ДОНБАССКАЯ...

Кресты кружатся воронья на небе белом.

Зафевралело в сентябре, зафевралело.

В разнос кибитку жизни мчит шальная кляча,

А небо плачет на ветру, а небо плачет.

Листает залп за разом раз судьбы тетради,

Ложатся «грады» у двора, ложатся «грады».

И ты летишь к земле ничком, лютуют мрази.

Из князей в грязь, упав щекой, от князей к грязи.

Выводит мины хвостовик шальное соло,

Шипит осколок в колее, шипит осколок.

Побрал бы чёрт и этот дождь, и эту осень,

И вдруг проносит артобстрел, и вдруг проносит.

А ты лежишь, обняв Донбасс, — пошире руки!

Такая штука эта жизнь, такая штука...

*  *  *

Нет ни эллина, ни иудея,

а дороги к храму отмощены

черепами. Воскликнешь «Где я?!»

пред ощеренной пастью площади.

Свет фальшфайера. Вонью тленною

растекается ненависть-сукровица.

С перебитыми вдрызг коленами,

ты опять не поспеешь к заутренней.

Перерезанным воешь горлом ты,

хрипло булькаешь чёрными сгустками,

нет дороги тропою торною,

только стёжкой кривой да узкою.

Ныне судьбы чертой означены

и осколком навылет ранены.

То ли тёткою, то ли мачехой

крест пропившая мне Украина.

Лебезит кнутом, лупит пряником,

дланью щедрой дарует отметины.

То ли пасынки, то ли племянники,

заслоняемся тыном плетенным

из упрямства да из отчаяния,

круг рисуем со странными знаками.

Пропоют ли мне величальную

или в яму кинут собакою?

*  *  *

Что сказать тебе, когда даже думать не хочется

Когда кровь и пот обильно смочили ступени?

Распахни врата, укажи мне дорогу в ночь, Иса.

Я найду алтарь, я смирюсь, я склоню колени.

Как покой искать, вечно споря с посмертной маскою?

Сталь булатную вечно править рукою слабой.

Этот хадж для меня станет запретной сказкою

О квадрате чёрном, младенце чёрной Каабы.

Как уйти, не черкая страницы фразами глупыми?

Как последним стать, когда невмоготу быть первым.

Стрел визжащих рой, но ты вовек не уступишь им.

Всё на круги вернётся к развалинам славного Мерва.

Как бороться, когда ты слился с податливой глиною,

Когда гаснет свет, когда без солнца линяют краски?

Помолись и прощайся с обетованной Мединою,

Как араб Аль-Хазред, безумный поэт из Дамаска.

*  *  *

Можешь спорить, буянить, бражничать

И работать до хруста кости.

Час пробьёт и стволы «лепажевы»

От груди твоей не отвести.

Загляни, как в замочную скважину,

В мир, где снова честь не в чести,

Через срезы стволов «лепажевых»

Не удастся её пронести.

Через яр, буерак, овражины

Краем Рая сумеешь ползти.

Костылями стволы «лепажевы»

Твою совесть будут блюсти.

Всё что скоплено, всё что нажито

Поместится порою в горсти

Пред очами стволов «лепажевых»

Скажешь: «Царю Небесный, прости...»

*  *  *

Увечен проклятый закат

И смолкли праведные гимны.

Тысячезвучьем бьёт набат

В стране, поверженной в руину.

Всё поглотит в один присест

Тьмопастно порожденье смерти

И Бог Наживы, Жёлтый Бес,

Ведёт под ручку Эль-Муэрто

Туда, где флигель-адъютант

Напялил каску генерала,

Туда, где белый школьный бант,

Пропитан кровью, рдеет алым.

Почтовой маркой станет грош,

А бандеролью — домовина.

Дамоклов меч иль острый нож,

Но ты «двухсота», Украина.

*  *  *

Окоёмы, окоёмы

в бородавках терриконов.

Не посконны, не исконны,

знаковы, но не знакомы.

Не сермяжны, не тепличны —

где-то вспышки, где-то тени.

В абрикосовом цветеньи

полустанково-криничны.

Не вальяжны, не системны,

пролетарски бесшабашны

Эти силосные башни,

валирийские тотемы.

Разноцветьем разнотравья,

не по знакам, по приметам

унесёт и это лето,

то русалочье, то навье,

что скрывают окоёмы

за кристально-гладкой гранью,

за беззвучно-зыбкой ранью,

неизбежностью клеймёной.

Ни тоска, ни полудрёма...

Над копрами звёзд без счёта.

Донкихотская работа —

раздвиганье окоёмов.

ПСЫ ВОЙНЫ

Когда отгремит канонада

И Смерть опрокинет весы,

Украдкой, ползком из засады

Выходят голодные псы.

Поправ вековечное право

Руки, что ласкает и бьёт,

По самому краю оврага

Проводит их страх и чутьё.

Их много. Война и разруха

Коснулись не только людей.

Наполнить несытое брюхо

Мечтают они поскорей.

Каков твоей правды оттенок,

Скакал ты в мороз или нет,

Парковщик ты или тенор,

Для них ты всего лишь обед.

Нет, псы не играют в Мессию

Но чтят непреложный закон.

Тела пожирая людские,

Они не порочат имён.

*  *  *

Я хотел бы построить башню

из росы, паутинок, иллюзий,

чтобы башня парила над пашней,

чуть покачиваясь в ритме блюза,

чтобы даже в январской стуже

соловьи выводили бы трели,

чтобы сполох жар-птичьих кружев

озарял вековечные ели.

Я хотел бы построить город

из форшлагов и флажолетов,

чтоб изысканные аккорды

ткали музыку навьего лета,

чтобы знали окрестные веси

справедливость взыскательной власти,

менестрели слагали бы песни,

а поэты — сонеты и стансы.

И в долину войти осторожно,

где господствуют башня и город,

чтоб дыханием не потревожить

перелески в злачёном уборе,

и присев под раскидистым клёном,

прочитать на растресканной глине,

эту сказку о маге влюблённом

в королеву волшебной долины.

*  *  *

Бей, поддужный колокольчик,

Песню звонкую неси!

Сколько ям нарыто волчьих

У границ святой Руси!

Через яр да с перескоком.

Не кручинься и не трусь.

Под прицелом чернооким

Птица-Тройка, Птица-Русь.

Сколько лжи, наветов, грязи,

Яд сомнений да искус

Стелет вой болотной мрази

Под твои колёса, Русь!

Коль в окошке заалело,

К образам — Господь, спаси!

Плеть да обух, суд и дело —

Вечный промысел Руси.

*  *  *

В Рождество я затеплю свечу

И без сна просижу до зари.

Норд косматый, несносный ворчун

Накидает сугроб у двери.

Заметает позёмка следы

Тех, чьи сыграны судьбы с листа.

От нужды, от сумы да беды

Их укрой, день рожденья Христа.

И не дай заблудиться в бору,

В густолесье надежд и вершин,

Чтоб на лысом, холодном юру

Не погасла лучина души.

Век проклятый. Мерцанье звезды

Не погонит из дома волхвов

И двупало-верблюжьи следы

Не нарушат невинность снегов.

И главу не доскажет Матфей

Тем, кто рядом стоял у креста.

Лёд хрустальный на донце яслей,

Как глаза у младенца Христа.