого есть богатые друзья, или кого «подсадили на иглу» – существуют наркотики. Для гурманов – казино. Для гурманов попроще – игровые автоматы. Думаю, что частая приверженность классиков, то есть передовых, опережающих время людей девятнадцатого века – приверженность к игре – объясняется именно этим. А если женщина, то именно в таком аспекте – «дайте мне это!»

А я вот, современный человек, труслив, забит. Пить, колоться или играть – денег нет, да и опять же – боязно. А в любви мне не везёт. В любви везёт им, крутым. Или, положим, я поторопился с браком, и вдруг влюбился в человека, который к браку моему не имеет никакого отношения. А что-то менять – это ж надо ругаться, разводиться… И я несчастлив. И ей нехорошо. То есть им.

И тут – о, идея безотходного производства! – появляется так много вещей, в которые можно влюбиться и на которых могут заработать не миллионы даже, а миллиарды те, кто их придумал, запатентовал и т.д. и т.п.

Любовь среднестатистического обывателя колеблется между сильными чувствами к мобильным телефонам, косметике, строительству (не важно чего и где), автомашинам, лотерейным билетам, триммерам, мотоблокам и пр. и пр.

Эта любовь настолько сильна, что возникает вопрос, случайна ли она? Случайно ли любовь к природе первой вытесняется любовью к природе первой?

Нет, не случайна и не случайно.

Цивилизация создаётся учёными. Основа же массового производства и коммерческого успеха – выработка потребности в цивилизации. Внедрение этой потребности в массовое сознание. Так возникает ощущение, что счастье – это не когда тебя понимают, а когда у тебя есть. Есть то, что приближено к пропиаренному насквозь образу комфорта. И горе, если этого у тебя нет. Вот это – настоящая любовь. А та, твоя… Эй, ну с кем ты возишься? Бросай! Иди сюда. Здесь круто. А ты, да-да, тот (та), кого бросили, не горюй. Покупай ресивер, будем порнуху смотреть. Ну, или детские фильмы, если больше нравится. А ещё можно… Что? А (взмах рукой) это ту (того) уже бросили, который (которая) его (её) при вас бросила. Вот, мол, ключи от машины, не мешай. А вы…

А я в ваши игры довольно примитивные и дурацкие не играю. Они не сущностью своей примитивной берут, не качеством – количеством. Я несчастен, признаюсь себе в этом, с этим и помру. Только знайте, госпожа Цивилизация, что счастье моё убили вы.

Ценности, которые стирает новая волна, уносят с собою счастье. Для того чтобы возникли ценности равносильные стёртым, требуются десятилетия. Это ещё в том случае, когда хоть кто-то хоть что-то пытается сделать.

Помните «Морфий» у Булгакова? А фильм такой у Балабанова смотрели? С чего же там всё началось? Первый укол почему Полякову сделали? Я сразу не понял. Сейчас понимаю. Вообще у Булгакова надо читать «Белую гвардию». «Морфий» – это личное. Вернее, морфий – это метафора. От натуры наркотической, осознающей, страдающей и для натур наркотических, осознающих, страдающих…

…Я сказал выше, что не играю… Я погорячился… Вы победили меня, госпожа Цивилизация… Я сдаюсь… Дайте, дайте мне это!

Александр Киров, "Частный корреспондент"