Телефон заиграл серенаду ре-минор Шуберта, и Ершов поморщился. Звонила Надя, бывшая жена. Он специально установил на ее вызов мелодию, не раздражающую слух, чтобы иметь терпение не брать трубку.

   Через пару минут вызов повторился, Ершов бросил телефон в ящик своего письменного стола и попытался сосредоточиться на ходатайстве о применении сроков исковой давности. Но сосредоточиться не получилось. Жалобные звуки просачивались сквозь массив дуба, и ему стало не по себе. Словно он засунул в стол не мобильник, а Надьку, и она теперь полузадушенным голосом умоляет его о пощаде.

   После трех попыток доиграть серенаду Шуберта до конца, телефон замолк. Ходатайство тоже застряло на словах «о признании права собственности на долю квартиры». Надька молчала, и Ершову стало интересно, обессилела она или задохнулась в тесном ящике.

   Вторую неделю бывшая жена одолевала его звонками. Вторую неделю он не отвечал на ее вызовы.

   Их развели два месяца назад. И все постразводное время он, Ершов, подолгу разговаривал с ней по телефону и даже встречался лично. Приезжал по первому зову, внимательно выслушивал, клал руку на ее плечо, заглядывал в заплаканные глаза и утешал красивыми, заранее заготовленными словами. На то, чтобы до Надьки дошло, что они теперь не муж и жена, он великодушно дал ей сорок дней. Хотя для такого дела хватило бы и девяти. Как только отмеренное время кончилось, он разом перестал отвечать на ее звонки. «Дальше, Надя, живи, как знаешь. Без моего участия», - так он подумал, но, конечно, не сказал. Сама должна догадаться. Не маленькая уже.

   Маленькой он ее считал лет двадцать назад. Она действительно выглядела ребенком, хоть и была моложе его только на четыре года. В ту пору один ее вид вызывал у Ершова умиление. У Надьки было детское абсолютно круглое лицо, наивный взгляд и оттопыренные уши, которых она стеснялась, а он божился, что ее уши - лучшие в мире, что он обожает ее уши. Сейчас Ершов не мог вспомнить, врал он тогда или говорил правду.

   Потом Надька «залетела», и, глядя в ее заполненные слезами глаза, он рвал на себе рубаху и клялся, что с рождения мечтает стать отцом. Сам во всем виноват. «Залетела» и «залетела». Не первая, не последняя. Не надо было ему разыгрывать из себя благородного рыцаря, а надо было сажать ее в машину и везти к врачу. Вместо этого он на ней женился. Потому что «а» уже было сказано, надо было говорить «бэ».

   Родился Руська. Надька с головой ушла в материнство, а Ершов ушел из милиции в адвокатуру, и ему стало ни до чего. Поначалу было много работы и мало денег. Надо отдать должное Надьке - она не донимала его, не тянула одеяло на себя, не упрекала, что не занимается ребенком. Карьера выстроилась, появились клиенты, деньги. И Алла. Вот тогда Ершов впервые задумался о разводе. Даже не задумался, а принял решение. Несмотря на то, что Алла была замужем. Она была полной противоположностью Надьке - умная, проницательная и красивая как снежная королева. Алла никогда не выражала своих чувств, и этим сводила его с ума. Ершов купил обручальное кольцо с бриллиантами, привез ее в загородный ресторан. Они сидели на открытой террасе, вокруг простирался бескрайний газон фантастического зеленого цвета, и когда оркестр заиграл «Я отдал тебе мое сердце» Легара, он взял Аллу за руку, надел на ее безымянный палец кольцо и сказал:

   - Будь моей женой.

   После чего Алла сняла кольцо, положила его на стол и ушла...

Читать полностью