Большая родня
«Личность и история» – так озаглавил в своё время посвящённую А.И. Герцену книгу польский историк Анджей Валицкий. Действительно, сама судьба как будто обрекла русского писателя, философа, журналиста на роль непосредственного свидетеля или современника важнейших исторических событий в России и Европе в первой половине XIX века. Вскоре после его рождения (6 апреля 1812 года в Москве) началось нашествие армии Наполеона в Россию, и будущий писатель и общественный деятель ребёнком, в колыбели, оказался осенью того же года в городе во время великого пожара: его отец, Иван Алексеевич Яковлев, знатный и богатый московский барин, гвардейский офицер в отставке, до конца отказывался верить в возможность сдачи Москвы французам и остался с семьёй в оккупированном городе. Для самого Александра Герцена этот факт в дальнейшем представлялся знаменательным, поскольку включал его биографию в исторический контекст времени.

Кстати, И.А. Яковлев стал одним из русских парламентёров, которых Наполеон посылал из Москвы в Петербург к Александру I с предложением мира. Отец Герцена вынужден был согласиться на эту роль – это помогло ему вывезти семью из голодной и холодной Москвы. Личности Ивана Яковлева и его братьев Льва и Александра, которые сыграли немалую роль в судьбе Герцена, достойны того, чтобы сказать о них несколько слов. Братья Яковлевы были известны в Москве независимостью поведения и своенравием. Они были скептиками, воспитанными в духе вольтерьянства, соединившегося с русскими барскими замашками. Никто из них не был официально женат, но все имели незаконнорождённых детей (среди них и А.И. Герцен).

Сын старшего из братьев Яковлевых Алексей Александрович, единственный из всех получивший фамилию отца, официально усыновившего его уже взрослым, – прототип упомянутого Грибоедовым в «Горе от ума» «химика-ботаника», увлечённый естественными науками, повлиял на решение Александра Герцена поступить на физико-математический факультет Московского университета (при выпуске Герцен получил степень кандидата за работу о Солнечной системе Коперника). Младшая сводная сестра А.А. Яковлева Наталья Захарьина, дочь крепостной женщины, воспитывавшаяся в доме своей тётки, сестры отца, княгини М.А. Хованской, стала впоследствии женой Герцена. Влюблённым Александру и Наташе пришлось преодолеть немало препятствий, чтобы создать семью. Фактически они были двоюродные брат и сестра, хотя юридически таковыми не считались, поскольку жили в семьях на правах воспитанников. Все родственники были против их брака. Герцену пришлось с помощью друга Н.Х. Кетчера выкрасть Наташу из дома тётки и тайно увезти её во Владимир, где он в это время отбывал ссылку. Отец долго не мог простить сыну этого поступка.

Из других родственников А.И. Герцена стоит упомянуть двоюродного брата С.Л. Левицкого (тоже незаконнорождённого сына Л.А. Яковлева – дяди), ставшего одним из первых в России профессиональных фотографов. Именно он автор снимка группы известных русских писателей – сотрудников «Современника» (1856 г.). Ещё один двоюродный брат Герцена, Д.П. Голохвастов, сын другой тётки, будучи помощником попечителя Московского учебного округа, в своё время настоял на исключении из числа студентов Московского университета первокурсника В.Г. Белинского, формально за неуспеваемость, фактически за вольнодумство. Такие вот странные зигзаги судьбы…

Роман в письмах

Ещё в раннем детстве Саша Герцен ощутил несправедливость своего положения в роли «полубарчонка» в доме отца, как его называли слуги. Эти личные впечатления накладывались на рано проснувшееся понимание бесчеловечности жизненного уклада царской России. Ускоренному созреванию политических взглядов юноши способствовали потрясшие его исторические события, прежде всего восстание декабристов в 1825 году. После известия о казни пяти декабристов летом 1826 года Герцен и его друг с юных лет Н.П. Огарёв дали знаменитую клятву на Воробьёвых горах посвятить свои жизни борьбе с деспотизмом, за свободу человека. Силуэты пяти казнённых Герцен позднее поместил на обложке альманаха «Полярная звезда», само название которого повторяло издание А.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева.

Вскоре последовали революция 1830 года во Франции, которая окончательно сбросила власть Бурбонов, и Польское восстание, жестоко подавленное русскими войсками. Все эти события Герцен воспринимал сквозь романтический ореол свободолюбия. Романтические, бунтарские настроения активно воспринимались им и из литературы, русской и европейской, и это накладывалось на жизненный опыт и способствовало формированию гражданской позиции будущего писателя и революционера. Он навсегда остался противником всяческого насилия и произвола.

Романтическая экзальтация была характерна для мировосприятия и поведения русской образованной молодёжи 1830-х годов. Это проявляется в переписке Герцена с друзьями – и особенно с невестой Н.А. Захарьиной – во время его ссылки в Вятку и Владимир в 1835–1838 годах. «Жизнь в письмах» – так назвала их переписку Н.А. Захарьина. Одновременно это и любовный роман – со своеобразной интригой, проблематикой, перипетиями, роман, который читается как целостное художественное произведение.

Переписка Герцена с его будущей женой в полном объёме как единое целое публиковалась лишь однажды – в седьмом томе собрания сочинений писателя в 1905 года (издание Ф. Павленкова). Она имеет самостоятельный литературный интерес как подлинный, не сочинённый, роман в письмах. Письма Наташи – элегические стихотворения в прозе, искренние, эмоциональные, полные страдания и надежды. В них чувствуется незаурядный литературный талант, собственный писательский слог, что и отмечал старший брат. А. Герцен и Н. Захарьина своим происхождением были поставлены в ситуацию противостояния окружающим, были вынуждены утверждать своё «я» и отстаивать своё достоинство. Оба – каждый по-своему – гонимы, властями или родственниками, им необходимо преодолевать сопротивление, как им представляется, пошлых, низменных обстоятельств, которые препятствовали их сближению. Наконец, их поддерживает ангел-хранитель – мать Александра (через неё шла переписка). Всё это объективно способствовало их почти мистическому сближению, тому, что их дружеские отношения, взаимная симпатия и сочувствие переросли в искреннее любовное чувство. Этому не помешало, а может быть, даже помогло то, что они оба осознали это чувство, находясь на протяжении нескольких лет за тысячу вёрст друг от друга и будучи связаны лишь перепиской. Это взаимное эпистолярное «духовное ауканье» (выражение Л.Н. Толстого из письма А.А. Фету) представляет собой уникальное явление в истории русской словесности.

Романтизм как особое мировосприятие оставался близок Герцену всегда. В эпоху господства позитивизма, высказывая порой крайне скептические суждения по разным поводам, он тем не менее сохранял в душе глубоко оптимистическое отношение к человеку и человечеству. Этому способствовало отрицание всяческого догматизма в философском, политическом, историческом мировидении. В литературе Герцен стал мастером подлинно философской прозы, он постоянно сталкивал разные, порой полярные жизненные и идеологические позиции оппонентов, причём, как правило, отдавал должное уважение каждому мнению (пример – роман «Кто виноват?», о художественных особенностях которого Белинский очень точно выразился, что «мысль у него (Герцена. – В.Т.) всегда впереди». Поэзия мысли – характерная особенность Герцена – писателя и мыслителя. Будучи очень эмоциональным человеком, он поэтизировал, часто совмещая это с иронией, даже по отношению к самому себе, всё, что оказывалось интересным и близким. Современники сравнивали его образ мысли и способ её выражения с Г. Гейне – известным мастером поэтической иронии и рефлексии. Ф.М. Достоевский, имея в виду публицистическую книгу Герцена «С того берега», высоко оценил диалектику мысли автора, подлинно диалогический характер спора, в котором оппоненты общаются «на равных», оставаясь каждый на своих позициях, а автор никому не навязывает своё мнение. Кстати, диалектический характер мышления Герцена подчёркнут в дружеском фотомонтаже С.Л. Левицкого, изображающем двойной портрет писателя (две беседующие фигуры – сидя и стоя друг против друга). Этот портрет помещён в первом томе словаря «Русские писатели. 1800–1917», опубликованном в 1989 году в качестве иллюстрации к статье о Герцене, написанной А.И. Володиным.

Религия личностей

Адогматизм и уважение к чужой позиции проявились, например, в отношении Герцена к, казалось бы, совершенно чуждым ему, явному западнику, славянофилам – в главах «Наши» и «Не наши» в IV части «Былого и дум». Это способствовало в дальнейшем «духовному возвращению» Герцена на родину после разочарования в европейской буржуазной цивилизации, в способности Европы защитить святую для него идею свободы. Сама программа «русского социализма» на основе явно утопического восприятия русской крестьянской общины тоже была романтической. В V части «Былого и дум» Герцен писал: «Теоретически освобождённый, я не то что хранил разные непоследовательные верования, а они сами остались (курсив автора. – В.Т.) – романтизм революции я пережил, мистическое верование в прогресс, в человечество оставалось дольше других теологических догматов, а когда я и их пережил, у меня ещё оставалась религия личностей, вера в двух-трёх, уверенность в себя (так! – В.Т.), в волю человеческую».

Герцен не был политиком, отстаивавшим какую-то близкую ему доктрину как нечто устойчивое и незыблемое. Он всегда руко­вод­ствовался достаточно отвлечёнными идеалами свободы и равноправия, независимо от политических, социальных и национальных доктрин. Поэтому он безоговорочно приветствовал Польское восстание 1863–1864 гг., что явно повредило его личному авторитету и авторитету его оппозиционных изданий в русском обществе. Он же позднее отверг марксистское экономическое и социальное учение именно за догматизм, а сторонников К. Маркса иронически называл «марксидами».

В поэтически-романтическом духе воспринял Герцен ещё в молодости учение французских утопистов-социалистов, распространившееся в России в 1830-е годы. Идеи Сен-Симона он назвал «религией жизни». Идея социализма укрепила его оппозиционное настроение и стремление уехать в Европу, которая для Герцена в течение достаточно продолжительного времени была своего рода землёй обетованной, источником всего прогрессивного. Первый год пребывания Герцена с семьёй в Европе (он выехал из России в самом начале 1847 года) укрепил его оптимистическое настроение. Его, несомненно, радовала возможность свободного образа жизни и независимость, в том числе материальная, так как они с матерью получили после смерти И.А. Яковлева в 1846 году громадное по тем временам наследство, которого хватало не только на обеспеченное существование семьи, но и на организацию Вольной русской типографии в Лондоне, на издание «Полярной звезды», «Колокола» и многого другого, чего нельзя было напечатать в России. Всё это, а также близкое знакомство и общение со многими европейскими знаменитостями вначале привело его в состояние эйфории, к ощущению подлинной свободы. Кстати, спасение оставшегося после смерти отца наследства из-под ареста со стороны правительства Николая I при содействии парижского банкира Ротшильда – любопытная страница истории, в красках описанная Герценом в «Былом и думах».

Прекрасное знание Герценом европейской истории, литературы, философии, европейских языков (немцы, французы, англичане признавали его за своего соотечественника, к тому же он, ещё находясь в тюрьме, перед ссылкой, в течение нескольких месяцев выучил итальянский) – всё это способствовало его быстрой ассимиляции в Европе. В то же время Герцен всегда оставался русским патриотом, но не квасным, не верноподданным, а критически относящимся к современному государственному устройству России и всё же верящим в её будущее.

Иллюзорные надежды на прогрессивную Европу у Герцена рассеялись вскоре после революции 1848 года в нескольких европейских странах. Его поразило поведение европейской буржуазии, предавшей гуманистические идеалы, в которые он, Герцен, так верил… Кризис идейный и духовный вскоре усложнился кризисом личным, семейным, который в его сознании отождествлялся с нравственным кризисом европейцев. Герцен, как это было характерно для русской интеллигенции, все казавшиеся ему прогрессивными и свободолюбивыми идеи принимал как руководство к действию и склонен был признавать возможность их реализации даже в частной жизни. Это относилось и к популярной в то время идее женской эмансипации, свободы любви. Женская тема занимала немалое место в его творчестве («Кто виноват?», «Сорока-воровка»). Однако когда дело коснулось конкретных событий, затронувших его лично, теория потерпела крах. В 1849–1851 гг. Н.А. Герцен переживала болезненное любовное увлечение талантливым немецким поэтом Георгом Гервегом, участником революции 1848 года. Гервег и Герцен долгое время были друзьями, их семьи часто жили по соседству, даже в одном доме.

«…не исключая и Пушкина»

Болезненная страсть Натальи Александровны, подогревавшаяся артистическим поведением Гервега, который разыгрывал отчаяние влюблённого, имитировал чуть ли не помешательство или готовность к самоубийству, не осталась тайной для Герцена. Он предложил жене самой сделать выбор, обещал подчиниться любому её решению. Бедная женщина более года оставалась в мучительном состоянии нерешительности, но в конце концов семейный долг, сохранившееся чувство к мужу, а также недостойные поступки эгоцентричного поэта, о которых мы узнаём из воспоминаний Герцена (он, впрочем, в этой ситуации не мог быть беспристрастным), предопределили решение Н.А. прекратить всякие отношения с Гервегом. Эта семейная драма не осталась без последствий для её участников. Жизнь в очередной раз показала, что она сложнее всяких программ и теорий. К тому же беда, как известно, не приходит одна, и вскоре драма переросла в трагедию: в ноябре 1851 года при кораблекрушении в море на пути из Марселя в Ниццу погибли мать Герцена Луиза Гааг и его восьмилетний сын Коля. И без того подорванный продолжительными переживаниями организм Н.А. Герцен не выдержал, и в начале мая 1852 года она умерла в возрасте 35 лет.

Личную и семейную драму Герцен переживал почти как исторически закономерную, фатальную. Демон-искуситель его Наташи Гервег представлялся ему типом современного европейского бездушного эгоиста-собственника. Личное несчастье укрепило чувство разочарования в европейских идеалах, которые всё больше стали представляться Герцену в фальшивом, наигранном свете, а Европа стала уподобляться загнивающему Древнему Риму. Это ускорило процесс духовного возвращения писателя на родину и повернуло все его интересы к России, к стремлению направить свои силы и возможности на то, чтобы способствовать прогрессивным преобразованиям на родине. При этом Герцен достаточно долго возлагал надежды на молодого императора Александра II, который когда-то, будучи наследником-цесаревичем, помог возвращению опального будущего писателя из вятской ссылки.

Герцен приветствовал реформы царя-освободителя и даже по мере сил способствовал его преобразованиям. Известно, что Александр II требовал, чтобы ему доставляли все номера официально в России запрещённого «Колокола», который разными способами проникал сквозь все кордоны, и материалы, опубликованные в «Колоколе», полученные от корреспондентов из разных уголков России, царь вынужден был учитывать в своём стремлении противостоять чиновничьему произволу и коррупции.

Сознание собственной причастности к европейской и русской истории и современности явственно проявилось в том, как Герцен осмыслил свою задачу в качестве автора мемуарной эпопеи «Былое и думы»: по его мнению, эта книга – «отражение истории в человеке, случайно попавшемся на её дороге» (курсив автора. – В.Т.). По сути дела, это историческая и социальная энциклопедия, позволяющая глубже понять российскую и европейскую действительность на протяжении нескольких десятилетий.

По-своему уникально художественное наследие А.И. Герцена. Высоко оценил его литературное мастерство Л.Н. Толстой, подчеркнув, что Герцен как писатель стоит наравне с лучшими русскими писателями, не исключая и Пушкина. «Как – и Пушкина?» – воскликнул, узнав об этом мнении, близкий приятель Толстого критик и философ Н.Н. Страхов, который, кстати, заинтересовал Толстого литературной деятельностью Герцена, посвятив ему обширный труд, опубликованный в 1882 году в составе книги «Борьба с Западом в нашей литературе». И для него мысль Толстого, поставившего Герцена в один ряд с Пушкиным, оказалась слишком смелой…

Поразительным оставалось историческое чутьё Герцена. Незадолго до смерти он предсказал скорый крах империи Наполеона III во Франции и усиления Пруссии, которая действительно вскоре после победоносной Франко-прусской войны 1870–1871 годов объединила разрозненные германские государства и создала Германскую империю, ставшую самым могущественным государством Европы.

Умер А.И. Герцен в январе 1870 года в Париже на 58-м году жизни от острого воспаления лёгких на фоне сахарного диабета. Похоронен в Ницце, рядом с могилой жены. Его мечте вернуться в обновлённую Россию не суждено было осуществиться. Но это сделал его внук П.А. Герцен (1871–1947), известный врач-онколог, основатель Института онкологии в Москве, который сейчас носит его имя.

Владимир ТИХОМИРОВ, доктор филологических наук, КОСТРОМА, "Литературная газета"