СЕРГЕЙ СОБАКИН. ГРИГОРИЙ-"БОГОСЛОВ" СНЕЖАНА ГАЛИМОВА. ТОНКИЙ ШЕЛК ВРЕМЕНИ ИРИНА ДМИТРИЕВСКАЯ. БАБУШКИ И ВНУКИ Комментариев: 2 МИХАИЛ ОЛЕНИН. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ АНФИСА ТРЕТЬЯКОВА. "О РУСЬ, КОМУ ЖЕ ХОРОШО..." Комментариев: 3 АЛЕКСЕЙ ВЕСЕЛОВ. "ВЫРОСЛО ВЕСНОЙ..." МАРИЯ ЛЕОНТЬЕВА. "И ВСЁ-ТАКИ УСПЕЛИ НА МЕТРО..." ВАЛЕНТИН НЕРВИН. "КОМНАТА СМЕХА..." ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК. "В ШКУРЕ ЛЬВА..." НИНА ИЩЕНКО. «Русский Лавкрафт»: Ледяной поход по зимнему Донбассу АЛЕКСАНДР БАЛТИН. ПОЭТИКА ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛИ: ПРОГУЛКИ ПО КАЛУГЕ "Необычный путеводитель": Ирина Соляная о книге Александра Евсюкова СЕРГЕЙ УТКИН. "СТИХИ В ОТПЕЧАТКАХ ПРОЗЫ" «Знаки на светлой воде». О поэтической подборке Натальи Баевой в журнале «Москва» СЕРГЕЙ ПАДАЛКИН. ВЕСЁЛАЯ АЗБУКА ЕВГЕНИЙ ГОЛУБЕВ. «ЧТО ЗА ПОВЕДЕНИЕ У ЭТОГО ВИДЕНИЯ?» МАРИНА БЕРЕЖНЕВА. "САМОЛЁТИК ВОВКА" НАТА ИГНАТОВА. СТИХИ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ НАТАЛИЯ ВОЛКОВА. "НА ДВЕ МИНУТКИ..." Комментариев: 1 "Летать по небу – лёгкий труд…" (Из сокровищницы поэзии Азербайджана) ПАБЛО САБОРИО. "БАМБУК" (Перевод с английского Сергея Гринева) ЯНА ДЖИН. ANNO DOMINI — ГИБЛЫЕ ДНИ. Перевод Нодара Джин АЛЕНА ПОДОБЕД. «Вольно-невольные» переводы стихотворений Спайка Миллигана Комментариев: 3 ЕЛЕНА САМКОВА. СВЯТАЯ НОЧЬ. Вольные переводы с немецкого Комментариев: 2 |
Просмотров: 2396
28 августа 2014 года
Тот вечер ничем особенным не отличался от остальных домашних вечеров. Ребёнок внутри меня провожал свой двухсотсемнадцатый день... Я готовилась к скорым родам и смотрела телеканал «Культура», на котором имела честь когда-то работать. Шёл фильм. Один из таких, от которых невозможно оторваться. И я не могла оторваться, сокрушаясь, что не поспела к началу. И вдруг - сцена, которая произошла между героинями в ванной комнате, так потрясла меня, что я сразу бросилась к печатной машинке и набила это:
«видение. это когда она моет тебе спину, а ты, украдкой, как бы невзначай, целуешь ей руку. а она не замечает. То ли задумалась, то ли стоит на краю горы и видит свои страны... то ли рука её - не для меня. так было у всех, кто когда-нибудь глядел на женщину снизу вверх. и у мужчин, и у женщин. и у отцов, которые безропотно любят своих дочек. Ай, как же я её любила! …и могла ли она принять это от мальчишки-подростка, лет восемнадцати от роду. а то и четырнадцати. подростка, который жил у себя на горе и никого к себе не пускал. и строил свой дом, как строили изгои или те, кто обратился навсегда в собственную веру. и я признаю, что тогда, много лет назад, вечность назад, жизнь назад, любить в этом мальчишке было совершенно нечего. но у него горело сердце. и этот огонь и грел, и прожигал. и он, этот мальчиш, нёс его, как память о безграничности собственной любви. к женщине, к некрасивой высокой женщине с круглым лицом, с пшеничными волосами, внутри которой были просторы, горы и долины, и обрывы, и буераки, и вечное чистое небо над»
Одна единственная сцена. Она так прочно засела во мне, что после – сейчас - когда я решила поступать на Высшие режиссёрские, только эта сцена была в моей памяти. Ни на какой другой фильм рецензии я писать не хотела. Но ни названия фильма, ни имени режиссёра, ни сюжета вспомнить не могла… И, как я сейчас понимаю, такой обвал памяти случился как раз из-за полноты и насыщенности той сцены, которая как бы затмила мощью всё остальное – бесподобное, талантливое… но, всё-таки, не столь созвучное моей душе. И я нашла этот фильм. Итак, кинолента Ильи Авербаха «Чужие письма»
Суть – нежность, пером мужчины. То есть, конечно, пером сценариста Наталии Рязанцевой – женщины и больше. Но, всё-таки... Илья Авербах. Его неповторимый стиль, который считывается моментально и захватывает без остатка. Это – доверие, наивысшее доверие, когда фильм входит в нутро, и ни на секунду не сомневаешься, что всё, что происходит – происходит. Мастер психологического жанра. Врач. Хотя свою, первую профессию он очень не любил. Но отсюда – талант его конкретики. Точности. Вообще, малоталантливые люди склонны к избыточности. Фильмы Ильи Авербаха – это всегда чёткое попадание «в судьбу». И тонкое, очень вдумчивое применение выразительных кинематографических средств. Психологическая драма разворачивается между девятиклассницей Зиной из неблагополучной семьи и её учительницей – Верой Ивановной, которая, пожалев девочку, берёт её к себе в дом. И это её рука (Веры Ивановны) на фоне советской ванной плитки так тронула меня. Рука женщины, всепрощающей и вселюбящей. Эта бархатистость кадра, благодаря мастерской работе оператора-постановщика Дмитрия Долинина и художника Владимира Светозарова. Вообще, так выстраивается дыхание фильма. Его атмосферность. Эта синяя комната, эти шторы... Этот струящийся тёплый свет. Эти тени и руки героини Купченко, когда Зина в шкафу – и кинокамера становится Зиной, из этого шкафа подсматривает, как фарфоровая ладонь учительницы ложится на плечи возлюбленного. И комната, комната, комната! Тайный синий мир. Тайная синь Веры Ивановны. Её убежище под разбегающиеся мелодии Олега Каравайчука. Атмосфера. Я абсолютно убеждена, что в любом фильме главное – она. Сюжет может быть слабым, а может быть сильным. Но если атмосфера сильнее – фильм вечен. Я забуду имена героев и то, что Зина, превратившись в Зинку, прочтёт письмо. Но я не забуду эту хрустальную и хрупкую синь, это царство, в котором свой воздух и своя музыка. И в которое хочется возвращаться. Вообще, я считаю очень важным давать волю тому, что снимаешь. То есть пейзаж – не фон для героя, а – самостоятельное начало, которое обязательно соединится с героем и даст неповторимую атмосферу. «Чужие письма» начинаются с того, как, не спеша, согласно своему ритму, на дорожки городка, где будет развиваться история, падают яблоки. Падают яблоки. Они – сами себе. Сами для себя. Затем совершенно органично этим яблокам на улицу выкатываются автомобили – и на крошечных учительских каблуках Вера Ивановна в исполнении Ирины Купченко. И камера поднимается на Собор, который венчает улицу… И уже всё понятно. И о самой героине, и о том, что это за город, и, главное, о том, что от фильма ждать. Истории какой мелодики. Или вот ещё один намёк. Тёмная ночь. Окно. Колыхание шторы и тонких, как иглы, лепестков домашнего растения. Это что-то плохое врывается в комнату героинь. Что-то сейчас случится... А всего-навсего пара секунд тишины, темноты и ветра. И из этих же темноты, ветра и тишины становится понятным, что прекрасная нежность, которая случилась между двумя женщинами – а Зина уже вполне сложившаяся женщина – чудо, которому уготована смерть. Но это потом. А пока в ванной комнате в тёплом свете лампочки происходит главное. И какая разница, что Зиночка – крестьянка в самом прямом смысле, простолюдинка; и что позже она так грубо задвинет штору, что закроет портрет Анны Андреевны? Вот эта та нежность. Нежность, которая заставила Марину Цветаеву забыть о своей белогвардейской избранности и полюбить Бориса Бессарабова. И увидеть в этом коммуняке все самые алые и настоящие соки русского народа, которые так охмелили её, что родилась поэма «Молодец». Вера Ивановна ведь тоже охмелела. Раскрыла двери своего дома. Своего дома не для всех. Не просто впустила Зиночку, - позвала!!! Накормила. Да ещё и помыла. Отмыла... Думала, что отмыла... Но то, что в Зине родилось вместе с её прекрасным лицом и этой юной прытью – а именно способность одним махом закрыть лицо прекрасного поэта – это же не отмыть. Самой большой любовью не отмыть. «Зина, нельзя за художника дорисовывать...» - говорит ей Вера Ивановна. Снисходительно и по-сестрински. А Зина в ответ: «Да я же только воротничок подрисовала». И из окон у Зины дует, и телевизора, «хотя бы маленького, в рассрочку» не хватает. Да что телевизора, даже сухого молока нет! Торжество быта, до которого Вере Ивановне никакого дела нет и не может быть в силу силы собственной души и духовного. Вообще в Зине превалирует форма. И этой форме Зина подчиняет себя и всё вокруг. И больше всего отыгрывается на Вере Ивановне. Оттого что форма – единственное, в чём Зиночка может ярче всего, горячее всего себя выразить, определить себя. И это страшно. Потому что сила эта и напористость куда мощнее, чем тонкое и хрупкое очарование не безбытового, а внебытового мира хозяйки. Но это уже потом. А пока – два человека, две женщины нашли друг друга. Они в это свято верят. И бог с ней – с Ахматовой... Вообще, они ведь не могут друг без друга существовать. Эти два типа людей. Вероивановский тип интеллигентки, с хорошим вкусом, тактичной, робкой, сомневающейся, тихой, верной своим высоким идеалам... Этот тип – в народовольцах, в декабристах… И простолюдинка Зинка – горделивая, суетная, упорная, хищник, бестактная… Потому что Вера Ивановна – верит в лучшее в людях. И в то, что отрицать вообще ничего нельзя. И любовью всё сладится. Зинка же – сильнее в силу своей бестактности. Грубее. И именно таких, как Вера Ивановна, она поучает, как жить. А что же Вера Ивановна? Ведь это она – учительница! А не Зинка. «У неё своих нет, а ей надо кого-то воспитывать…» - говорит одноклассница и подружка Зинки в отместку за тройку рукой Веры Ивановны. Не своих нет, а своё – есть. Потому что когда есть своё – им, своим, всегда хочется делиться. Нет, не хочется... Нужда делиться. Жить невозможно, не делясь. Потому что своё внутри себя не умещается. Потому что своё обречено на ширь, если это своё от любви растёт. Это о Вере Ивановне. Отсюда и этот жест распахнутой двери в своё царство. Вообще ведь... Любящий человек – всегда больше человека, которого он любит. И любит от полноты своей души, а не от изысканности души своего избранника. И даже когда Зина вырывает из двери ключ и не пускает Веру Ивановну на свидание, растерянность последней очевидна! Учительница не знает, как поступать в таких случаях, потому что для неё такие действия – вне возможностей её души.
Две прекрасные рецензии на этот фильм, написанные в год выхода киноленты, рассказывают о конфликте двух поколений... И символы, символы, символы... Снос дома, в котором живут пожилые учителя ещё самой Веры Ивановны; именно к ним она приходит в отчаянии после пощёчины, данной Зине. И этот последний план – молодёжь в грузовике уезжает, оставляя в пустом доме Веру Ивановну и стариков. Да. Для семьдесят пятого года - конфликт поколений очевиден: «два языка, два ритма жизни, две нравственности...». Но сейчас, когда прошло столько лет, я заявляю от имени моего поколения – это фильм о Нежности. Вечной, нужной каждому человеку нежности.
|
Ингвар Коротков. "А вы пишите, пишите..." (о Книжном салоне "Русской литературы" в Париже) СЕРГЕЙ ФЕДЯКИН. "ОТ МУДРОСТИ – К ЮНОСТИ" (ИГОРЬ ЧИННОВ) «Глиняная книга» Олжаса Сулейменова в Луганске Павел Банников. Преодоление отчуждения (о "казахской русской поэзии") Прощание с писателем Олесем Бузиной. Билет в бессмертие... Комментариев: 4 НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "СЕБЯ Я ЧУВСТВОВАЛ ПОЭТОМ..." МИХАИЛ КОВСАН. "ЧТО В ИМЕНИ..." ЕВГЕНИЙ ИМИШ. "БАЛЕТ. МЕЧЕТЬ. ВЕРА ИВАНОВНА" СЕРГЕЙ ФОМИН. "АПОЛОГИЯ ДЕРЖИМОРДЫ..." НИКОЛАЙ ИОДЛОВСКИЙ. "ПОСЛАНИЯ" Владимир Спектор. "День с Михаилом Жванецким в Луганске" "Тутовое дерево, король Лир и кот Фил..." Памяти Армена Джигарханяна. Наталья Баева. "Прощай, Эхнатон!" Объявлен лонг-лист международной литературной премии «Антоновка. 40+» Николай Антропов. Театрализованный концерт «Гранд-Каньон» "МЕЖДУ ЖИВОПИСЬЮ И МУЗЫКОЙ". "Кристаллы" Чюрлёниса ФАТУМ "ЗОЛОТОГО СЕЧЕНИЯ". К 140-летию музыковеда Леонида Сабанеева "Я УМРУ В КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ..." К 50-летию со дня смерти Николая Рубцова «ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» И ЗАГАДКИ ЧЕРНОВИКА (Ленинские «нотабены») "ИЗ НАРИСОВАННОГО ОСТРОВА...." (К 170-летию Роберта Луиса Стивенсона) «Атака - молчаливое дело». К 95-летию Леонида Аринштейна Александр Евсюков: "Прием заявок первого сезона премии "Антоновка 40+" завершен" Гран-При фестиваля "Чеховская осень-2017" присужден донецкой поэтессе Анне Ревякиной Валентин Курбатов о Валентине Распутине: "Люди бежали к нему, как к собственному сердцу" Комментариев: 1 Эскиз на мамином пианино. Беседа с художником Еленой Юшиной Комментариев: 2 "ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ..." ВАЛЕРИЙ АВДЕЕВ ТАТЬЯНА ПАРСАНОВА. "КОГДА ЗАКОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО" ОКСАНА СИЛАЕВА. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ Сергей Уткин. "Повернувшийся к памяти" (многословие о шарьинском поэте Викторе Смирнове) |
Москва