Екатерина Ивановна Лыкова, мать пятерых детей, умерла на восемьдесят втором году, в субботу, тихо и незаметно. Жила она у младшей дочери, с двумя внуками и зятем, гостеприимным и ласковым от природы человеком, что совсем не вязалось с его работой - диспетчер порта. Лариса, так звали дочь, после обеда намыла маму в ванной, вытерла и уложила отдохнуть до ужина на диван. Она вошла в большую комнату, было по-зимнему темно, хотя муж ещё не приходил с дежурства, значит, на часах - не больше семнадцати, включила бра, и, увидев маленькое тельце старушки в белом в мелкий горошек платочке на голове, сразу поняла: мама мертва. Дочь не плакала, не убивалась, знала, как та болела, подумала: "Вот и отмучилась, бедолага, царствие тебе небесное, мама..."

         Лариса - в отличие от мужа - человек взрывной, явно пошла не в родню, рассудительную и спокойную, хотя внешне похожая, как две капли воды, на сестру отца - Нюру, собиравшуюся давным-давно уйти в монастырь, но из-за неожиданно рожденного ребёнка она не смогла стать монахиней. Лариса любила родственницу, неделями пропадала у "бабушки", при том, училась в школе, без изменения, только на четвёрки и пятёрки. Мать не возражала: куда денешься, если у тебя на руках четверо детей, муж, пришедший с войны инвалидом, и беременность пятым ребёнком.

         Двое пацанов, старший - семиклассник Пётр и малыш-Виталий, дочки - Лиза и Лариса, муж, лежащий в углу комнаты за занавеской, оставались дома одни до вечера: мать уходила на мясокомбинат утром, прибегала в обед, чтобы накормить семью, и возвращалась на вечернюю дойку, поскольку кроме неё некому было подоить коров. Выросшая в деревне, она не могла слышать, как мучилась и кричала ожидающая своего конца недоенная скотина.

         Семья почти не видела отца с финской войны, хотя в стройконторе мужа говорили Екатерине Ивановне: надо хлопотать, с четырьмя детьми на войну не забирают. В военкомате согласились с доводами и отправили его на трудовой фронт, но он почему-то оказался под Ленинградом, дважды был ранен и комиссован "подчистую" зимой сорок четвёртого, накануне освобождения города от блокады.

         Пятым родился Шурка, белоголовый, добродушный, улыбчивый, любимец всей семьи. С ним Екатерине Ивановне уже полегче стало справляться: девочки подросли, полностью взяли его на себя. Рос малыш незаметно, не плакал, почти не болел, но всегда хотел есть: мамкину грудь сосал до трёх лет, хотя его и стыдили, и отучали, намазав соски горчицей, он, понимая, что поступает как-то нехорошо, стал специально уводить маму в другую комнату...

Читать далее...