Бессонница

Наступила ночь - время одиночества. Я, черный и блестящий, величественно стою посреди огромной, пустой залы. Лишь белые хлопья снега не перестают кружиться в темном окне, украшенном богатыми кремовыми портьерами…

Честно признаться, друзья, я совершенно не привык быть один. Дело в том, что я рояль, и уже много лет живу в детской музыкальной школе. Я здесь такой один, поэтому меня все любят и уважают. И живу я не в обычном кабинете, как мои братья пианино, а в красивом зале, где проходят все музыкальные мероприятия.

Тем не менее, и в обычные дни меня не оставляют в покое ни на минуту. Все борются за встречу со мной. Знаю, я очень популярен, но не страдаю “звездной болезнью” - я выше этого. Моя цель - создать торжественную атмосферу, перенести людей в прекрасный мир музыки.

Но не всем дано очутиться в этом мире. Я терпеть не могу, когда играют не душой, а пальцами. Если ученики так обращаются с моими великолепными клавишами, я немного поговорю с ними равнодушным, скучным голосом, а потом отправляю обратно в кабинет - дальше разбирать произведение. Я не просто пианино, чтобы разучивать с вами гаммы и соединять “правую и левую” руки! Ко мне пусть приходят доводить произведение до совершенства! Еще не люблю, когда со мной работают руки с длинными, ярко накрашенными ногтями. Это так не идет моей классической натуре! Кроме того, я боюсь получить царапины.

Вот такими пустяками иногда доведут до нервного срыва и ставят диагноз: расстройство. Вызывают на дом доктора - настройщика. Придя в себя, я все-таки не отказываюсь от своих принципов: открывать тайну только тому, кто талантлив, чуток и трудолюбив.

Больше всего у меня забот перед концертами и зачетами. Преподаватели очень волнуются, чтобы все их ученики отрепетировали со мной произведения. Пока наша школа тонет в звуках сказочных пьес Шопена, сложных прелюдий Баха и энергичных сонатин Моцарта, я боюсь получить нервное расстройство и не сосредоточиться перед выступлением.

К счастью, я еще никого не подводил в ответственные моменты.

В дни концертов и зачетов, кроме учеников и преподавателей, зал наполняется родителями и другими гостями, и весь воздух пропитывается волнением и торжественностью. Я и сам волнуюсь и чувствую, что при виде меня, ученикам передается это волнение. Ведь бывает, что на репетициях ребята играют так, что преподаватель боится шелохнуться, испортить словом великолепную игру, - а во время концертов так боятся и волнуются, что дрожащие пальцы путаются и делают ошибки. Но это не страшно: дети только в начале своего творческого пути. Поэтому даже я, такой строгий и важный, не виню их, а сопереживаю. Уверен, если ученики после неудачи не опустят руки и будут постоянно работать над собой, они далеко пойдут.

После концерта все радостные и заряженные моей энергией покидают зал, а я, расстроенный, остаюсь один. Но я устаю только физически. Все душевные переживания делают меня сильнее и опытнее.

Так что я считаю себя самым счастливым существом на свете, от того, что приношу пользу, от того, что могу всю ночь наблюдать, как снежинки плетут узор на этом окне…

Наверное, Осень

По вечерам осень стала приходить на нашу галечную крышу. Не стоит даже выходить из дома, чтобы удостовериться в ее присутствии. Холодное дыхание сентябрьского дрёма со слякотным почмокиванием и сквозным посапыванием просачивается во все щели восьмидесятилетнего кирпичного дома, заставляя его жильцов - молодых иммигрантов из Японии, Южной Кореи, России и Украины - просыпаться от внезапно стягивающих кожу мурашек. На всех трех этажах попеременно щелкают выключатели света, доносятся звуки смывающегося вихря воды в унитазах, скрипят и захлопываются двери.

Сначала осень ведет себя скромно. Смущенная своими собственными хлюпающими звуками и отталкивающим впечатлением, которое она производит на жертв бессонницы, она второпях убирается с нашего двора на рассвете, успевая подсушить свои дождевые следы ранними лучами еще борющегося за царствование летнего солнца. Избавившись от ночного бремени, мы встречаем новый день в солнечных очках, предпочитая оставаться преданными нашему августовскому императору. Наслаждаясь безрукавыми и шлёпочными прогулками по разогретому дневному асфальту, мы забываем о противных сквозняках и намеренно не просим хозяина дома повысить в доме температуру, потому что чувствуем себя с летом в безопасности и не хотим верить, что осень решит к нам вернуться.

Но ночью осень снова забирается к нам на крышу. Мучительно-медленно, час за часом она вступает на сезонный трон, которым, мы уверены, является наша крыша. Однако, однажды ночью к нам прилетает новая соседка из Венесуэлы, жалуясь на то, как сильно она замерзла в аэропорту Торонто. Тут мы понимаем, что по ночам осень украдкой заселяет все больше территорий. И мы оказываемся правы. Постепенно из арендатора ночных земельных участков осень превращается в хозяйку целого сезона и порой настигает нас по дороге к станции метро или во время прогулки по городскому парку, проверяя, не нарушаем ли мы сентябрьские порядки. Забыли толстовку? - Как вам мой пронизывающий ветерок?,- издевается она прямо посреди по-летнему зеленых лип и клёнов. Не следует ли подать знак, окрасив те подобающими осени красками? Зеленые и зеленые: лето и лето. А она морозит тут. Что-что? Да знаем, что сентябрь! - с досадой кричим мы и, с вынужденной холодом сутулостью, семеним в кофе-шоп - согреться. 

Аромат американо, приготовленного из бобов Jamaica Blue Mountain великолепно сопровождает чтение статьи о личном визажисте Ким Кардашьян, Марио Дедивановиче в сентябрьском “The New Yorker”, сопровождая конец каждого абзаца шелковой сладостью и кремово-шоколадным послевкусием. Но и тут осень начинает хозяйничать. Как только открывается входная дверь, сквозной ветер переворачивает страницу, опрокидывая мой взгляд на иллюстрацию крокодиловой пасти, готовой проглотить стенд с надписью “VOTE” (“голосуй”),- и статью о предстоящих выборах в США, кофеварению которой не поможет даже миндальный круасан.

Мы проводим несколько коротких свиданий с летом в поле гигантских подсолнухов, которые свисают над нашими головами душевыми лейками и полностью скрывают наши тела. Но вскоре от нашего любимого сезона остаются только отголоски: эхо разрезающего волны озера гидроцикла, жужжание уже вялых, дезориентированных в пространстве ос, узнаваемые биты летних треков на еще открытых патио баров и ресторанов.

А голос осени, напротив, вырывается на первый план. Шум срывающего листья ветра, крик птиц, собирающихся на юг и мерный стук дождя исполняют свою законную партию. И мы им непроизвольно подпеваем, громко шурша кроссовками по упавшим листьям, шлепая резиняками по серым лужам и заставляя дождь играть осеннюю мелодию стаккато, когда тот отрывисто и тупо стучит по клетчатому зонту. Мы не готовы переходить на более романтичные осенние мелодии, потому что мы все еще живем любовью к лету. Мы просто не понимаем, за что любить осень, пока она - холодная и мокрая вариация августа.

Но как только осень высовывает свою тыквенную или свекольную голову из-под влажной земли и проявляет свою индивидуальность, разжигая цветовую палитру от лимонно-желтого до глинтвейно-красного; как только она отражается шалостью довольной улыбки, вызванной хрустом корочки льда, образовавшемся на луже ночью, или любящими руками накидывает нам на плечи тяжелый пиджак, который укрывает от ветра, мешающего наслаждаться городским закатом, - мы рады открыть ей свое сердце за душевными беседами у уютного камина. А белые полосочки от шлепок на загорелых босых ногах вдохновенно напоминают о том, что и лето тоже с нами.

И почему мы так любим со всем прощаться и придумывать сезонную болезнь? Наши воспоминания, отношения с миром и мы сами являемся хранителями всех сезонов, которые сменяют друг друга на уличной сцене, но на самом деле никогда не покидают нас. С прибытием, Осень!

Коты

Когда я думаю о котах, мне представляются конусовидные черепичные крыши, по которым ночами бродят дико изогнутые тощие силуэты взъерошенных созданий, мяукающих друг на друга своими хриплыми голосами. И кто поспорит, что они - хозяева ночи? Уж точно не тот, кто даже мышь в темноте различить не может. У котов глаза - цвета ночного месяца. И если бывают кошачьи легенды, возможно, по одной из них, кошка и выцарапала этот месяц на небосводе острым коготком. 

Вспоминаются и более “цивилизованные” натуры с зелеными глазами и рыжей шерсткой, лоснящейся под люминесцентным свечением сумерков. Грациозная фигурка одной, похожей на статуэтку египетской богини Бастет, терпеливо сидит на берегу моря, ожидая друга-рыбака, который уже порядочно наловил всякой вкуснятины в свои широкие сети. Устало улыбающийся рыбак проводит острым лезвием ножа по еще брыкающейся барабульке, и кошачьи усы возбужденно подрагивают, когда серебряная чешуя брызжет в разные стороны. Кошка привыкла к средиземноморской кухне. Каждый вечер она приходит в сумеречную бухту и ожидает рыбака с уловом. Она умело расправляется с рыбьей тушкой, довольно щуря глаза и хищно пощелкивая рыбьей головой. Унаследовавшая бесконечное признание, кошка не должна благодарить своего вечернего покровителя или считать его своим хозяином. Но от природной любви к ласкам, она трется несколько раз своим упругим телом о сухую загорелую икру рыбака, скрашивая своей компанией первые минуты его усталости. Завтра утром, на прохладной плитке знакомого крыльца кошку встретит женщина в голубом платье с повязанным на талии белым фартуком. Кошка будет медленно лакать жирное молоко из красивого фарфорового блюдца.

На фоне этих характеров - диковатых, свободных, никому ничем не обязанных, образы Торонтовских котов не могут не вызвать легкую ироническую улыбку. Взять хотя бы этих двух, что живут недалеко от станции Оззингтон. Интересно, что я ни разу не видела хозяев их домов, но знаю, что живут они друг напротив друга. Это мальчик и девочка. Влюбленная пара. Кот рыжий-рыжий, гладкошерстный, кошка - белая, в черно-коричневых коровьих пятнах. Оба очень толстые. Домашние, измученные вниманием и нескончаемой едой, коты неохотно выходят на крыльца домов, чтобы совершить свою символическую прогулку. Только выйдут, и тут же садятся. Им приятно сидеть и втягивать подергивающимися носами празднично-летний запах ванильного мороженого из соседнего кафе, у которого жарким июлем выстраивается длинная очередь. Приятно смотреть, как очередь продвигается, как прозрачная дверь кафе съедает прохожих одного за другим… А вот и божья коровка шевелит своими вишневыми плечиками, развлекает котов. Знает, что это не дикари, которых нужно бояться. Кажется, прогулка удалась… Только коты думают поскрести о двери, чтобы их впустили обратно, как вдруг замечают друг друга. Какой-то ветерок волнения пробегает по их симпатичным мордочкам, и они, постояв и установив нужный контакт взглядом, решаются на свидание. Коты идут навстречу друг другу, пока влажные кончики их носов не касаются. Они стоят так посреди улицы, свесив отъевшиеся животы до самой земли и подметая асфальт плавно движущимися хвостами. Эта парочка всегда умиляет меня. Они такие толстые, что не могут и не хотят больше ничего делать. Им нравится просто стоять и ощущать прохладу от влажных носов друг друга. Знают ли они своих диких собратьев? Ощутят ли романтику крыш, помоек с рыбьими скелетами и ужасами собачьего лая? Наблюдая за ними, кажется, что назойливо сладкий запах ванильного молока, близость знакомого крыльца и возлюбленного - это и есть предел их мечтаний.

Хотя, я никогда не могу быть уверенной в кошачьих намерениях. Ведь говорят, что кошки ведут двойную жизнь. Остается только быть благодарной за то, что мне удалось увидеть обе стороны этой жизни.