СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 814
07 января 2015 года
Троллейбус
Забытый мир троллейбусного царства: весь вечер по Садовому кольцу, как по столетью прошлому кататься, с окна стирая белую пыльцу.
Смотреть, как в годы детские, в окошко: дома, газоны и машины в ряд, – и чувствовать, как по твоей ладошке снежинок слёзы спелые летят.
Теперь мир детства болен и простужен: пусть город прежний – он уже не тот, да и троллейбус больше мне не нужен: он не туда катает и везет.
С невольной грустью вытру я ладошки и прямо в ночь нечаянно сойду, по гравию сырой бульварной крошки среди машин и башен побреду
в тот мир, в тот чад, в то злостное «конечно», в тугую пасть столичного метро, а мой троллейбус будет ездить вечно и раскрывать безмолвное нутро.
Затем, что ни подростки и ни дети теперь в него садиться не хотят. Лишь только – люди лишние на свете – в его объятьях в прошлое летят.
Бабе Симе
Я и не вспомню теперь, как жила в розовом доме, в подъезде последнем, но, пробираясь по смутной передней, слышала часто: «Ну что, как дела?»
То баба Сима глядела в зрачок каменной будки и так говорила: «Ты посидела б со мной хоть чуток. Я и с людьми, как общаться, забыла.
Знаешь, устала... Болит голова». Ей отвечала: «Вам надо почаще дома бывать». – «Да я там не жива. Много ли там от меня настоящей?..
Дома Алиска… Лишь кончится срок, как она будет на небо глазами к Богу смотреть?.. И услышит ли Бог просьбу мою?.. А услышит – слезами
землю и море, и жизнь обоймет. Что я могу для священной Алиски? С детства не видит, да так и живёт: больно, темно, а ни звука… ни писка…»
Долго консьержка листала тетрадь, долго твердила про верного мужа. «Нет, не к другой его смели забрать, к тем, кому в небе он больше был нужен.
Лето… КамАЗ… На песчаной косе бросило Митьку и заворотило… Не было даже намека в лице смерти-злодейки, когда хоронила.
Тихо без мужа на свете жила… Лиска росла… Наша жизнь что потёмки. Только судьба милосердна была: в дом наш прислала второго ребёнка.
Маленький мальчик… Как умер сосед… Тоже слепой – за ослепшего сына раньше просил: «Лиске счастья ведь нет, ты б их потом уж взяла... поженила…»
Вот и сложилась большая семья. И появились от радости внуки. Долго от счастья Лизунька моя им целовала и глазки, и руки».
Было консьержке совсем тяжело: «Я им и шила, внучкам, и вязала. Нынче уж выросли. Время прошло. Им не нужна и немыслима стала.
Старший?.. Он учится... «Аэрофлот» – важная все-таки, нужная штука. Скоро детишек себе заведет: внучку – Алиске, Сереженьке – внука».
Долго консьержка смотрела вперёд, долго томилась и долго вздыхала: «Младшему, Митьке, ему не везёт… Лыжником был, только сердце устало…» –
«Сердце у младшего, что ли, болит?» – «Сильно болит. Никого он не слышит. Ночью с собою самим говорит. В прошлом году он ведь «мастером» вышел».
Долго консьержка, горюя, в окно смотрит, как прочие взрослые дети ездят на роликах, ходят в кино, ночью танцуют, мечтая о лете.
Мне ли консьержку мою не понять?! Все помогают ей, все помогали! Страшно консьержке моей помирать! Вечер и ночь она бродит в печали и, вспоминая Алиску свою, все говорит: «Вы б Алиску видали!.. «Я тебе, мамочка, чаю налью, мамины ручки и ножки устали!» –
Гладит она, обнимает меня... Только куда от объятий мне деться?! Грузом на сердце мне стала родня. Кажется мне, что не выдержит сердце».
………………………………………………
Вот и сейчас, проходя этот дом, бабушку Симу ищу в нем устало. Будка безмолвным сияет окном. Страшно сказать: значит, время настало.
Прощай, любимый, встретимся в аду
"Прощай, сестра, увидимся в аду" Н. Краснова
– Давай простим?.. – Давай!.. —Прости мне!.. — Что? – Как странно!.. Стало нечего прощать! И я иду в распахнутом пальто, чтоб ветра боль сильнее ощущать.
Я синий шарфик, спрятанный в рукав, как гроздь обид, на шею повяжу, а ты — иди, раз мне никем не став, глядишь, как я печалюсь и дрожу.
Пускай тебя сторонние друзья встречают, обнимают... Водку пьют… Пускай ликуют, что теперь нельзя нам встретиться с тобой ни там, ни тут.
Что мы с тобой не смеем говорить, что не поймем твоя-моя вина… Любые чувства смеет погубить глухой обиды чёрная волна.
Ты долго куришь... чай с малиной пьешь... но никому про нас не говоришь. Я знаю, милый, то, как ты живёшь, да не живёшь — вернее — а молчишь.
Молчишь-молчишь... когда ликует грусть, когда случилась страшная беда: погибла дружба!.. Дружба?... Ну и пусть: она ушла под землю, как вода!
И я одна по улицам бреду. Мне холодно, но холод ни при чём. — Прощай, любимый, встретимся в аду!.. — Поговорим!.. — Я не пойму, о чем?
Трамвай Мой сын просил проехаться в трамвае. Трамвай скользил среди больничных стен, перил, оград, скрывался за холмами сокольничих лесов, а я взамен
по парку предлагала прогуляться, я возглашала: «Вот еще беда!.. — Мой сын просил в трамвае покататься. — Куда тебе?» — «Так просто! В никуда…»
Я утверждала: «Мы еще проедем! Нас ждут теперь великие дела!.. Еще пирог рождественский не съеден!.. Там, дома, кот... И я бы поспала…»
Трамвай промчался, грозный и упрямый, но мне сомненья были невдомек. Я наслаждалась ролью взрослой мамы, а рядом брел заплаканный сынок.
Банально… Но в Сокольниках по парку опять бредем, а я почти пою: «Трамвай... Давай прокатимся… Мне жарко…» Мне сын в ответ: «Трамваев не люблю!»
И я смотрю с тоской на те трамваи, как на свои вчерашние мечты, которые случайно былью стали. Но вот беда: теперь они пусты.
Няня, которая пишет стихи
Няня, которая пишет стихи то ли от скуки, а то ли от боли, няня, которая пьёт поневоле, крепко сжимает две детских руки.
Ей бы, казалось, о чем горевать?.. В доме чужом она словно царица: ей – светлый угол, большая кровать, ею семья и вся школа гордится.
Школа... Да только уже не ее – девочки с розовым вычурным бантом. Девочка учится быть музыкантом. «Няня, ах, няня, прочти мне своё!
Вот – ты увидишь – я так пропою строчки твои, что другим и не снилось! Няня, послушай, а ты бы влюбилась?!. Свадьбу мы здесь бы сыграли твою».
Няня в холодное смотрит окно. Няня смеется... Но горестно дышит. Девочке – радостно. Няне – темно. Девочка – ляжет, а няня – опишет.
Плачет женщина
В этом городе столько тоски!.. В этом городе столько печали!.. Поздней ночью подростки кричали, разминая свои кулаки.
Утром – плакала женщина; вскоре – мчался крик: безбородый мужик беспокойное женское горе умножать тумаками привык.
Двери хлопали... чувства кипели... падал чайник... а грохот такой, точно чертовы люльки-качели понеслись над моею Москвой.
Точно кончилось все в одночасье: мир свалился… прогнила любовь… и ненужным вдруг сделалось счастье, и война начинается вновь,
но не та, где гранаты и танки, самолеты, бомбежки, «ура»; приближается с видом мещанки, с криком женщины, битой с утра.
А еще – с воем тихой старушки, точно вдавленной в чад Кольцевой, и припавшим к вагонной теплушке, черноглазым мальчишкой Муллой.
Не свершилось вселенского чуда!.. Мир не вспыхнул от боли, когда вышел ОН – неизвестно откуда (Так всегда и приходит беда.)
Вышел ОН, холод мертвенно-черный, между жгущим живым и живым, между плачем, густым, обреченным, и бегущими по мостовым.
Не война – но упавших бросают, не беда – но обиженных бьют. Наши души в Москве исчезают, круче всякого камня встают.
И несутся над миром качели... и не знаешь, укрыться куда... Плачет женщина утро... недели... плачет год, а проплачет – года.
Подруге-филологине
Звонит моя подруга из роддома (в ночь родила — как будто родилась!), в клокочущую трубку телефона лепечет, плачет и смеется всласть.
Почти что в сорок… первенец из века, — «прощай и нет…», «подумай и прости…». Моя подруга любит человека, с которым ей всегда не по пути.
Но, как его, зовет мальчишку Ванькой и хмурится почти как на него: «Что ты кричишь, мой милый Ванька, глянь-ка!», но тот пока не видит ничего:
лиловый цвет тряпичной погремушки, цвет матери, закутанной в халат, а по халату синие избушки и беленькие зайчики летят. Моя подруга — добрый мой учитель, моя сестра, соавторша и дочь, умеющая думать на санскрите, — теперь санскрит отбрасывает прочь.
Пушкиновед — и Пушкина подальше… Цветаевед — Цветаеву к чертям… Ей мама улыбается и машет в окно, как всем в дому лежащим стам родильницам, неважно, как родившим, теперь неважно даже от кого, но истинное чудо совершившим по истинному замыслу Его.
И что теперь ей свод морфемных правил?! Толстой — любимчик, ненавистник — Фет?! Ей в этот миг, наверно б, сам Державин сложил бы восхитительный сонет.
В руке ее — мельчайшая ручонка. В ее глазах — восторг, покой, тоска… Случилось чудо — родила ребенка. Всего на жизнь, а будто — на века.
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Москва