На площади у вокзала толпился народ – уезжающие, провожающие, извозчики. Через четверть часа должен был подойти поезд из Стокгольма, а еще через полчаса – поезд с той стороны реки, из Финляндии.

Фру Нурдквист стояла под часами. Ее давным-давно знали все служащие вокзала.

Конечно, ее знали, хотя она изо всех сил старалась быть незаметной. Фру Нурдквист приходила к каждому поезду, вставала под часами в здании вокзала и терпеливо ждала. Когда поезд останавливался,  и пассажиры толпой устремлялись внутрь, она, щурясь, внимательно и радостно вглядывалась в их лица,  вставала на цыпочки, стараясь разглядеть тех, кто шел сзади, смущенно улыбалась, встречая недоумевающий взгляд. Толпа проходила, и пожилая дама тихонько присаживалась на скамейку. Посидев немного, она вставала и уходила, чтобы прийти к следующему поезду.

Шел 1919 год. Война закончилась, и Хапаранда потеряла свое былое значение. Границы между Россией и Швецией больше не существовало, как не существовало и многого другого в мире.

Я прекрасно знала фру Нурдквист. Она жила в небольшом уютном домике на самом берегу реки Торнио.

Наш дом стоял неподалеку, и каждое утро я, спеша на службу, встречала фру Нурдквист. Она кивала мне, улыбалась своей ласковой улыбкой и просительно спрашивала:

-         Ну что, деточка? Есть ли новости?

Когда я неизменно отвечала, что новостей нет, фру Нурдквист печально кивала, одобряюще касалась моего плеча и говорила:

-         Ну ничего, милая деточка! Все будет хорошо, вот увидишь! Я побегу, может быть, они приедут сегодня! Вот только не знаю – с той стороны или из Стокгольма! Девочка-то уже стала совсем большая! Наверняка и шведский забыла!

И она снова спешила на вокзал.

Я завидовала фру Нурдквист.  Ее вера в безнадежное была непоколебима. 

Сначала надеялась и я. Бегать к поездам мне было некогда – бабушка была слаба, а сестренки слишком малы. Денег не хватало, и мне пришлось рассчитать горничную, а потом, когда стало совсем плохо, поступить на службу. Поначалу помогал Красный крест, но потом они решили, что я уже достаточно взрослая, чтобы справляться самой.

Я и справлялась. Хорошо или плохо, сказать сложно, но мы как-то жили. Сначала вздрагивали от каждого паровозного гудка  или стука в калитку, потом перестали.

О наших родителях было ничего неизвестно. Я старалась не думать о них.

Только по ночам, когда в окно светил надоедливый фонарь, а бабушка что-то бормотала в полудреме, я позволяла представить себе, что я дома, в  Петербурге, в своем доме и своей кроватке. Я зажмуривалась и представляла себе, что сейчас  открою глаза и увижу за окном величественный, прекрасный Смольный собор.

Моя мать была финской шведкой.  В центре Хапаранды у нее был дом, унаследованный ею от родителей. Мама любила Хапаранду, но все же жить в ней она не хотела.

Образованная и умная, мама очень увлекалась Россией. Она в совершенстве овладела русским языком,  великолепно знала русскую литературу и историю. Россия казалась маме великой страной.  И ей очень хотелось познакомиться с Россией поближе.

-         Вот она, Россия -  за рекой! - говорили ей.

Но за рекой был грязный и провинциальный Торнио.  Финляндия тогда была частью России, но маме хотелось в настоящую Россию.

И она уехала в Петербург.

Читать рассказ полностью