СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 1554
09 июня 2015 года
ДРУГ ДЕТСТВА В пионерский лагерь «Высота» мама приезжала раз в неделю с пузатым пакетом гостинцев. В пакете лежали (перечисляю по нарастанию ценности): соломка, сухарики, пряники, сушки, мармелад, пастила, козинаки, рахат-лукум, карамель с начинкой «Раковая шейка», шоколадные конфеты «Радий», ириски, помадка, монпансье, жевательная резинка «Апельсиновая», с дурацким Незнайкой на обертке. Сумку с гостинцами полагалось ставить в специальный шкаф, находящийся в комнате вожатых, называемой «Вожатская». Из этой вожатской частенько раздавалось какое-то жеребячье ржание, вперемешку с девичьим визгом. Заходить туда было страшновато… Как-то раз мама привезла мне особо толстый пакет гостинцев. Во время разговора с ней я кое-что из угощения сжевал, но пакет от этого совсем не уменьшился. Поэтому я еле-еле втиснул его в «гостиничный шкаф». В тот же день, после тихого часа, ко мне подошел мальчик из «борзых», и предложил дружить. Мне это было лестно, так как дружить с «борзым» считалось почетным делом. Борзые дети любили и умели драться, вечно замышляли и осуществляли какие-то сумасбродные выходки и часто ходили с разбитыми лицами. У того мальчика, что предложил мне дружбу, был сильно разбит рот. Собственно вся нижняя губа его была покрыта коричневой коркой засохшей крови. Ну, как с таким не дружить? Он сказал: «Давай дружить!». Я согласился. «Ну, тогда пошли!» - предложил он. Я ответил: «Пошли!». Наша дружба началась с того, что мы удалились от корпуса, встали около туалета и начали молчать. Я понимал, что дружба подразумевает общение. Нельзя же просто так стоять и молчать. Какая же это дружба? Поэтому я спросил у него: «А ты из автомата Калашникова стрелял?». Идиотский вопрос, конечно. С какой стати мальчику девяти лет дадут стрелять из автомата? Однако борзый ответил, что, да, стрелял. И даже продемонстрировал жестами отдачу приклада. Мы еще немного поговорили об автомате Калашникова. А потом он сказал: «Ну, ладно все. Я пошел!» И ушел. Как-то очень быстро прервалось наше общение. На следующий день я обнаружил, что моя сумка с гостинцами пуста… Вернее, это уже была сумка без гостинцев. Хотя в ней оставалась какая-то ерунда, типа сушек. «Странно, - подумал я, - куда же пропали все мои гостинцы?». И в тот же день борзый мальчик, предложивший мне дружбу, отверг меня. Вечером, когда мы ложились спать (а его и моя кровати стояли впритык), я попытался поговорить с борзым. Но он мне ответил: «От…сь от меня!». Я спросил что-то вроде: «А как же наша дружба?». Мальчик с разбитой губой ответил: «Иди на ...!». И заставил меня лечь лицом к его ногам. Я выполнил его указание. С борзыми не принято пререкаться. Кончено, просыпаться и видеть чьи-то грязные пальцы, неприятно, но ведь и его голова оказалась на одном уровне с моими ногами. Такое расположение на кровати называется «валет». Так закончилась наша блиц-дружба. На самом деле эта дружба была не блиц, а эрзац- или даже квази-. Через неделю приехала мама. Да не одна! А с бабушкой. Я им рассказал про то, что у меня странным образом исчезли все гостинцы. Бабушка воскликнула: «Ну, вот! Накупили гостинцев на двадцать пять рублей, и кто-то все спер!». Больше мне не привозили помадку и шоколадные конфеты «Радий», а только сушки, соломку и сухари. С того лета минули годы. Даже десятилетия. И вот теперь я, тертый калач, с морщинами и седой щетиной, валяюсь на диване и размышляю о смысле той скоропалительной дружбы. «Скорее всего, - думаю я, - борзый мальчик временно подружился со мной, чтобы увести подальше от корпуса, пока его дружки шуровали в моем пакете с гостинцами. Да, разумеется, других вариантов быть не может. Им-то никто не привозил такие роскошные гостинцы. Родители могли их угостить ремнем или подзатыльником, но точно не помадкой. А может, я очень плохого мнения о простых, нормальных людях... JUSTDOIT, или ТРОПИЧЕСКИЙ ВКУС 90-X Однажды я играл в составе московской ska-группы Cabernet Deneuve в полуподпольном клубе «Третий Путь», руководимый ФБР (т.е. фантастический Борис Раскольников, хозяин этого немыслимого заведения, ныне покойный). С нами в одной программе выступала международная reggae-команда Sun rice. Она состояла из одних негров. Но на басу почему-то играл похожий на русского богатыря блондин двухметрового роста в длинной ночной рубашке, что смотрелось весьма экзотично. Блондин был обкурен в умат. Программа Sun rice состояла из одной известной песни Боба Марли "No woman, no cry". Они умудрились растянуть ее на два с половиной часа. И все были довольны и веселы. В пять тридцать я отвалил домой (открытие метро). Около турникетов я запустил руку в карман и вынул не бумажник, а целую стопку документов на французском, испанском, английском языках. На всех документах наличествовала фотография их владельца – черный овал с двумя проблесками белков. Так я оказался владельцем документов сомалийско-французско-российского студента, одного из музыкантов Sun rice, который в одночасье стал бомжом. Я бегал за ним по Москве два дня. И каждый раз он ускользал у меня из-под носа. Во время охоты за негром, я несколько раз слышал такую фразу: «Да, компания негров только что тут сидела, пила кофе, но они ушли минут пять назад вон в сторону Сретенки. Бегите, может быть, вы их еще догоните!» Когда я, наконец, поймал своего негра, то не обнаружил на его лице ни малейшего признака беспокойства. Он с белоснежной улыбкой принял у меня документы и чего-то проквакал на французском. Все дело в том, что у меня и негра были абсолютно одинаковые китайские ветровки Nike cо слоганом: "Just do it". Он ушел в моей, а я в его. Интересно, где сейчас тот молодой негр, а нынче уже вовсе не молодой, и помнит ли он весь этот Justdoit? УГРОЗА, или ЧЕЛОВЕК, БЕЗ КОТОРОГО ПУСТО - Володя, почему ты принимаешь наркотики? - спросила меня как-то бабуля, приближающаяся к завершению девятого десятка. Слёзы, горькие слёзы. - Хорошо, пил, - сдаюсь я. Для убедительности я пытаюсь икнуть. - Смотри у меня! - бабуля, Царство ей Небесное, угрожает мне потрескавшимся пальцем. ЭТАЖЕРКА Я шел домой, находясь в прекрасном настроении. Видимо, у меня ладилась работа. А может, я был пьян. Я подошел к дому и слегка протрезвел. У подъезда стоял огромный чугунный кузов самосвала. Он был доверху забит всякой старой рухлядью: тумбочка, трюмо, комод, ковры, диван, фотопортрет Есенина, буфет, радиола, какие-то тряпки, книги, журналы, стулья, стол и этажерка. С фотоальбомами. Кто-то даже не потрудился подумать о судьбе альбомов с фотографиями. В общем, в кузове находилась чья-то жизнь. Все это дело пахло старостью. Знаете, это - такой очень специфический запах, который нельзя толком описать. Короче говоря, все, ради чего несколько человек беспросветно трудилось, стояло в очередях, заводило полезные знакомства, в итоге оказалось на свалке. А ведь когда-то вокруг выброшенной этажерки, наверняка, водили хоровод: «Ура! Теперь у нас есть этажерка! Все как у людей! Ля-ля-ля! У нас есть этажерка! Тра-та-та! У нас есть этажерка!». А может, и не водили хоровод. Просто эта картина возникла в моем потрясенном воображении. МОЁ ПОРАЖЕНИЕ, ИЛИ СЛУЧАЙ В ТУАЛЕТЕ "МАКДОНАЛЬДСА" В школе меня считали «корочником». «Мочить корки» на сленге молодежи второй половины 80-х, значит - сногсшибательно, прямолинейно, безыскусно шутить, сохраняя при этом каменное выражение лица. Это дело у меня всегда хорошо получалось. И долгие годы я обоснованно считал себя непревзойденным корочником, пока… Пока однажды, после очередного сложного экзамена в Литературном институте и двух литров пива, выпитого на нервной почве, я не зашел в первый академический «Макдональдс» на Тверском бульваре. Культурные люди, как известно, ходят в этот так называемый «ресторан», только для того, чтобы посетить туалет. Я - не исключение. Невысокий молодой человек в очках и дурацкой фирменной бейсболке драил туалетный пол корабельной шваброй – пучком длинных веревок, привязанных к длинной палке. Полотеры – самая низкая должность в табеле о рангах «Макдональдса». Но затюканный паренек имел все шансы, ступенька за ступенькой, стать, например, каким-нибудь главой сети ресторанов в Москве. Почему бы и нет? Чтобы поддержать этого забитого шпенделя и поднять ему настроение, я омочил корку: - У вас горячий воздух кончился, - сказал я, ткнув мокрым пальцем на неработающий сушильный аппарат. Ботан моментально дал сдачи. Своим невозмутимым ответом он растоптал мою славу непревзойденного корочника раз и навсегда. Поправив очки, сохраняя выражения лица похоронного агента, полотер ответил: - Завтра обещали завести горячий воздух. Заходите. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС, или КАК Я ИСПУГАЛ ПРОФЕССОРА ДЖИМБИЛОВА В один прекрасный июньский день я выскочил из вестибюля станции метро «Юго-Западная» и чуть не угодил под колеса взбесившихся жигулей. Чудом увернувшись от капота «пятерки», я влетел в автобус № 707 и увидел сидящего у окошка… профессора Литинститута Джимбинова Станислава Бемовича! У этого замечательного специалиста, харизматичнейшего человека, любимца студентов, довольно странный профиль работы: он читает лекции по античной и современной зарубежной литературе, то есть, знакомит молодежь с пластами культуры, разделенными двумя тысячелетиями. Но не в этом суть. - Ну, вы даете! – сказал мне ошарашенный профессор Джимбинов, - вы фактически попали под машину! Мой фортель явно испугал профессора. Он попросил меня впредь вести себя осторожнее, и я пообещал ему не бегать по проезжей части. Слово за словом, мы разговорились о литературе, в частности о Борхесе. Потом профессор спросил меня, а куда я, собственно, еду на семьсот седьмом автобусе. Я ответил, что еду, мол, домой, в Переделкино. Эти слова… даже не изумили профессора, а испугали. Для того чтобы понять его испуг, требуется некоторое пояснение. Вся штука в том, что место, где я жил и продолжаю жить, имеет два названия: 9-й микрорайон Солнцево и Новопеределкино. Но иногда в разговорной речи эту «дыру» называют просто - «Переделкино», что является грубейшей ошибкой. А в понимании профессора Джимбинова, человека старой писательской закваски, топоним «Переделкино» ассоциируется, скорее всего, с неким профессиональным Эдемом, объектом мечтаний и вожделений тысяч литературных работников. Дом в Переделкино – это, как известно, литературный Олимп, выше которого в писательском мире может быть только надгробие на кладбище в том же Переделкино. Можно представить, какая яркая молния вспыхнула в сознании профессора, когда он услышал, что какой-то замшелый студентик Литературного института едет к себе домой «в Переделкино». Такой расклад разрушал всю выстроенную десятилетиями систему, ломал об колено весь наш «литературный процесс». Увидев шоковый отблеск в глазах профессора, я поспешил уточнить, что еду вовсе не в Переделкино, а немного в другое местечко. Вот так, я два раза в течение короткого промежутка времени, испугал профессора Джимбинова. Остаток пути мы провели в увлекательной беседе о зарубежной литературе. Маршрут семьсот седьмого автобуса, кстати, очень интересен: он сначала лежит в переделах Москвы, потом выходит за границы столицы, тянется вдоль каких-то пастбищ и кукурузных полей (нынче эти угодья застроили стоянками для тяжелых фур), а потом вновь возвращается в Москву, если, конечно, Девятый район Солнцево можно назвать Москвой.
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Санкт-Петербург