Плоти - плоть. Духу - дух.

                    М.И. Цветаева

<...> Всю дорогу домой он слишком подробно в мыслях своих клял – и эту работу на другом конце города, и эти позарез нужные  деньги, которые сегодня обещали, и эту маршрутку с низким потолком, где все места были заняты, так что теперь он ехал стоя, согнувшись в три погибели, и сальный затылок водителя, и этих демонстративно алёкающих в свои сотовые пассажиров, и это никогда не умолкающее радио…  Он понимал, что всё это отвлекает его от главного, и сам отчаянно и благодарно цеплялся за любой раздражитель, за всё, что можно было складывать в бесконечную цепочку мыслей. Главное – следить, чтобы она не прерывалась, и не пускать в неё страшного, не чувствовать пульсации сразу свершившегося после «быстро приезжайте!» знания, ноющего где-то в тыльной части тесной черепной коробки…  

Он не успел. Мать лежала, закрыв глаза и высоко задрав подбородок, и мерно, с хрипом дышала. Она была как машина, черпающая ртом тонну воздуха, чтобы, не удержав, обрушить её со всего размаха и разбить вдрызг, но страшного удара не следовало: чугунная тяжесть вдоха обращалась летучим гелием, с тихим шипением сочился он из неработающих легких; оседал куда-то вглубь, и, обессиленный, не достигал дна, и растворялся где-то по вертикали, а механизм по инерции  вгрызался в другой кусок воздуха.

Соседка, тихо вышедшая из комнаты Илье навстречу, сказала, что врач сделал матери  укол, и теперь она  спит.  Он поспешил успокоиться. «Подушки так высоко, кто же так положил, совсем неудобно», - почему-то подумалось.

- Сказали, если до утра дотянет  – то выживет, - сообщила ещё одну новость соседка и покачала головой.

Выживет… Лицо гипсовое, острый нос и запах тяжелого пота. Выживет… Показалось, показалось, просто долгая болезнь, просто приступ удушья.  Сколько их было. Просто костяная бледность…

За свои неполные сорок Илье приходилось видеть смерть только издали. Он вдруг вспомнил маленький гарнизонный городок, затерянный в степи. Окна дома, в котором он жил в детстве, выходили на дорогу, дорога  вела на аэродром: почти каждый день по ней проезжали машины с покойниками. Покойники «улетали на родину» - так объясняла мать. Вдоль дороги то тут, то там  постоянно лежали грязные, раздавленные машинами гвоздики. С тех пор Илья невзлюбил самолеты.

Железная дорога тоже подвела: однажды, уезжая на летние каникулы к бабушке, Илье пришлось долго ждать поезда, и от нечего делать он стал нажимать разные кнопки механической справочной машины, которую обнаружил, слоняясь по душному вокзалу.

Загипнотизированный движением переворачивающихся табличек, он постепенно изучил и правила поведения пассажиров, и расписание движения поездов, и правила перевозки собак, и обнаружил, наконец, «правила перевозки умерших». Их следовало перевозить в закрытых, запаянных цинковых гробах в отдельном вагоне, с сопровождающим, по какому-то отдельному билету такой-то стоимости в зависимости от какой-то зоны дальности,  так он запомнил.

Пораженный новым знанием, которого хотел и не мог избежать, мальчик  долго всматривался в каждый вагон каждого поезда. Может, он с виду – вагон как вагон, вот этот или тот, со шторками даже, но  внутри него стоит в темноте запаянный гроб. Будет ехать рядом. Илья – к бабушке на каникулы, а тот – к себе на похороны. В духоте и темноте.

Однажды маленький Илья  всё-таки посмотрел на смерть. Именно посмотрел, как зритель, не смог сдержать любопытства. Небольшой гроб, установленный на табуретках во дворе соседнего дома, плотно обступили люди. Среди них чем-то выделялись – может, одеждами…  вот,  кружевными платками черными – пожилая  женщина и рядом – девочка. А в гробу лежала красивая молодая женщина.  Голова в белом трогательном платочке, а  лицо строгое. Очень бледное только. Совсем не страшно.

 «Утонула, мать утонула», - шептались вокруг, и глазели на девочку, и жалели её. Девочка не плакала, плакала женщина. Молча вытирала слёзы платочком, тоже белым, а слёзы все текли и текли.

Потом Илье дали конфет и сказали, что надо съесть их и «помянуть».  Он понял эти слова по-своему и незаметно выбросил конфеты за домом: было страшно их есть. Съешь – и никогда не забудешь, и сам умрешь, уверен был.

В комнате зазвонил телефон. Илья вздрогнул, снял трубку.

Читать рассказ полностью