Он наполнял стихи световой субстанцией надежды – и выкраивал их из материалов дождя и души: чтобы шаровые огни, вспыхивающие в недрах строк, становились очевидными:

Удивительно пахнет дождём —

воздух соткан из влаги и воли,

жадно дышишь и веришь с трудом,

что сугробы мы перебороли.

Зима всегда завершается, хотя бывает и не просто пережить её.

Страшнее зима духовная: сковывающая людские массы ложными ценностями, дающая скверные ориентиры, точно отменяющие подлинные: и такая зима, надолго воцарившаяся в отечестве, не могла не беспокоить замечательного поэта Александра Казинцева, ныне уходящего в поля вечной любви и творчества…

Он прожил жизнь, дыша этими сущностями – основополагающими на земле, хотя и предлагает нынешнее мусорное время эгоизм и прагматизм им на замену; хотя и неистово оно – в частности, в сокрушение поэзии, вроде бы ставшей явлением, не более значительным, чем филателия, или разведение кактусов…

Казинцев был верным рыцарем поэзии: мастером глагола, не допускающим ни технических сбивов, ни эстетических погрешностей.

Сколько тут домов снесли

под один замах,

лишь проплешины земли —

память о домах.

Взялся поздний снегопад

выбелить дотла

пустоту, где год назад

жизнь своя текла.

И боль, проходившая часто красной нитью по руслам строк, была подлинной, корневой, но и соединённой с силою веры: так есть: но в грядущем должно измениться нечто, потому что не может всё время царить пустота, не может темень считаться светом…

Он поднимал к небу наполненные прекрасным содержанием чаши стихов: и они лучились драгоценно на солнце духа…

 …смерть поэта – понятие условное: расшифровавший душу свою в стихах, остаётся в них: сильным и смелым, ярким и грустным, добрым и трепетным…

Александр Балтин