О таких, как Василиса, раньше говорили: сто лет в обед будет. Сто не сто, но много... А что делать? Живой в могилу не ляжешь. Жить долго хорошо, но не  к чему. Из родных одна внучка осталась, и та в деревню пятый год глаз не кажет. Остальные давно померли, только её господь никак не приберёт. На всю деревню три древних реликта. Да и деревни, почитай, нет. На дальнем конце улицы Манька свой век дотягивает. Вместе в школу ходили, потом на заработки в большой город ездили, но не прижились там...вот и доживают в деревне, которой нет. Третий - дед Тимофей. Один жених на двоих, как он сам смеётся, ходит навещать - Маньку по четным, Василису по нечётным дням. То лампочку вкрутит, то воды натаскает, а иной раз, просто так, поболтать. Заодно, и столуется у них. Самому-то лень готовить. Мужики они такие: будут сидеть на сухомятке, но щей себе не сварят.

      Василиса посмотрела  в отрывной календарик, что висел на стенке - число было шестнадцатое, Тимофея  можно не ждать, придется самой лезть в погреб, картошка закончилась. Она надела телогрейку, сапоги - обувь на все случаи жизни - повязала платок, и вышла во двор. Коротко гавкнула собака. Это  Мохнатка показала, что сторожит никому не нужный сарай.

      - Ты чего это, Мохнатка? Не признала хозяйку? - Василиса погладила собаку и открыла дверь в сарай. Света здесь не было. А кому светить? Когда-то жили большой семьёй, чего только не бегало по двору и не мычало в сарае: корова, кролики, куры, гуси. В колхозном стаде овечки ходили. Теперь нет ни семьи, ни живности, ни сил держать хозяйство. Ей одной много ли надо? Мешок картошки, ну огурчиков соленых, капусты квашеной. К разносолам за всю жизнь не привыкла, а теперь и подавно, не укусить. Не по зубам, и не по деньгам.

      Василиса шагнула в сарай, посветила себе фонариком, и не глядя под ноги пошла в темноту, к большому люку в погреб. За долгие годы, что жила одна, она научилась экономить силы и рассчитывать каждое движение, когда доставала из погреба картошку, соления. Чуть зазеваешься, и останешься в погребе. Жди, когда Тимофей придёт, или Манька-подружка хватится. Сначала она привязывала толстую верёвку к ручке двери, потом спускалась в погреб, тянула за собой верёвку, на конце которой болталось ведро. Затем, набирала картошку в ведро, вылезала из погреба и тянула веревку наверх. Сегодня она проделала это ловко, но захотела ещё баночку с грибами достать, да и огурчиков не мешало бы... Второй раз спустилась вниз, наполнила ведро банками, вылезла и потянула верёвку. Тут-то ведро, которое служило ей десятки лет, оплошало - не выдержало нагрузки, дно вывалилось. Банки рухнули вниз в погреб, хорошо хоть Василиса удержалась. Она пнула ведро и расплакалась от бессилия.

      - Господи! За что ты меня наказываешь, - причитала она. - Все нормальные люди давно уже с тобой разговаривают, отчёт дают, а я всё по погребам скачу.  Мохнатка подошла к ней и облизала мокрое от слёз лицо, пожалела.

      Она поплакала, вроде легче стало. У женщин всегда так - боль и обида слезами исходит. Решила, что на сегодня приключений хватит.

      - Вот придёт завтра Тимофей и натаскает банок из погреба, - сказала Василиса собаке.  - И тебе будку подправит. Крыша давно течёт. Хватит под порогом скитаться, если собственный дом есть.

      У неё от одиночества  появилась новая привычка. Она теперь со всеми разговаривала: с мышами, которые грызут что ни попадя; с "ходиками" - эти вечно отстают;  сама с собой, если что-то вспоминалось, а рассказать некому. Иной раз, и кошке приходилось выслушивать хозяйку. Всегда в доме жили только коты, с ними проблем меньше, но со временем Василиса поняла, что кошки лучше слушают. Вот и сейчас, пришла домой, сварила картошку, но в тишине не вкусно кушать. Она посадила перед собой кошку, налила молока в мисочку и начала жаловаться: на одиночество, на старость, на ревматизм -  последнее время совсем одолел. Вспомнила о ведре, которое  подвело.

      - Думала, этому ведру сноса не будет. Видать, у всего есть предел, что у человека, что у железяки. Жила, росла, старилась, а оно всё при мне было. Помню, мать корову подоит, а часть молока надо в колхоз сдавать. Детей-то нас пятеро, чем кормить, если молока не будет. Голодно жили, только молоком и спасались. Вот и разбавляли его водой, чтобы себе побольше осталось. Несла, бывалыча, в ведре разбавленное молоко, тряслась, как осиновый лист. Вдруг, поймают, срам-то какой! Они ж там мерили жирность и на бумажке писали, чьё молоко какой жирности. Бумажка потом на стене в правлении висела. Вот однажды мать разбавила молоко, я отнесла в колхоз, а на бумажке потом написали, что молоко у Коржовых жирное. Домой неслась, от радости ног под собой не чуяла, ведром махала, а домой прибежала, кричу матери: "Лей ещё воды, наше молоко самое жирное".  Вот так вот и жили...

       Кошка пила молоко, наверное, внимательно слушала, но по ней  было не видно.

Василиса продолжала: - А потом ещё помню. С мужем Ванечкой, ещё когда женихались, встречались у колодца. Конспирация такая. Отец детей в строгости держал, гулять вечерами не пускал, а днём некогда , вот и придумали, что встречаться будем у колодца. Собираюсь за водой, а мать и говорит: " Что это ты, Васька, так часто за водой бегаешь. Эту ещё не испили".

      -  А как только Ванечка сватов прислал, так  я о воде и забыла, теперь это была братова обязанность. - Василиса рассмеялась, вспомнила, как брат Андрей бегал за ней с коромыслом, кричал, что не мужеское это дело - за водой ходить. О чём с девками у колодца разговаривать?

      - В деревне ведро наиглавнейшая ценность: и корову подоить, и воды испить, а состарится, так картошку копали, опять же, вёдрами ссыпали в мешок и считали, сколько вёдер накопали. Больше или меньше, чем в прошлом гОде. Мешки-то у всех разные, а вёдра  одинаковые. Вот и мерялись с соседями, у кого урожай лучше. А если уж совсем никуда негожее становилось, так не выбрасывали. Спросишь, почему? А жаль было. Никогда не знаешь, как и что в хозяйстве пригодится. Вот и сегодня, думаешь, я его выбросила? Так нет, на колышек, на ограду повесила. Пущай висит, авось пригодится. Опять же, жаль, столько всего с ним было. Помню, в войну наши быстро отступали, мы и опомниться не успели, как враги уже по деревне шли. Кто пешком, а кто на лошадях. Мадьяры - нация такая. Мы о таких и не слыхали. Это тебе не немцы. Те всё больше на мотоциклетках. А лошадей-то поить надо. Вот один мадьяр заскочил во двор, схватил ведро, что сушилось на ограде, и побежал по улице. Мать так и ахнула, где теперь ведро взять - разруха кругом? А вечером пошла к колодцу, а там вёдра со всего села валяются. Мать своё-то и взяла, приметное было: бок чуток вмятый.

      Кошка закончила с молоком и сидела, гостей намывала.

      - Чего это ты, Мура? Гостей нынче не будет, не старайся, не наш день.

      Только проговорила, как стукнула дверь, в тёмных сенцах зашебуршало, и на пороге появился Тимофей.

      - Привет, Вася. Знаю, знаю, не твой день - Манькин, но у тебя щи вкуснее, да и дело есть.

     - За щами завтра приходи. Сегодня картошка в "мундире".

     - А с чем картошка?

     - С языком. Остальное на дне погреба. Я тут маленько управилась. Не стала тебя ждать до завтра, сама в погреб полезла. Ведро с банками тянула, а дно не выдержало, вывалилось. Огурцов не жалко, а вот ведро теперь только выбросить, да больно жаль. Как память.

      - Зачем выбрасывать? Для  моего дела как раз сгодится. Сейчас его приспособим, ещё послужит.

      - Что за дело?

      - Ты ж знаешь, я праздники люблю. Каждый день листаю календарик. Сегодня, глядь, а там твои именины. Вот, принёс яблоньку - росточек тоненький. Давай посадим возле дома, а чтобы ненароком не сломила, наденем на него ведро, пусть охраняет. Урожая, может, и не дождёмся, но деревце будет расти и мир радовать.

      Яблоньку сажали с радостью. Потом долго сидели на порожке, смотрели на новую жизнь, и каждый думал о своём.

      Василиса: "Приедет внучка, а яблонька её встретит. Если весной, то цветами, если летом - красными яблочками. Это как привет от меня. Она догадается".

      Тимофей: "Может, к Маньке пойти? Щи они везде щи..."

      Он поднялся:

- Так ты меня завтра жди. Прямо с утра. Дел много: в погребе порядок навести, дверь в сарай перекосило, подправлю. И щи... по расписанию. Он засмеялся и пошёл со двора, а Васька осталась сидеть на крылечке. Рядом примостилась Мохнатка, на коленях мурлыкала Мура. Всякая животинка любит ласку. У неё как раз две руки: левой гладила собаку, а правой почёсывала за ушком у кошки.

      - Ну, что, родненькие... Не зря говорят - есть жизнь после смерти, что у человека, что у железяки. Будем жить, ждать весны... и Тимофея.